Альт перелетный - Дина Рубина

Я отвозила его сама, отдавала собственными руками. Никогда не прощу себе этого легкомыслия. Оставила на столе в кабинете завхоза – в том же советском полуразвалившемся футляре, дважды опоясанном резинкой от трусов.

Прошло несколько месяцев. Время от времени я звонила знакомой спросить, как поживает там наш альт и не нашлось ли на него какого-нибудь длиннорукого охотника.

– Присматриваются! – бодро отвечала моя знакомая.

Прошла зима, наступило время весенних перелетов. Не выдержав неизвестности и в очередной раз плюнув на барыши, я поехала в Кирон забирать альт.

В музыкальной школе сначала долго не могли меня припомнить, затем долго припоминали, куда могли запропастить инструмент… Наконец, поигрывая могучей связкой ключей, завхоз повел меня куда-то в глубину двора, где у забора прилепилась мазанка-подсобка. Там, среди колченогих стульев, поломанных пюпитров и старых пустых футляров, я углядела коричневый, разбухший от зимней сырости футляр. Вскрикнув, бросилась срывать с него отсыревшую резинку… Наш связанный невольник, потускневший и полузаглохший, слабо бликовал мне верхней декой. Не переставая громко ругаться на обоих языках, я схватила его и вылетела из подсобки, на прощание со всей силы лягнув дверь.

После этого дважды он попадал к разным мастерам на профилактический осмотр и починку.

По нему проходились специальным составом «Хилль и сыновья», протирали спиртом гриф, меняли струны, что-то подкручивали, подтягивали, высушивали… Словом, чистили ему перышки…

В конце концов разъяренная сокрушительным коммерческим поражением, но не сдавшаяся моя сестра объявила, что пройдет специальный курс методики преподавания игры на альте.

– Ничего, ничего, – сказала она. – Не отчаиваться! Мы еще впарим его какому-нибудь охламону.

Его привели в порядок, настало лето, и он повис у нас на стене, сложив багряно-золотистые крылья.

Когда приходили гости и восхищались его благородно крупными пропорциями, Борис говорил обычно:

– Памятник нашему предпринимательству. Именно в то время понятие «альтовые деньги» прочно вошло в обиход семьи. Когда кто-то предлагал нам сомнительную работу или втягивал нас в очередное липовое предприятие, мы говорили друг другу: скорее всего, это «альтовые деньги»…

Он замечательно смотрелся на белой стене, а я прекрасно смотрелась рядом. Эта моя фотография в огромной черной шляпе на фоне висящего багряного альта на стене фигурировала в нескольких изданиях и даже в одной телепередаче, так что я сделала альту посильную рекламу.

Но, очевидно, не виселось ему спокойно. Да и моя сестрица словно подобрала инструмент «под себя» – ей тоже не сиделось на месте, всегда она вглядывалась вдаль, высматривая там, вдали, другую, лучшую жизнь. Как в детстве, на Иссык-Куле, когда, гуляя вечерами по берегу, вглядывалась в латунно-лунную гладь озера, спрашивая маму:

– А что там, за кораблем?

– Другие корабли, – говорила мама.

– А дальше?

– Дальше другой берег…

– А за другим берегом – еще другой? А за ним?

Словом, вскоре она уехала в Новую Зеландию – возводить на новом берегу новые песчаные замки. Как всегда в таких случаях, от нее поступали вначале сведения скудные и туманные. Когда у нас была ночь, у нее разгорался день, когда у нас было лето, у нее трещали морозы.

И хотя сестра возвышенным слогом рассказывала, как гуляет она по бескрайнему берегу океана, собирая огромные ракушки, мама нервничала, представляя себе далекую чужбину, в нетях которой бьется ее младшая дочь… Наконец, не выдержав, купила билет – за страшную, непроизносимую цену. Испуганная этой чудовищной суммой, я наконец открыла атлас – взглянуть, где же проживает моя единоутробная сестрица. Я увидела несколько коричневых крошек, на которых даже названия городов не помещались. А дальше в никуда, везде и кругом, повсюду простиралась синяя гладь океана.

Я ослабела от догадки, что она достигла-таки края земли.

– Это конец! – сказала мама. – Посмотри, она при ехала жить как раз туда, где съели Кука…

– Зато ты уже не сможешь сказать, что за тем берегом есть какой-то еще…

Перед маминым путешествием мы созванивались с сестрой, и она давала указания, как и что делать, чтобы мама не сбилась с дороги, все-таки 33 часа лету и три пересадки! Голос ее звучал по-прежнему бодро, деятельно, мажорно.

– Да, кстати, – сказала она в одном из разговоров. – Пусть мама прихватит альт. Здесь инструменты идут нарасхват, я наконец продам эту говенную рухлядь.

Мы не сразу решили отпустить его в такой дальний перелет. Бог знает, что могло ожидать хрупкий инструмент в долгом пути с тремя пересадками. Но в конце концов мама уговорила нас рискнуть, я проводила ее в аэропорт и со щемящим чувством утраты смотрела, как, покачиваясь, нырками в толпе пассажиров уплывает в маминой руке альт в непотребно дряхлом, обвязанном резинкой футляре…

…Своей поездкой в Новую Зеландию мама осталась очень довольна. Ей все понравилось в этой похожей на рай, безмятежно дружелюбной стране. Она много и долго рассказывала обо всем удивительном, что видела там.

– Ты помнишь Иссык-Куль? – спрашивала она. – Так вот, там почти так же красиво, только вместо озера – океан.

Особых толп желающих приобрести наш альт она не приметила. Впрочем, ее визит был слишком короток для такого серьезного дела, как продажа музыкального инструмента, поэтому она просто оставила альт Вере, а там уж видно будет – как повернутся обстоятельства.

Прошло года три… За это время многое произошло в наших жизнях, хотя ничего страшного или из ряда вон выходящего не стряслось. Главное – альт по-прежнему незыблемо возвращался из чужих рук. За эти три года он побывал у трех студентов Веллингтонского университета, у старушки миллионерши, огромного, очень музыкального гея-маори, культурного атташе японского посольства и у кого-то еще, я уже не помню частностей. И всякий раз Вера бодро кричала в телефонную трубку:

– Ничего-ничего… Я немного спустила цену, кто-нибудь да позарится на дешевизну. Все ж таки не фабричка, а ручная работа, мать его так!..

Когда мой повзрослевший племянник Боря собрался приехать к нам в гости, я распорядилась привезти альт.

– Хватит, – сказала я, – нагулялся там, налетался на воле, пора и домой…

И когда мальчик с альтом вошел в нашу квартиру в Маале-Адумим, мы бросились обнимать обоих, так как равно радовались приезду и того и другого. Вера сшила на позорный ветхий футляр матерчатый чехол защитного цвета, его можно было носить через плечо, как винтовку. Все это придавало нашему альту боевой, бравый вид. С облегчением мы повесили его на законное место на стену, рядом с маской, приобретенной в водоворотах венецианских карнавальных лавочек.

Вечером, сидя у нас на кухне, Боря рассказывал, что Вера, которой стало скучно в Новой Зеландии, опять собралась переезжать. Бостонский университет дает ей грант на завершение ее диссертации «Методика преподавания виртуозных штрихов».

– Да, кстати, – сказал Боря, – мама считает, что там уж ваш альт продастся непременно.

– А сколько лету до Бостона? – спросила я, озабоченно посматривая на инструмент.

Мы с племянником переглянулись, и он сказал с грустной улыбкой:

– Тетя, знаете, когда я думаю о маме, мне представляется маленькая девочка, играющая на берегу моря, у самой воды. Она строит замки из мокрого песка, а волна набегает, и подмывает, и рушит эти витые башенки и колонны. Потому что они из песка, понимаете, тетя?

…Моя подруга, всю жизнь ищущая гадалок и прорицателей, однажды добыла какую-то уникальную провидицу – в самой глубинке Беловежской пущи. Та жила чуть ли не в избушке и денег за прорицания не брала. Моя подруга ехала к ней на перекладных – в поезде, потом на попутке, потом, если не ошибаюсь, в санях. В путь я ее снабдила своей фотографией. Хотелось не то чтоб узнать свою судьбу, но как-то подстраховаться, убедиться, что есть еще время повалять дурака. Провидица оказалась одноногой, с тихим ровным голосом. Взглянув на мою фотографию, она воскликнула: «Страшный сглаз!!! Такого я еще не видела. Ай-яй-яй! Страшный сглаз в бизнесе!»

– В бизнесе?! – робко переспросила подруга детства, абсолютно убежденная, что это понятие не имеет ко мне никакого отношения. – А… в остальном?

– В остальном все в порядке, – ответила провидица.

Этот эпизод долго пересказывался у нас в семье как анекдот. Но это, ей-богу же, грустный анекдот. Ведь было же это, было – дорога на дальний пляж, ослепительный полдень и босая девочка, вытягивающая взглядом ржавые пятаки из раскаленного песка… Чья же злая завистливая воля притупила мой зоркий взгляд, затоптала сверкающий азарт охоты?

– В песок! – всегда с горечью повторяет мама. – У моих дочерей все деньги уходят в песок…

Стоит ли говорить, что настал день, когда наш альт совершил очередной беспримерный перелет к берегам, уже открытым Колумбом, тоже – птицей безумного полета. К тому времени мы совершенно уже не верили в покупательную способность американской публики. Хотя робкая надежда, что в стране небоскребов может объявиться юноша-альтист гигантского роста, сыграла роль в этом отчаянном решении…