Моцион. Сборник рассказов - Матвей Александрович Башлаков

– Мне кажется, я отчаявшийся парень, как у куча других на этой планете. И даже знаю почему так,– говорил ей я.

–Поделись, – сказала она и оперлась головой на правую руку.

– Мне кажется, человек сейчас желает все упростить. Сделать реальность удобнее и компактнее, что влечет за собой упрощение его чувств и мыслей. Такой, некий духовный декаданс. Есть всё, удобно и доступно, а ценности в этом нет. От того и отчаиваешься.

– Тут согласна. Иногда такое ощущение, знаешь, что люди пытаются убежать от жизни, а от её не нужно бежать. Мы все пытаемся как-то её облегчить. Вместо пешей прогулки мы выберем такси, вместо размышлений и мечтаний мы глушим себя музыкой, сериалами и кино; вместо знакомств и общения в живую, мы выбираем сети. Как ты и сказал. Наша жизнь упрощается, как и упрощаются наши чувства, наши эмоции, наши ощущения. Мы всячески режем горизонт нашей реальности и даже не замечаем, как жизнь становится все менее осмысленной и более примитивной. Жизнь, как у всех, как и везде. Вот что у нас за жизнь.

Она посмеялась про себя и сделав последнюю затяжку, выкинула окурок.

– Знаешь, вот от таких размышлений, – заговорила она, – чувствуешь себя такой ничтожной, будто ты едешь в поезде, а у поезда сломался стоп-кран, и вы летите на безумной скорости черт знает куда.

– Ещё здорово, – продолжаю я, – когда закуриваешь и чувствуешь себя таким счастливым, но и одновременно таким жалким и глупым, от осознания того, что для счастья тебе нужна лишь одна белая маленькая палочка. Вот обычно, что нужно для счастья человеку. Нужно событие, которое либо происходит, либо ты в его предвкушении. А тут раз, покурил и счастлив. Вот дурость, а не существование.

Она улыбнулась. Шальной ветерок игрался с выпавшими из пучка собранных волос прядями, а её бордовый ногти отбивали ритм на лавочке. Она о чем-то задумалась, глядя на небо. Пару раз, она пыталась начать разговор, но в последний момент что-то её останавливало. Я решил начать его сам.

– Чём занимаешься в жизни?

– В каком плане? – удивлено спросила она.

– Ну, работаешь или… короче, как время свое каждый день проводишь?

– А, ну я так скажем, – сказала она и задумалась, будто подбирая нужные слова, – в общем я оказываю услуги. Это моя работа.

– Что за услуги?

– Интимного характера.

– Ого, здорово.

Я даже немного вздрогнул от её слов.

– Правда. Я думала, ты начнёшь лицом кривить. Но вообще, я на третьем курсе филфака. Сейчас пока лето, приходится больше работать, ибо во время учёбы это совсем не удобно.

– Ты не из Брянска выходит?

– Во время учёбы в Москве, в общаге. А на лето здесь, у матери. Моё московское, если можно так выразиться, "агентство", меня здесь пристроило. Платят, конечно, меньше, чем в Москве, но что поделать, нужно копить, а если буду в Москве жилье снимать и одновременно работать, то так и не накоплю ничего.

– Ты, я вижу, немного в шоке, – продолжала она, – прости, я не хотела тебя смущать.

Ее образ властной женщины сыпался, как сыпется песчаный замок из-за морского ветра.

– Да все нормально, просто я немного задумался, – говорю я и пытаюсь осмыслить свое положение в этом диалоге.

– Понимаю, обычно у людей всегда много вопросов, по поводу моей професcии. Можешь спросить, что тебе хочется.

– Да я вот думаю, как сформулировать. В общем, я сейчас Мураками читаю…

– Гадкий писатель, – перебила она меня.

– Это ещё почему?

– Он ничего не понимает в девушках. Навыдумывает каких-то кукол, которые общего с реальностью мало имеют. Поэтому и девушки у него такие, что смотришь на реальных и от них грустно становится. Романтик хренов. Но это ладно, ты продолжай.

– В общем читаю я книгу, "Денс, Денс, Денс" называется, и главный герой там задался таким вопросом, мол как отличается секс у проститутки с клиентом и секс с любимым человеком. Я дальше не читал и не знаю, может он даст какой-то ответ на этот вопрос, но хочу узнать у тебя.

– Ну как тебе сказать, – сказала она, посмотрев в небо, – Могу метафору привести. Вот представь, что секс с клиентом, это будто ты книгу пишешь, а когда с любимым человеком – то книгу читаешь. С любимым человеком ты будто в приключении, и я не про физическую сторону этого процесса, а про, если можно так выразиться, духовную. А с клиентом ты в роли рассказчика, который создаёт историю. Вот и все дела.

– Красивая метафора, -качая головой ответил ей я.

– Ну а хули, филфак, – сказала она с улыбкой выпрямляя плечи.

Мы вместе засмеялись.

– Тебя ведь Настей звать? -спросил я.

– Угу, – вытягивая губы уточкой отозвалась она.

– Знаешь Насть, я раньше мечтал о том, чтобы жениться на проститутке.

– Х-а, это ещё почему? – кокетничая отвечала она.

– Не знаю, мне кажется, это была некая форма протеста, – я ненадолго задумался, – знаешь же, как нас родители воспитывают. Будь хорошим мальчиком, найди приличную девушку. Хозяйственную, чтоб без вредных привычек, да и вообще дома сидела, нигде не шлялась. А мне хотелось им показать, что любовь, это не когда ты пришёл в магазин и выбираешь себе товар по каким-то качествам. А то выходит, будто мать за сметаной послала, и при этом ещё на бумажке написала какую марку купить.

– Был у меня один клиент, – резко подхватила она, – дядя Миша я его звала. Лет ему 40 было, так он хотел на мне жениться, говорил мол, ухаживать за мной хочет, жалко ему меня, боится, что такая красотка пропадёт. Может ты тоже хотел, так скажем, проявить любовь к слабому и униженному обществом существу?

– Может и так. Я вообще очень жалостливый по натуре, – отвечаю ей я.

– Ты чувствительный. Это очень инфантильная черта, но если бы не она, я бы к тебе не села. Я-то в тебе это сразу разглядела. Даже то, как ты сидишь, в тебе это выдаёт.

Я попытался осознать свое положение на лавочке, но кроме ощущения комфорта, обнаружить больше ничего не сумел.

– А что не так с моей посадкой?

– Да все с ней так, просто ты сидишь, словно волнуешься занять много места в пространстве и кого-то побеспокоить, вот и все.

– Странная ты, – хмыкнул я.

– А ты очень мне нравишься, – прозвучало из ее бордовых губ.

Я тогда почувствовал кое-что. Что-то очень личное. Извините, но не могу вам рассказать. Боюсь, что если расскажу, то больше никогда не почувствую.

– Ой, смотрите, как покраснел сразу, – говорила она.