Необитаемый ад - Андрей Дышев

«Сколько до него? – подумал Лагутин, впрочем, без всякой практической цели. – Километр? Или два?»

Он приставил ладонь ко лбу, чтобы заходящее солнце не слепило глаза, и стал всматриваться, надеясь увидеть сутулую фигуру немолодого робинзона. Но не смог рассмотреть ничего, кроме стволов деревьев, темно-зеленых пятен кустарников и зарослей рогоза, похожих на торчащие из воды копья рыцарей.

«А ведь там тоже хватает рыбы и всякого подножного корма, – подумал Лагутин. – И на Первом, и на Пятом островах то же самое. И все участники, сытые и сонные, будут сидеть на своих островах неделю, две, три… Им все равно, а у меня «счетчик»…»

Он вскинул руку и посмотрел на часы. До начала записи оставалось пятнадцать минут. Пора! Лагутин встал и пошел вверх по сыпучему склону. «Что-то настроение у меня упало, – подумал он. – Нехорошо показываться перед телезрителями с такой кислой физиономией. Надо через силу улыбаться и говорить, что всю жизнь только и делал, что мечтал жить на необитаемом острове!»

Поднявшись на обрыв, он оглянулся и еще раз посмотрел на соседний остров – на этот раз с неприязнью и даже ненавистью.

Глава 3

Ей нечего там делать

Ворохтин был категорически против, чтобы она плыла с ними. Потому что за годы работы спасателем невзлюбил журналистов – просто на дух их не выносил. Там, где властвовали драма, боль и слезы, он профессионально выкладывался до конца. Он воспринимал стихию как своего противника, свою работу – как единоборство, и чужая беда становилась его бедой. А журналисты, оказавшиеся в эпицентре, путались под ногами с восторженными глазами, словно коты, попавшие на колбасный склад. Ими руководили совсем иные инстинкты, их, как вампиров, тянуло туда, где было больше крови. Человеческая драма для журналиста – это сенсация, и чем она громче, тем выше гонорар за репортаж.

– Ей нечего там делать! – крикнул Ворохтин Саркисяну, который быстро шел к берегу. За ним едва поспевал Чекота с камерой.

– Здесь! – сказал Саркисян, не слушая Ворохтина, и поднял руку вверх. Он нашел хороший ракурс: было видно озеро, две моторки, покачивающиеся на волнах, и Ворохтин с журналисткой. – Собрались! Вздохнули!

Он поднес микрофон ко рту, еще раз глянул на текст, написанный мелким и неразборчивым почерком. Оператор прицелился в окуляр.

– Мотор!!

– В кадре!

– Журналистке нечего там делать! – крикнул Ворохтин, не обращая внимания на то, что камера уже работала.

– Стоп!! – визгливо крикнул Саркисян и изогнул брови коромыслом.

Чекота выключил камеру и оторвался от окуляра. Ведущий гневно посмотрел на спасателя, сжимая микрофон, словно противотанковую гранату.

– Она аккредитована, милый мой! И продюсер дал «добро»! Реклама в прессе нам тоже нужна! Понятно?

– Это нестандартная ситуация, Арам Иванович! – не сдавался Ворохтин. – Человек, может, отравился грибами. Его тошнит. Или, не дай бог, он в коме. Зачем там нужен корреспондент?

Саркисян поморщился. Ему не хотелось спорить о том, что было решено и утверждено начальством. Изменить что-либо было нельзя. Все они, включая продюсера, были рабами зрителей.

– Даже если бы этого не случилось, я бы придумал нечто подобное! – тряся маленькой мясистой ладошкой, произнес Саркисян. – Чем больше страсти, загадок и драмы, тем лучше! Народ хочет саспенса[1]! Саспенса!.. Все! Прекратить болтовню! Снимаем!

Ворохтин лишь махнул рукой и, подхватив большую сумку с красным крестом, полез в лодку вслед за журналисткой. Мелкая, тихая, как мышка, девушка в нелепой штормовке с капюшоном цвета хаки, какие носили еще строители БАМа, села на носу. Поставив кофр на колени, она стала настороженно смотреть на Ворохтина как на человека, который способен на непредсказуемый поступок. Черты лица ее были маленькие, кукольные, и на журналистку, коей должна быть присуща известная степень наглости, она мало походила.

Но девушка совсем не интересовала Ворохтина. Демонстративно избегая ее взгляда, он устремил прощальный взгляд на берег. Саркисян подпрыгивал с микрофоном в руке и говорил тем же голосом, каким бабушки читают внукам сказку про Бабу Ягу. Оператор с камерой на цыпочках ходил вокруг него. Пиротехники зачем-то пускали искусственный туман.

– И вот в лодку уже садятся спасатель и медсестра! – задыхаясь от неестественного волнения, говорил Саркисян. – Что же все-таки случилось на Втором острове? Почему Сергей Лагутин не вышел на связь в шесть часов вечера? Почему он не реагирует на вызов радиостанции? Но если с ним случилось нечто из ряда вон выходящее, то почему он не запустил сигнальную ракету? Никто, никто пока не может дать ответы на эти вопросы. Но пройдет несколько минут, и тайное станет явным! Посмотрите, в каком тревожном ожидании наши спасатели! Они готовятся бороться за жизнь Лагутина и спасти ее даже ценой собственной жизни!

Саркисян замолчал и махнул рукой. Оператор выключил камеру.

– Ворохтин! – взмолился Саркисян, залезая в лодку. – Не делай же такое равнодушное лицо! Ты должен переживать о судьбе Лагутина! Нахмурься и пристально всматривайся вперед: не покачивается ли на волнах труп? Не полыхает ли на острове всепожирающий пожар? Не заламывает ли нашего героя разъяренный медведь?

– Типун тебе на язык! – ответил Ворохтин и запустил мотор. Раздался оглушительный треск, над водой поплыл сизый дым. Чекота поторопился с погрузкой. Он подал треногу Саркисяну и прыгнул в лодку. Суденышко закачалось на волнах. Журналистка, сидящая на носу, одной рукой схватилась за борт, а второй сильнее прижала к себе кофр. Ветер сорвал с ее головы капюшон. Оказалось, что ее голова была по-монашески туго повязана белым платком, который скрывал волосы. Казалось, что девушка совершенно лысая.

– На острове ты будешь главной фигурой! – кричал Саркисян Ворохтину, удобнее устраиваясь на скамейке. – Как только сойдешь на берег, Чекота включит камеру! Будешь идти и на ходу комментировать. Скажешь, что, мол, обстановка на острове мрачная, на зов никто не отзывается, что накрапывает дождь… Побольше темных оттенков, понял?! Побольше драматизма в голосе! Дублей не будет! Все, что запишем, утром пойдет в эфир! Только не вздумай артачиться, не то утоплю!

Кепка отбрасывала широкую тень на лицо Саркисяна, темные очки отражали матовый свет, идущий от озера. Он махнул рукой, разрешая старт. Ворохтин повернул ручку газа до упора. Вода под кормой забулькала, закипела. Приподняв передок, лодка помчалась по мятой поверхности озера. «Он еще не знает, что произошло, а уже требует темных оттенков и драматизма, – думал Ворохтин, направляя катер по большой дуге ко Второму острову. – Плевать ему на Лагутина! Главное, чтобы программа притягивала зрителей к телевизорам, как стаю гиен к падали. Еще и журналистку купили, которая будет пускать восторженные слюни в газетах! Черт дернул меня подписать договор с этой компанией!»

– Пригнись! – со злостью крикнул он журналистке, которая маячила перед его глазами. – Из-за тебя ничего не видно!

Глава 4

Чего он боялся?

Они проскочили мимо Первого острова, на узком и длинном мысу которого ярко полыхал костер, напоминая маяк, и через несколько минут на них надвинулась темная громада Второго. Ворохтин убавил газ, и лодка плавно заскользила по гладкой черной воде.

Смеркалось. Над водой поднимался туман. Саркисян поднял воротник куртки.

– Прибавь газку! – проворчал он. – Темнеет быстро.

Ворохтин не только не прибавил газку, он вообще заглушил мотор. И в то же мгновение, как стало тихо, все отчетливо услышали крик:

– Это я! Лагутин! Я здесь! Эй, на моторке! Я здесь!

Ворохтин стал подгребать коротким веслом к берегу. Саркисян заволновался, заерзал, и лодка начала раскачиваться.

– Что он там делает? – с недоумением спрашивал он неизвестно у кого. – Чего он орет?.. Камера готова?

Журналистка тоже повернулась лицом к берегу и, вооружившись фотоаппаратом с мощным телевиком, легла грудью на передок.

– Не приставайте к берегу! – кричал Лагутин. Теперь его можно было отчетливо видеть на краю обрыва. – У меня все в порядке!

– Мотор!! – скомандовал Саркисян оператору и попытался встать на ноги, но лодка так качнулась, что он выронил микрофон и едва не вывалился за борт.

– Что с вами случилось? – крикнул Саркисян, застыв в позе стартующего спринтера. Он крепко держался обеими руками за борта и потому не мог выпрямиться.

– Ничего! Со мной все в порядке! – отозвался Лагутин.

– Но почему вы не вышли на связь?

– Я проспал!

– Как проспал? – Саркисян повернулся и посмотрел на сидящих в лодке. – Ничего не понимаю! Как можно проспать сеанс связи? Он что, пьян?

– Пожалуйста, не причаливайте к берегу! – кричал Лагутин. – Я продолжаю участвовать в «Робинзонаде»!

Журналистка щелкала фотоаппаратом. Саркисян подобрал с пола микрофон, но не придумал, что сказать. В конце концов он сунул его в карман куртки.