Лион Измайлов - Лион Измайлов

— Но деньги вперед, — говорит Петухов.

— Ну хочешь вперед — давай, — говорит женщина.

— Чего давай, — закричал Петухов, — чего давай, я что-то же не пойму, кто здесь кому и чего дает?

— А чего тут понимать? — говорит она. — Сначала я тебе, а потом ты мне.

— Ну так давай деньги! — кричит Петухов.

А женщина ему в ответ:

— Ты куда пришел-то, чучело гороховое, в сберкассу, что ли? Здесь ты платишь, потому что я проститутка, а ты кто такой?

— А я проститут! — гордо сказал и почувствовал, что его ударили лампой по голове.

Через две недели после этого Петухов в синяках и царапинах явился назад на работу в славный город Ярославль. Посмотрели на него ребята и сказали:

— Ты, видать, там с медведицей жил?!

Отклики

Некоторое время назад в журнале «Крокодил» была опубликована статья В. Витальева «Чума любви», где фельетонист писал о валютных проститутках в Сочи и Туапсе. Появились подобные статьи и в других газетах. Статьи о так называемых путанках.

Отклики на эти публикации поступают со всех концов нашей страны до сих пор. Поток писем от отдельных граждан, семей и трудовых коллективов. Многих эта проблема волнует по-настоящему и давно. Рабочие и колхозники, коллективы заводов и фабрик выражают свое глубокое удовлетворение по поводу этих статей.

Кандидат наук из Новомосковска пишет: «Наконец-то мы узнали о том, что у нас есть то, чего у нас не было, нет и никогда не будет, — о проституции».

Товарищ Сидоров из Калуги пишет: «Интересное дело, за последние два года у нас появились и антисемиты в «Памяти», и наркоманы, и даже проститутки. А раньше ведь ничего не было».

Инженер Загоруйко из Запорожья пишет: «Пусть на Западе знают, что и мы не лыком шиты, и у нас есть проститутки, или, как говорят в простонародье, путанки».

А вот письмо из Челябинска: «Это, конечно, хорошо, что вы написали про путанок в Сочи и Туапсе.

А что же наш Челябинск, хуже, что ли? Мы тоже хотим знать своих путанок в лицо».

А вот письмо из Чугуева: «В наш город иностранцы не приезжают и поэтому нет притока валюты. Может быть, стоит завести у нас штук пять путанок? Глядишь, и иностранцы к нам потянутся».

Жительница города Воркуты пишет: «Что же это такое, мы тоже были молодые, но никогда за это не брали ни копейки. Как не стыдно! Они потеряли за валюту честь, которую теперь ни за какие деньги не купишь».

Что же предлагают наши корреспонденты? Каким образом можно искоренить этот порок, ведь никакой уголовной ответственности путанки за свою деятельность не несут.

Коллектив тракторного завода из Ступина предлагает: «Пришлите их к нам, мы из них быстро людей сделаем. Поживут в трудовом коллективе, мы их научим, чего можем. Поглядим, что они умеют. Глядишь, и поладим».

Гражданин Хочуберидзе из Тбилиси предлагает оформить проституцию как индивидуальную трудовую деятельность, а путанок объединить в кооперативы при райисполкомах. Выдавать им спецодежду, платить за вредность производства.

«У меня подрастает дочь, — пишет нам бухгалтер из Костромы Гусева. — Она, прочтя статью, сказала: «Мама, ведь валюту у нас платят только за самые качественные товары». Она хочет учиться на путанку. Ответьте, где-то ведь должен быть такой техникум или хотя бы профтехучилище».

Мария Константиновна Рожнова из Риги просит: «Расскажите, как живут путанки, чем они питаются. Платят ли они профвзносы, есть ли у них политдень. Каковы их трудовые показатели, получают ли они премию, ездят ли осенью в колхоз собирать картошку?»

Товарищ Стульчак из-под Тамбова требует: «Всех их отправить в колхоз, одеть в телогрейки и резиновые сапоги и выдавать на трудодни».

Товарищ Награльянц из Сухуми прислал телеграмму: «Усыновлю двух-трех путанок не старше 40 лет. Гарантирую трехразовое питание и койку за 3 руб. в день с видом на море».

А вот письмо от одной из путанок, которая просит не называть ее имени. В этом письме Надежда Сизова пишет: «Я не собиралась заниматься проституцией, но со мной никто не хотел встречаться просто так. Пришлось брать деньги. А я бы, честно говоря, с удовольствием бы вышла замуж за какого-нибудь простого рабочего парня с Мадагаскара».

А вот письмо с золотого прииска из-под Читы: «У нас совсем нет женщин. Одна повариха. Но она уже так обнаглела, что вашим путанкам не снилось. Пришлите хоть одну. Оформим ее поварихой. Валюта по перечислению».

Одним словом, зло выявлено, и теперь надо бороться за его искоренение.

Сейчас путанки повсеместно привлекаются к административной ответственности. А общественность в своих письмах требует, чтобы при повторном занятии путанки приговаривались к пяти годам супружеской жизни.

Квадратура брака

Глупо, конечно, четыре раза жениться на своей собственной жене и в конце концов жить с ней в разводе.

Мы с ней учились в одном классе. Жили в соседних домах. Само собой получилось, что и в школу, и домой мы ходили вместе.

Классе в шестом мы мечтали пожениться. Она сказала, что, пока у меня будет хоть одна тройка, ее мужем мне не быть. Я исправил все тройки, но мечта могла быть осуществлена только после десятого класса.

До этого все были против. Как только мы получили аттестаты, мы поженились. Она была самой красивой в классе, по мнению наших мальчиков. Самой красивой в школе, по мнению ребят из соседней школы. И самой красивой в мире — по моему личному мнению. И мне это мнение никто не навязывал.

Мне было восемнадцать, ей — семнадцать. Мы поступали в институт. Я провалился, она попала на филологический.

Мы прожили вместе два месяца. Квартиры собственной не было. Жили то у ее, то у моих родителей.

Осенью я ушел в армию. Там, в казахских степях, я вспоминал ее непрерывно. Я вспоминал моипроводы. Она, тоненькая, в светлом, почти прозрачном платье стоит в проеме двери, и силуэт ее четко очерчен под этим платьем.

Я писал ей письма каждый день. Она отвечала раз в неделю. Два года тянулись, как путь черепахи. Но когда я оглянулся, этот путь показался мне очень коротким. Черепаха моей жизни прошла совсем немного.

За две недели до демобилизации я вдруг перестал получать письма.

— Ничего, — успокаивал я сам себя. — Осталось совсем немного, зачем писать. Уж лучше мы поговорим без писем.

Не снимая формы, я пошел к ней домой. Тани не было. Мать ее, которая знала меня с семи лет, не смотрела мне в глаза, умолкала и, наконец, не выдержав,