Огненные деревья - Елена Первушина

Ее слова производят буквально волшебное воздействие на Катю, она отстраняется, опускает руки и говорит потухшим голосом:

– Ты права… это действительно б…ское дерьмо.

– Кать, ты чего? – удивляюсь я. – У тебя же детей нет, и ты, насколько я знаю, не собираешься.

– Так-то так, да только ощущения уж больно мерзкие. Как будто тебя ни за что ни про что изваляли в дерьме. И депрессии-то у женщин быть не может, и смыслы они не рождают…

– Она говорит, рождают. Иногда.

– Угу, она наверняка себя имеет в виду. И если к ней подлизаться, она и тебя включит. Я таких людей знаю, у нас режиссер такой был…

– Кать, да это всё бред. Если бы у женщин не было депрессий – это было бы такое слава богу! Настоящая депрессия – это совсем некрасиво и неинтересно. И где уж там смыслы рожать – многие не могут собраться с силами, чтобы задницу себе подтереть. Они ведь часто не вешаются только оттого, что для этого шевелиться надо, а сил нет. Вечная болезнь гуманитариев – судить о мире по собственным фантазиям.

– А всё равно противно. Ладно, давай завтракать.

К счастью, пряные груши, сваренные в вине, и кисло-сладкий ароматный лимонный кёрд быстро поднимают нам настроение. Катя, успевшая накинуть короткий халатик, рассказывает о новой постановке: это будет светопредставление «Розовый» – история женщины XX века, преследуемой розовыми вещами. Кате в спектакле досталась роль Розовых Лосин, в качестве которых она будет раскачиваться на турнике, ходить колесом и читать монологи о том, что розовые лосины – это сексуально. Я заверяю ее, что она буквально рождена для этой роли. Я до сих пор не могу забыть ее предыдущую работу – роль Чувств в спектакле «Разум и чувства» по Джейн Остин, где она в радужном трико кружила в хула-хупе над своей героиней – Чувствительной Марианной и не без успеха соблазняла Разумную Элеонор. Я люблю ходить в театр – Катя всегда организует мне место в первом ряду, и я могу наблюдать, как работает мозг у актеров – как сложные цепочки, как вспыхивают в коре, подогретой эмоциями из лимбической системы, невероятной красоты огненные деревья условных рефлексов, мгновенно расширяющихся и расцветающих импровизациями под летним дождем потока информации от их сенсорных нейронов, корректирующих работу двигательных. Эта игра электрических импульсов гораздо увлекательнее того, что происходит на сцене. Порой мне жаль, что Катя не видит себя моими глазами – у нее прекрасные рефлексы, жирные нейронные пути, ее поля памяти яркие и отчетливые, словом, она – воплощенное умственное здоровье. Вот только не надо снова о Лизе, а?

Пока Катя ставит посуду в машину, я лениво перебираю записи, и разные тетки на разные голоса вещают:

«Самое важное – отношение матери к своему настоящему и будущему материнству. Жизнь с детьми должна быть априори позитивной и удовлетворяющей, ведь она соответствует самым глубинным запросам женщины. Следовательно, женщина-мать не должна тяготиться заботами с напряжением и усталостью. И дети, чувствующие, что они приносят радость, чувствующие мамино состояние, будут гораздо спокойнее. От этого всецело зависит жизнь с детьми, а не от того, помогают вам в принципе или нет. Дети, мать которых чувствует себя усталой и истощенной, ощущают напряжение и дают отдачу по психо-эмоциональным факторам. Именно эта связь, а не наличие в доме помощника. Можно с определённым настроем быть счастливой матерью радостных деток хоть в пустыне Каракумы, без нянь и без вспомогательных средств. Этот настрой вообще первостепенен, а всё остальное – нюансы».

«Кесарево сечение – нравственная катастрофа для женщины. Это значит, что женщина подсознательно ненавидела своего новорожденного и не желала его появления на свет».

«Если говорить о психологическом аспекте, то проблематичность прикладываний при грудном кормлении может быть в таком комплексе:

– болезненная автономия собственного тела (идет последствием ранних детских переживаний в отношении своего тела);

– невозможность почувствовать себя с ребенком полноценной симбиотической системой: желание отвергнуть ребенка – это следствие изначально не сформировавшейся (или сломанной) в диаде «мать плюс дитя» тесной эмоциональной связи, в которой мать не дает свое тело как бы в аренду ребенку, а чувствует период кормления грудью как период Единения с ребенком в Одно Целое;

– комплексные астеноневротические реакции внутри эндогенной депрессии (депрессии, причина которой кроется внутри организма) – последствия послеродовой депрессии, которые привели к состоянию, когда реакции на собственное материнство искажены;

– свойственные определенной категории женщин тенденции к девиантному материнству (различного происхождения) – варианты попытки оттолкнуть свое потомство при различных реакциях на оное: от страданий и стыда до абсолютного оправдания этих тенденций различными социальными факторами;

– различные заболевания эндокринной системы – гормональный уровень не имеет баланса, скачки воздействуют на чувствительность разных областей, от психики, до наружных органов.

Всё это приводит к нарушению воспитательной функции грудного вскармливания»…

– Господи, что это за ужас? – интересуется Катя. – Кампания Шибко-Умные-Задницы против матерей?

– Почти, – вздыхаю я. – Какая-то неформальная организация в поддержку истинной женственности и материнства.

– Интересно, кто их слушает? Так и свихнуться недолго.

– Находятся желающие, – вздыхаю я.

И думаю про себя: «Но это не ответ! Да, эти люди – высокообразованные хамы, которые научились оскорблять женщин псевдонаучным языком. Возможно, они в состоянии поселить в будущих матерях неуверенность и чувство вины за то, что им пришлось пройти кесарево сечение, за чувство усталости или за «безболезненную автономию собственного тела». Но это – не то, что случилось с Лизой. Никакие слова, сколь бы жестокими или глупыми они ни были, не разрушат связи в коре до такой степени, как я наблюдала вчера. Максимум появится пара новых связей полей памяти лобных долей коры с лимбической системой, с миндалиной, отвечающей за страх, или с покрышкой среднего мозга и гиппокампом, где гнездится печаль, но это – та травма, которую мозг может пережить, не развалившись на части. Следовательно, что-то там есть еще, кроме дурацких лекций. Что-то менее эффектное, но более эффективное. Интересно, как это выглядит?»

Я еще раз щелкаю по пульту, и неожиданно на экране появляется Лиза. На этот раз она не в ночной рубашке, а в зеленом вязаном свитере и темных брюках. Она откидывает за спину длинные темные волосы и произносит:

«Театр Шекспира «Глобус» был круглым зданием без крыши. Крытыми были только просцениум и галереи, предназначенные для знати и оркестра. Простой народ толпился внизу, вокруг сцены. Театры в елизаветинское время делились на частные, королевские и общенародные. «Глобус» относился к общенародным…

Он существовал на деньги меценатов, в частности, фаворита Елизаветы – графа Лейстера. В театре не было ни декораций, ни исторических костюмов. Актеры выступали в костюмах, подаренных покровителями-аристократами, то есть в одежде, которая была современной, разве что немного вышедшей из моды. Независимо от того, происходило ли действие в Древнем Риме, как в «Кориолане», в средневековой Дании, как в «Гамлете», или в Британии, как в «Хрониках».

Спектакли начинались в три часа дня. Поэтому, если действие происходило ночью, в нише, в глубине сцены, зажигали свечу, а по сцене ходили дети с факелами. При таком уровне условности основная нагрузка приходилась на сценическую речь. Для того чтобы создать зримые образы, автор старался насытить текст яркими деталями, с символикой, которая хорошо известна зрителям.

Например, на платке Дездемоны была вышита земляника. Цветок, символизирующий верность. Поэтому когда Отелло увидел этот платок в руках другого мужчины… случилось то, что случилось. Лучше бы он застал их в постели – тогда у него еще могли быть сомнения.

Еще пример: когда Офелия разговаривает с Гамлетом и видит, что у него спущены чулки, она застывает в ужасе, эти чулки лучше, чем любые слова принца, убеждают ее, что ее возлюбленный безумен. Одежда для елизаветинца была зримым образом человека. По одежде можно было определить его происхождение, семейное положение, род занятий, уровень притязаний. Если человек перестает заботиться о своей одежде, значит, он перестал заботиться о себе, а если ему безразлично, как он выглядит, он утратил свою цельность, представление о себе. Он больше не часть социума, он отщепенец, а это для елизаветинца – несомненный признак безумия. Никакого психиатра не надо».

– А это еще кто? – спрашивает Катя. – Единственная нормальная баба в этой чокнутой компашке. Не знаю, какое отношение имеет Шекспир к материнству, но вот ее я с удовольствием еще послушала бы.