Экстрим будь он неладен - Захар Захарин

как на автомате. Глядя на Тэрочку не жавшуюся с поджатым хвостом к ногам, а твёрдо стоящую, ощетинившую, оскалив клыки, так что за спасибо мы не дадимся. Правда говорят, беда одна не ходит. Из такой пропасти вылезли, не приведи боже, да чтобы этим шакалам в зубы отдаться, да не бывать этому!

Очень редко волки нападают на человека, а в этот високосный, неурожайный год, да ещё с пожарами, и для них стала проблема с пищей, а здесь голоднющие наткнулись на след собаки, да двуногого зверя в собачих шкурах.

Повернулся к трагедии лицом, моментально достал копья, рука сама нащупала нож в деревянных ножнах на веревочном поясе.

Организация охоты у них на высоком уровне, матёрые как телки приостановились, пропуская вперед молодых бойцов дабы в конце побоища поставить точку.

Маленькая, но всё же радость, не очень большая стая шесть штук крупных волчар. Самое малое трёх с собой заберу, Тэрна не в счёт, если только поможет на себя отвлечёт и, то помощь. Был преисполнен оптимизмом, повторюсь поначалу на удивление не было ни грамма страха, будто это ежедневная процедура.

Вот они уже в метрах двадцати, с лыжни не сходят, не рассыпаются по сторонам, это плюс. Вижу их поджарость, животы подтянуты, встретился с их взглядом наполненный злой решимостью, это минус. В общем, арифметика такова, буду драться до последней капли крови. Фух, на меня аж несло их звериный запах, а может так пахнет то, отчего отвертелся в бане.

До санитаров леса, десять, девять, восемь, семь метров, собрав всю силу кидаю копьё в переднего, не мешкая кидаю второе копьё во вторую жертву. Хватаю третье копьё, с твердой решимостью отбиваю атаку. Копья будто кто-то водил моей рукой, направляя точно в цель. Вижу, первый волк грызёт деревко копья, торчащего из кровоточащего бока, второй тоже в крови, бьётся в смертельной агонии.

Наконец где-то блуждающий страх приобнял меня. С одним копьём мне не выстоять против этой компании.

Но что это, будучи в замешательстве волки, к моей радости, хватанув запаха крови своих соплеменников, начинают рвать их ещё полуживых, не обращая на меня ни малейшего внимания. Меня замутило от запаха крови и требухи, их каннибализма.

Пропуская Тэрну вперед и часто оглядываясь, мы убрались прочь от этой кровавой пирушки. Я вот что думаю, хороший всё-таки допинг страх и жажда остаться в живых. Планировал до дома трое суток добираться, а он подстегнул, почти за двое с Тэрной долетели, и лыжи то не казались тяжёлыми и усталость куда-то подевалась. Да ещё вдогонку подвезло, шустро так добрались до дороги лесовозной, по которой до дома километров тридцать. Прошли, наверное, с километр, вахтовка леспромхозовская подобрала, радость безмерная.

Только в машине осознал всю серьёзность и опасность последнего события. Такое впечатление, не говоря о холоде, будто кто-то проверяет меня на прочность, из чего я сделанный, то в огонь, то в пламя зубастое меня кинет.  Спасибо работягам, глядя на меня красивого, шикарно приодетого, измученного ничего не спрашивали, внутренне сочувствуя, видя моё состояние. Подвезли к самому дому.

Зашли мы в калитку, в которую по другому раскладу меня могли занести, но не дал боже. Приобнял я столб дверной как родного. Не знаю сколько стоял у калитки, опомнился, наконец-то постучался в дом родной, зашли. И это же надо, именно в этот день, в этот час бабушка с мамой пришли проведать Татьяну, жену мою. А я так думаю, меня встречать, будто чувствовали сердцем чутким своим. Вижу, стоят они посреди избы и успокаивают Таню. Бабушка такая говорит, сквозь слезы глядя на меня (вот у кого с юмором в порядке, наверное, я в неё):

– Вот и Дедушка Мороз со Снегурочкой.

И в один голос заплакали. Тэра улеглась у печи, положив голову на натруженные, измученные ноги, с удивлением и интересом смотрела на наших с ней дорогих людей.

Я подошёл к ним не раздеваясь, приобнял их и тоже не сдерживая своих эмоций, дал волю слезам. Мама сняла с меня шапку, увидев, как снег мои волосы, ещё пуще заплакали. Хорошо собака воем прервала нашу слёзную арию.

– Да цыть ты дурёха, как по покойнику. Вон стоит наш Васенька, живей живёхонького, —воскликнула бабушка.

Тэрна поняла, что взяла не ту ноту, виновато, примирительно завиляла хвостом и залезла от смущения под стол.

Бабушка у меня молодец, за словами в карман не лезет, что думает то и говорит:

– Васенька, от тебя как от пропастины прёт, не продохнуть! Иди в баню, снимай с себя всю эту хламиду, да в печи сожги, ослобонись от плена энтого. А мы пока на стол направим, отец вот должен подойти, старый год проводим, да новый встретим.

Послушал бабушку, освободился от плена, беды, трагедии, напоминания о ней, сжёг всю одежду подчистую. Только шрамы от ожогов на теле и душе будут горьким воспоминанием на всю жизнь. Моюсь, парюсь и думаю, как это рассудить, понять, мои любимые женщины единогласно решили баню топить, будто зная, что вот, вот я подойду. Видимо сердце истинно любящих людей вещун и способно на многое.

Но как понять тот факт со спичками, которые никогда не клал в небольшую нишу над топкой в предбаннике. Спасительный коробок с пятью спичками положил на божницу. Бабуля завела в моём доме, отдав самую намоленную, почитаем икону Николая Угодника со словами:

– Меня ужо такую примут, кока есть, а вам внукам, правнукам, всему роду нашему защитой будет. Вон Вася из какой пропасти вылез, цепляясь молитвами да помыслами хорошими, да то, что уверовал душой и сердцем истинно во всевышнего.

Эпилог

Сидя за столом глядя на его изобилие, после второй рюмки за проводы старого года отец попросил рассказать о моих мытарствах.

Разомлевший от тепла домашнего, душевного приукрашивая, старался свести на нет степень моей трагедии.

Бабушка у нас как всегда за главного командира, оратора:

– Ну ты Вася у нас молодец, отдохнул как следоват в тайге то, чуть не замёрз, да с голоду не помер, да не сгорел, ожогами по всему телу себя украсил. Да вонока голову, да бороду забесплатно по моде выкрасил, а про добродушных волков и говорить не буду. Одним словом, внучок мой любимый всё это в радость тебе, да и про нас не забыл, порадовал, куда уж там. Да и сытый заявился, вонока две капли выпил, да две крошки съел и ужо никакой, горюшко ты наше луковое.

Взяли меня отец да мама как дитё малое под руки, и отвели в спальню. Проспал я двое суток