Чужая бабушка - Андрей Геласимов

Он говорит: «Прочитайте».

Я говорю: «Ты что, совсем сдурел?»

Он смотрит на меня и говорит: «Прочитайте».

Я опускаю глаза на эти бумажки и все равно ничего не могу понять. Какие-то цифры, какие-то там статьи.

Я говорю: «Зачем ты мне это дал? Зачем ты ударил девочку?»

А он опять говорит: «Прочитайте».

И тогда я начинаю читать. И постепенно мне становится ясно, что эти бумаги все про нее. И там написано, что у нее мать алкоголичка и ей нужен нормальный уход. И по закону она не может быть ее мамой. И значит, за ней должен присматривать кто-то другой. А у ее отца нет этой возможности, потому что он – безработный.

Я говорю: «Подожди, подожди. Ты что, от нее отказаться решил?»

А он смотрит на меня и говорит: «Зато проблем больше не будет. Ну какая из вашей Татьяны мачеха?»

Я говорю: «Подожди, подожди. В детский дом?»

Он говорит: «Татьяне еще самой в куклы играть надо».

Я смотрю на него и опять говорю: «В детский дом?»

А он молча берет у меня документы и кладет их обратно в шкаф.

Я говорю: «Ах, вот так, значит?»

Потом иду к телефону и звоню своему сменщику.

«Слушай, Степанцов. Помнишь, я тебя выручила, когда у тебя сына в армию забирали?»

Он говорит: «Помню».

Я говорю: «Теперь ты меня выручай. Мне надо сейчас подмениться».

А он говорит: «Конечно, Ивановна. Только сегодня так и так я должен дежурить. Я ведь сегодня в ночь. Ты чего-то напутала».

Я ему говорю: «Ничего я не напутала. Мне надо сегодня в ночь вместо тебя выйти».

Он говорит: «Да?»

И замолчал. Потому что удивился очень.

Я говорю: «Ну, так как? Ты согласен?»

Он говорит: «Ну ладно. Только зачем?»

Я говорю: «Некогда объяснять. Потом расскажу».

Он говорит: «Ну хорошо. Тогда до послезавтра. У тебя ничего не случилось?»

Я говорю ему: «Пока, Степанцов».

И положила трубку.

Потому что нечего мне было ему объяснять. Что я могла сказать ему? Что я сама не знаю – что делать?

Потом пошла к девочке и стала ее собирать.

Она говорит: «На улице темно. Гулять уже поздно».

Я говорю: «А мы не гулять. Помнишь, ты спрашивала про мою работу? Хочешь сама ее посмотреть?»

Она говорит: «Хочу».

Я говорю: «Ну, тогда быстрей одевайся».

Тут появилась Татьяна:

«Мама, что ты задумала?»

Я говорю: «Это вы что задумали?»

Она говорит: «Мама, перестань вести себя как ребенок».

Я говорю: «Как ребенок? Значит, меня тоже куда-нибудь решили упечь?»

Она говорит: «Мама, давай все нормально обсудим».

Я посмотрела на нее и говорю: «Валерка с тобой никогда бы так не поступил».

А девочка стоит рядом со мной, уже вся одетая, и говорит: «Можно я куклу с собой возьму?»

И я говорю Татьяне: «Видишь, ребенок уже собрался. Отойди, не мешай».

Раскладушку я ей поставила за аппаратами. Так, чтобы не было видно, если кто войдет. Она походила немного, посмотрела на разные лампочки и сказала, что хочет спать. А я сижу сама не своя, не знаю – что буду завтра делать.

Она говорит: «А зачем мы сюда пришли?»

Я говорю: «Ты знаешь, я не могу тебе пока объяснить. Это очень сложно. Давай я тебя спать положу. А завтра мы с тобой во всем разберемся».

Она говорит: «А почему ты плачешь?»

Я говорю: «Я не плачу. Это у меня просто глаза блестят. На работе всегда так».

Она говорит: «А у других, когда блестят глаза – они плачут?»

Я говорю: «У всех по-разному».

Она улеглась на раскладушку и говорит: «Я домой хочу».

Я говорю: «Завтра пойдем».

Она говорит: «Кукле здесь неудобно».

Я говорю: «Давай, мы ее вот сюда, на кресло, положим. Здесь мягко».

Она говорит: «Нет. Ей там плохо будет одной».

И тут в аппаратную входит Николай Григорьевич. Я еле успела к нему выскочить из-за шкафа.

Он меня увидел и говорит: «О, Ивановна. А я думал – сегодня Степанцов должен работать в ночь».

Я говорю: «Он попросил его подменить. Что-то у него опять с сыном».

Николай Григорьевич говорит: «На побывку уже приехал? Надо же, как время летит»

Я говорю: «Да».

Он присел на стул и улыбнулся.

«А ты знаешь, я ведь решил не жениться».

Я говорю: «Да?»

Он говорит: «Ну. Посидел так, знаешь, подумал, и решил – да ну этого депутата вместе с его дочками. Он ведь не один депутат. Там их целая Дума. Найдем кого-нибудь другого, без выблядков».

Я говорю: «Вам видней».

И вот тут из-за шкафа выходит моя девочка. В трусиках, в маечке и босиком. А пол ужасно холодный.

Она смотрит на нас и говорит: «Я писать хочу».

Николай Григорьевич молчал, наверное, полминуты. Я успела ей платьице и колготки надеть – он только тогда очнулся.

«Ну ты, Ивановна, блядь, даешь».

Я говорю: «Не матерись. Не видишь – здесь дети».

А он как будто меня не слышит: «Ну, ты даешь. Ты что, совсем охуела? У нас же секретность. У нас режимное предприятие. Какого хера ты притащила ее сюда?»

Я говорю: «Ты почему материшься? Я же тебе сказала – здесь дети»

А он говорит: «Ты охуела».

И тут я ему говорю: «А почему это ты все время мне „тыкаешь“? Я старше тебя в два раза. Если бы у моего Валерки получались пацаны, то у меня бы сын был сейчас – твой ровесник. Вот он бы пришел и за такие слова так бы тебе набил твою морду, что ты навсегда забыл бы и думать про депутатов, про их дочек и про то, с какой стороны у тебя этот самый хер. Не слушай меня, Оля. Давай собирайся. Мы уходим домой».

Он смотрит на меня и наконец начинает понимать.

«Подожди, Ивановна. Как это ты уходишь домой? Куда ты уходишь? А связь? Нас через полчаса Москва ведь начнет долбить. Кто будет следить за аппаратурой?»

Я говорю: «Ты же остаешься. Вот ты и будешь следить».

А он говорит: «Ивановна, перестань. Я же не умею. Ты двадцать лет здесь работаешь».

Я говорю: «Тридцать. А ты попробуй, вспомни – чему тебя в твоем институте учили. Ты же сам говорил – кнопочки нетрудно нажимать».

И застегнула на девочке на моей пальто. Сама одевалась уже в коридоре. А он рядом со мной до самого первого этажа вприпрыжку бежал.

«Ивановна! Ивановна! Ну ведь косяк же будет. Меня повесят».

Я говорю: «Ничего. У тебя вся жизнь еще впереди. Привыкнешь».

Потом приехала домой, оставила девочку у себя в комнате, разбудила зятя и говорю – так, мол, и так, переоформляй ее на меня. А не нравится – выметайся из моего дома.

Татьяна тоже проснулась. Говорит: «Мама, ты чего?»

А я опять говорю: «Не нравится – выметайся из моего дома. Я что, специально горбатилась тридцать лет, чтобы ты тут, такой красивый, на моем диване лежал? Тоже мне, дуру нашли. Выметайся из моего дома».

Он наконец проснулся и говорит: «А до утра нельзя подождать?»

Я говорю: «У меня теперь нет времени ждать, когда ты проснешься. Я на пенсию вышла. А пенсионерам надо спешить. У них как на фронте – год за два. Так что мне некогда с тобой разговаривать. Время идет. Переоформляй или выметайся. Рядом с подъездом стоит такси. Я попросила шофера, чтобы он тебя подождал».

Через полчаса я наконец уложила мою девочку в постель. На кухне сидел заспанный зять со своими бумагами, а в коридоре из угла в угол ходила Татьяна.

Как Наполеон перед битвой при Ватерлоо.

«А почему они не спят?» – спросила девочка, открывая глаза.

«Уснут, – сказала я. – Просто им чего-то не спится. У взрослых бывает. А тебе уже давно пора спать. Давай закрывай глазки. Завтра утром проснешься – и пойдем в „Детский мир“. Куплю тебе новую куклу. Такую же, но с ногой».

Она снова открыла глаза и зевнула.

«Мне не надо другую. Я эту люблю».

«Хорошо, – сказала я. – Значит, будет эта».