Курс практической психопатии - Яна Гецеу

— Как мне встать, вот так?

— Да, ручки только вытяни немного ещё, а то веревка криво ляжет, больно суставам!

— Ты такой опытный! — восхищенно выдохнула она, подставляясь.

Бля, только вот я не подумал, что она орать будет, соседи буровать припрутся… а вот, полотенце забытое с утра на спинке стула, если что — придушу.

— А я ведь даже этого не умею…

— Ничего, детка, все бывает первый раз, открой пошире ротик! И обнимай губами, только нежно! Самое главное, зубы спрячь…

— Не надо этого, Ветер! — она попыталась отодвинуться, протестующе встряхивая головой. Ну уж нет, вот это-то точно надо!

— Что уже не надо? — я разочарованно опустил занесенную скрученную вдвое веревку. — Так быстро? Так ведь ты ж мазохист!

— Нет, не так сильно… — прошептала она, с ужасом глядя, как я беру полотенце.

— А это зачем?

— Чтоб ты так сильно не кричала, милая, а то всех соседей соберем на бесплатное порно!

…Я бил ее тяжко и свирепо. Веревки впивались в нежное тело, она кричала и плакала, умоляя оставить ее. Мне не было хорошо от этого, вовсе нет! Но надо же проучить мерзавку, а то кто же, как не я еще объяснит дурочке, что никакая она не извращенка. Только на сверкающем заманчиво мониторе пиратское порно смотрится очаровательно, а на своей шкуре это ад… Вот же, плачет, умоляет, ужас плескается в наивных детских глазках. Просто, как палач делает свое дело, я бил ее снова. Давал отойти немного, и еще удар. Скажите, палачу больно или сладко от его работы? Наверное, не каждому. Я не испытываю с теми, кто не хочет на самом деле того, о чем говорит, ничегошеньки. Я просто поучаю их. Скучно и просто. Чтобы не думали о себе то, чего нет. Я ненавижу это — когда думают, что есть в них то, чего нет! Я выбиваю из них эту пустую самонадеянность, лопаю эти их мыльные пузыри самомнения никчемного. Этой вот достаточно всего лишь веревки по груди и животу — и все, она уже готова отказаться от всего на свете, и трахаться тока максимум в собачьей позиции — верх разврата! Хы. Вот так-то. Когда она почти потеряла сознание, я развязал ее, дал водки хлебнуть и запить водой.

— Ну что, как тебе? — сел перед ней на корточки. Она не могла даже одеться сама, вся морщилась и ломалась, натягивая трусики. Чтож, будет знать. Что-то наподобие жалости прокралось в душу, когда она заплакала тихо на мой вопрос.

— Девочка, глупенькая… — обнял я ее. Она попыталась отстраниться, я вцепился сильнее.

— Ну, все же, ты же сама хотела… — поцеловал ее в пахучую макушку. — Я ж тебя даже не трахнул! Как было-то? Ты этого хотела?

Она прошептала что-то неразборчиво и очень тихо уткнувшись мокрым распухшим личиком мне в грудь.

— Что? — переспросил я, гладя ее по спине и волосам.

— Круто… — повторила она стыдливо.

— ЧТО? — ну ни хрена себе, то ли я слышу?

— Так ведь ты же умоляла отпустить, у тебя же все тело в полосах, дурочка! — отстранился я от нее.

— Все равно… — всхлипнула она, подняв глаза на меня. — Я же правда сама хотела, — и снова уткнулась мне в грудь. Вот тебе и раз. Угодил человечку, значит! Можно и уважать — сама хотела, и до конца пошла, и ничего, «круто» говорит! Молодец, сильная! Стоит трахнуть! Я вдруг почувствовал такое вожделение — тельце нежное исполосовано, ее всю ломает, ей дико больно от любого прикосновения — вот сейчас и будет самый что ни на есть садизм! Когда вся кожа распухла… Я медленно наклонился над ней, и… нежно, чуть касаясь кончиком языка, коснулся самой крупной ссадины. Она вся изогнулась и закусила губу едва не до крови. Ещё раз — чуть сильнее!

Вот она закричала, слышать надо!! Уж это-то к сексу не имело никакого отношения — одно сплошное бездушное, скотское издевательство! После я намазал ее, полуживую, напоследок мазью, и кое-как натянув на нее рубашку, уложил на постель, укрыл, дал допить водку, и тихо вышел. Она все равно заснула несчастным, покоробленным сном. Спи, мой истерзанный ангел. Будешь знать, что такое истинный бессердечный и лишенный малейшей любви садизм… и пусть тебе больше никогда этого не захочется. Спи!

А соседи-то, кстати, не пришли, и даже не пикнул никто! Хотя, сто пудов, прекрасно все слышали дикие кричи и стоны моей бедняжки. Правда вот-вот придет мама… но Маша спит, и может быть, истощенная ювелирной работой, мама вообще ничего не заметит, а на туфельки в прихожей никак не отреагирует. Ей все равно с кем я трахаюсь в её отсутствие, главное, чтоб в себе оставался, а большего и не надо. Пока я тих и весел, она не переживает за меня. Только бы снова с ума не сходил. И не подох, как мой папаша, боль и горе всей ее жизни… любит она покойника до сих пор. И замуж никогда не выйдет больше. Ради меня. Я ей очень благодарен — нахуй тут какой-то ещё мужик, вторгаться в нашу слаженную жизнь, в наш вечерний чай, и поцелуи в макушку, и заговорщицкие подмигивания в больнице на плановом осмотре — мол, ничего, сыночка, все отлично будет, даже если ты полнейший мудак и шизофреник, да хоть бы и адский мутант, мне все равно — я с тобой! Да, глядя на мамочку, я уверяюсь, что я не такой плохой, ведь у неё — маленькой, но такой сильной, божественной женщины, настоящего ангела на земле не мог быть совсем уж негодный сын. Я её наследник, потому и очень красив, умен и проницателен. Она делает меня лучше! С ней я не позволяю себе опускаться, она мерило добра и зла!

Так что, ничего страшного, что Машка спит на моей кровати, и возможно останется до утра.

У ребенка зазвонил мобильник, много раз — пришлось разыскать его в кармане школьного пиджачка и вырубить к чертям. Ей звонила мама, оно и понятно. Но не буду же я будить из-за этого девчонку — уже поздно, засобирается ещё домой, провожай её… не хочу.

… проснулся от сильного желания. Мама за стеной смотрела телевизор. Машка тихо сопела под боком. Я зашевелился, пытаясь развернуть её к себе. Она зашипела от боли — растревожил её ссадины и ранки. Но черрт, как же мне хочется сейчас, немедленно! Что-то приснилось, наверное, не важно — главное, дрочить не придется, когда рядом девочка. Заодно и проверим, правда ли она девочка, как говорила!

— Ты что делаешь-то! — в ужасе пробормотала она, совершенно просыпаясь.

— Хочу тебя выебать! — спокойно сообщил я, продолжая стягивать с неё трусы. Она сопротивлялась, но ей это мало помогало.

— Только не кричи, ради бога, мама дома!

— Какая мама? — она аж дернулась.

— Моя, не твоя же!

— А, мы ещё у тебя? — поморщилась она, устраиваясь подо мной.

— Ну а где же! — прошептал я, и принялся целовать её в шею, очень нежно касаясь раненой кожи. Она всхлипнула, и обняла меня обеими тонкими ручками. О, да, отдайся мне со всей страстью малолетки, и возможно, тебе даже будет хорошо!

Она все порывалась стонать — пришлось прикрыть ей рот ладонью. А я никак не мог кончить, от мыслей что мама прямо здесь за этой стеной. Хрен его знает, почему — не в первый же раз, но наверное, потому что не пьян… а девчонка вся какая-то излишне скользкая и липкая… подозрение закралось, и я просунул руку ей вниз живота. Лизнул. Так и есть! Кровища… бля. Как же потом её стирать? Сука, че же делать-то? Блядь, как это я не подумал. Опять простыню выкидывать? А матрас, тоже ведь наверняка весь изгажен… ну ладно, похуй, успею разобраться, сейчас уже вот почти… да… кончаю… «кровь и сперма, это наверно, сперма и кро-овь…»

— Это любовь, — выдохнул я ей на ушко, и хотя истек уже, продолжал ебать, потому что чувствовал, что она тоже уже близка к сладкой развязке, и не хотел бросать её так. Мне вдруг стало дорого не только мое удовольствие. Волшебная сила ебли проняла меня на благодарность маленькой мышке за то, что она оказалась среди ночи в моих руках, и безропотно раздвинула ножки. А это ведь совсем не то же самое, чем одиноко дрочить в свете луны! Я хотел отблагодарить ее. И я сделал это — изогнувшись в последний раз, она опала как дрожащий листик, и затихла. Я поцеловал её ещё раз, она жарко ответила, и я сказал:

— Малыш, давай спать теперь!..

Хотелось что-то почитать, ведь как я уже говорил, музыку не очень люблю. А к поеданию искусства все же тянет…

Вот что я в инете нашарил, на запрос «иная литература»: страница мне приглянулась панк-писателя Жанны Моуле. Я всех женщин-писателей которых уважаю, называю не писательницами, а писателями. Как-то уважительней. Жена ТорКа из «Sтеkол». Там и фотка была, волшебная девушка! Лет двадцати, такая недоодетая, и ТорК ей грудь лапками прикрывает, стоят на постели у стены, наклонившись слегка вперед. Лицо циничное, опытной суки. Скачал пару телег про нее, потом читкану. Вот эта хренька очень меня доставила — крыша у нее тоже едет, чтоль?

«Грязный кукольный секс…»

ц. Шмель.

«А вот была история: игрушечный плюшевый кабан изнасиловал Барби, и сказал потом, что нефиг так похабно ноги раздвигать. А другая кукла, рыжая «германская», глядя на это, тихонько мастурбировала. М-да, получается, верно говорят, что все в Германии ебнутые на сексе, самое порно — немецкое, и белки знают.