Новый Мир ( № 1 2000) - Новый Мир

— Когда шесть лет назад мы с моей женой отправили нашего сына в Швейцарию, в знаменитый колледж «Три сома»…

— «Труа сомэ», — с улыбкой на устах поправила мужа Галина Васильевна, но он весело и смущенно отмахнулся:

— Это я никогда не запомню… «Три сома»!

Вокруг засмеялись, глядя то на мужа, то на жену.

— Ну вот — сбила! — укорил Печенкин Галину Васильевну, вспоминая, о чем же он говорил. — Да! И я сказал ему: «Ты вернешься, когда выучишь латынь! Ты будешь единственным человеком в Придонске, кто знает латынь». Это не блажь, это, если угодно, принцип. Я позвонил ему туда и спросил: «Латынь выучил?» Он сказал: «Да». Я сказал: «Возвращайся». Меня сейчас не интересует, что он знает три языка, экономику, право и все такое прочее, меня интересует латынь!

Владимир Иванович замолчал и улыбнулся. Все были явно заинтригованы, кроме, быть может, Ильи — тот стоял спокойный и бесстрастный, как будто не о нем шла речь.

— Сейчас мы проведем экзамен! — выкрикнул вдруг Печенкин. — Проверим, как он ее там выучил…

Мгновенно возникший рядом Прибыловский протянул старинный кожаный фолиант с блеклым золотым тиснением.

— Я эту книжечку специально для сегодняшнего дня на аукционе «Сотбис» купил, — объяснил Печенкин. — За сколько — не скажу, все равно не поверите. Это Плиний Младший. Жил в первом веке новой эры, писал исключительно на латыни, тогда, между прочим, все на латыни писали. И вот… Я открываю страницу… Любую… Наугад… И строчку… Тоже любую… Ну — ка, сынок, читай! Вот от сих и до сих!

Печенкин куражился, но, кажется, уже не из желания повеселить публику, а от волнения за сына.

Илья взял фолиант и, всматриваясь в выцветший старинный шрифт, стал читать по — латыни — негромко, глухо, монотонно. Ветер стих, и непонятная тревога посетила вдруг Тихую заводь, легкое волнение коснулось душ слушающих — мертвый, таинственный, опасный язык… Эхом разносились над придонскими далями непостижимые слова:

— …Timere potes… potes… potes…

…sed omnes timent… timent… timent…

…dolores mortis… mortis… mortis…

— А теперь переводи! — выкрикнул Печенкин, обрывая сына на полуслове.

Илья послушно кивнул и стал переводить, запинаясь, коротко задумываясь, тихо и глухо:

— «Я не боюсь тебя, лукавый царь Парсена, — воскликнул Муций Сцевола.

— Меня ты можешь не бояться, но все боятся смерти. А пуще боятся смертных мук! — сказал Парсена и захохотал.

— Я смерти не боюсь! — с этими словами отважный юноша опустил руку в пылающий очаг.

— Ну что ж, посмотрим, — воскликнул царь, но первым закричал от страха. И ужаса».

Илья замолчал и поднял на отца глаза.

Судя по этому взгляду, он был готов к любому, самому немыслимому экзамену. Печенкин смотрел на сына с благодарным восторгом. Галина Васильевна прикладывала к уголкам глаз сложенный мышкой платочек. Гостям не терпелось аплодировать — громко, от души, но, глядя на застывшего, похожего на статую Печенкина, они пока не решались. Владимир Иванович пошевелился, расправил плечи, посмотрел на стоящих вокруг людей. Благодарный восторг в его глазах сменился победным бешенством.

Резко наклонившись, он вырвал из земли здоровенный булыжник, поднял его над головой и закричал так, что на шее вздулись синие, в палец толщиной жилы:

— Это камень! Он мертвый, но я возьму этот камень и положу его в фундамент, а на этом фундаменте построю дом! Самый прекрасный дом! Сегодня мертвое рождает живое!!

Печенкин бросил камень к ногам, и вот тут все наконец зааплодировали…

Мать и сын Печенкины не участвовали в общем празднике поедания ухи с дымком, а удалились ото всех на дощатый настил купальни под свисающие ветви ив. Галина Васильевна стояла на самом краю у воды, Илья за ее спиной полуприсел на деревянное перильце.

— Это мое заветное место, — говорила Галина Васильевна, глядя вдаль. — Сюда я прихожу в минуты радости и печали. Душа моя здесь отдыхает. — Она раскинула руки и заговорила громко и возвышенно, как актриса на сцене: — Отчего люди не летают! Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Когда стоишь на горе, так тебя и тянет. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела!

Галина Васильевна засмеялась вдруг, повернула голову и, ласково глядя через плечо на сына, объяснила:

— В юности я мечтала стать актрисой, учила классические монологи, и некоторые так и остались в памяти…

Кажется, Илье это было не очень интересно, он сделал нетерпеливое движение, чтобы что — то сказать, но перильце вдруг треснуло, ломаясь, и он чуть не упал в воду.

— Ах! — воскликнула Галина Васильевна, подскочила к своему ребенку и прижала его к себе.

— Русская работа, — негромко проговорил Илья, выбираясь из материнского объятия.

— Боже, как я испугалась… — прошептала Галина Васильевна.

— Русь — ская рапота, — повторил Илья громко, презрительно и почему — то с сильным эстонским акцентом.

— Боже, как я испугалась! — воскликнула мать, успокоившись, и, взяв сына за плечи, направила его к берегу. — Пойдем отсюда, Илюшенька. Здесь прохладно, ты можешь простудиться.

Мать и сын шли вдоль берега, когда к их ногам подкатился мяч — несколько молодых людей играли неподалеку в волейбол. Отделившись от компании, за мячом бежала красивая юная девушка в купальнике, с длинными, почти до пояса, распущенными волосами. Илья поднял мяч и бросил ей, девушка поймала, улыбнулась и сделала книксен.

— Здравствуйте, Галина Васильевна! — широко улыбаясь, поприветствовала она маму Ильи.

— Здравствуй, Дашенька, — отозвалась Галина Васильевна. — Ты не простудишься? Ветер холодный.

— Что вы, Галина Васильевна, тепло! — не согласилась девушка и, коротко, робко посмотрев на Илью, побежала.

— Тепло, — грустно улыбнувшись, повторила Галина Васильевна, глядя вслед убегающей девушке, и обратилась к сыну: — Это Дашенька Канищева. Правда хорошенькая? Очень порядочная девушка. Ее папа владеет городскими прачечными, химчистками и банями. Как остроумно выразился наш папа: «Самый чистый бизнес». Правда смешно?

— Мама, я хочу в город, — неожиданно громко и требовательно заявил Илья, сказав, похоже, то, что помешало ему сказать сломавшееся перильце купальни.

— В город? — удивилась Галина Васильевна. — В какой город?

— В наш Придонск.

Склонив голову набок, Галина Васильевна улыбнулась:

— Как это хорошо, что ты назвал Придонск нашим… Меня просто выводит из себя, когда я слышу — «эта страна… этот народ…». Это наша страна! Это наш народ!

Француз сидел по — турецки. Безупречный Прибыловский — на корточках. Печенкин по — разински полулежал на большом узорчатом ковре и деревянной ложкой хлебал из глубокой глиняной миски уху. За его спиной неподвижно стоял официант с перекинутой через согнутую в локте руку салфеткой.

— Идеология у меня одна. Работать! Пахать! Вкалывать! Вот и все… — Печенкин замолчал и задумчиво улыбнулся: — Но вот что интересно… Раньше думалось: будут людям хорошо платить — будут хорошо работать. Ни фига! Тот, кто за копейки раньше вкалывал, тот и за большие деньги сегодня точно так же вкалывает. Ему, в принципе, все равно. А кто был лентяем, тот лентяем и останется, хоть сколько ему плати. Так вот: любит человек работать — он для меня существует. Не любит — я его в упор не вижу! А все остальное, как говорится, от лукавого. Национальность, вероисповедание и все такое прочее… У меня в совете директоров — чеченец и два еврея…

— Три, — неожиданно уточнил Прибыловский.

— А кто третий? — обратился к нему Печенкин.

— Уралов. У него объявился отец. Живет в Израиле.

— Уралов — еврей? — на мгновение удивился Печенкин, но тут же согласился: — Ну, еврей так еврей. — И, глянув через плечо на официанта, попросил: — Будь другом, налей еще. И сомятинки побольше положи.

Грустно и нежно смотрела Галина Васильевна издали на своего супруга. Размахивая деревянной ложкой, Печенкин философствовал перед внимающим французом. Прибыловский с трудом успевал переводить. Одновременно Галина Васильевна разговаривала с сыном:

— Русские женщины, Илюша, лучшие в мире. Об этом столько сказано, столько написано. У всех великих людей были русские жены. Сальвадор Дали, Пабло Пикассо — этот список можно продолжать бесконечно…

— Мама! — невежливо, даже грубо остановил ее Илья.

— Что? — удивилась Галина Васильевна.

— Я хочу в Придонск.

— А, — улыбнулась мать, вспомнив о просьбе сына. — Мы обязательно туда съездим, и ты не узнаешь свой родной город. Все это сделал наш папа. И возьмем в эту поездку Дашеньку Канищеву. — Она на мгновение задумалась. — А знаешь, почему во всем мире так ценят русскую женщину? Потому, что русская женщина жертвенна по своей природе. Она может пожертвовать всем ради того, кого она любит.