Дитя божье - Кормак Маккарти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ВВЕРХ ПО ДОРОГЕ, ведущей через поросший лесом карьер, где повсюду валялись огромные, поросшие темно-зеленым мхом, глыбы изъеденного ветром серого камня. Поваленные монолиты среди деревьев и лиан, словно следы древних людей. Дождливым летним днём он миновал темное озеро безмолвного нефрита, где моховые стены отвесно вздымались, а в пустоте на проволоке сидела маленькая синяя птичка.
Баллард направил винтовку на птицу, но какое-то смутное предчувствие удержало его. Возможно, птица тоже что-то почувствовала. Она вспорхнула. Маленькая. Крошечная. И исчезла. Лес наполнился тишиной. Баллард отпустил курок подушечкой большого пальца и, повесив винтовку на шею, как ярмо, положив руки на ствол и приклад, пошел вверх по карьерной дороге. Грязь, вперемешку с консервными банками и битым стеклом. Кусты завалены мусором. Вдалеке в лесу показалась крыша и дым из трубы. Он вышел на поляну, где по обеим сторонам дороги, как часовые, лежали перевернутыми две машины, и пошел мимо огромных куч хлама и мусора к хижине на краю свалки. На жидком бледном солнце за ним наблюдало множество кошек. Баллард направил винтовку на крупного пестрого кота и сказал «бах». Кот посмотрел на него без интереса. Похоже, он посчитал его не слишком умным. Баллард плюнул на него и тот тут же вытер плевок с головы мощной передней лапой и принялся умываться. Баллард пошел дальше по тропинке сквозь мусор и обломки автомобилей.
Владелец свалки наплодил девять дочерей и дал им имена из старого медицинского словаря, выловленного из мусора, который он собирал. Это нескладное потомство с черными волосами, свисающими из подмышек, теперь сидело день за днем без дела с широко раскрытыми глазами на стульях и ящиках в маленьком дворике, расчищенном от мусора, в то время как измученная мать звала их одну за другой, чтобы помогли по хозяйству, и одна за другой они пожимали плечами или лениво моргали веками. Уретра, Мозжечок, Грыжа Сью. Они двигались как кошки и как кошки в жару привлекали окружающих парней к своей стае, пока старик не выходил ночью и не стрелял из дробовика наугад, просто чтобы очистить воздух. Он не мог сказать, кто был самой старшей или кто какого возраста вообще, и он не знал, должны ли они уже встречаться с мальчиками или нет. Как кошки, они чувствовали его нерешительность. Они приезжали и уезжали в любое время суток на всевозможных дегенеративных машинах, этакой развратной карусели из гниющих седанов и черномазых кабриолетов с задними фонарями, покрытыми синими точками, хромированными рожками, лисьими хвостами и гигантскими игральными костями или демонами на приборной панели, обитой поддельным мехом. Все латанные-перелатанные, с низкой посадкой, цепляющей колею, забитые долговязыми деревенскими парнями с длинными членами и большими ступнями.
Они беременели одна за другой. Он бил их. Жена причитала и рыдала. В то лето родилось трое. Дом наполнялся, обе комнаты, трейлер. Люди спали повсюду. Одна привела домой, как она сказала, «мужа», но он пробыл там всего день или два и больше они его не видели. У двенадцатилетней начал расти живот. Воздух сгустился. Стал зловонным и затхлым. Он нашел кучу тряпья в углу. Лежащие рядом запеленатые маленькие желтые комочки дерьма. Однажды в лесу, в зарослях кудзу[2] на дальнем конце свалки, он наткнулся на две сгорбленные фигуры. Он наблюдал из-за дерева, пока не узнал в одной из фигур свою дочь. Он попытался подкрасться к ним, но парень был начеку, вскочил и побежал через лес, натягивая на ходу штаны. Старик стал бить девушку палкой, с которой ходил. Она схватила ее. Он не удержался на ногах и они растянулись в листве. От ее свежеосвежеванных чресл шел горячий рыбный запах. Персиковые трусы свисали с куста. Воздух вокруг него наэлектризовался. Следующее, что он почувствовал, был его комбинезон, спущенный до колен, и то, как он залез на нее. Папа, прекрати, — сказала она. Папочка. Ооо.
Он спустил в тебя?
Нет.
Он вытащил его, обхватил рукой и кончил ей на ляжку. Будь ты проклята, сказал он. Он поднялся, натянул комбинезон и, шатаясь как медведь, побрел к свалке.
Потом появился Баллард. Он проходил по тропинке со своим прищуром и напускным равнодушием, с винтовкой, зажатой в руке или висящей на плече или сидел со стариком на вздувшемся диване во дворе и пил с ним из полугаллонной банки самогон, подавая и забирая сырую картошку, в то время как младшие девочки выглядывали из хижины и хихикали. Он положил глаз на длинноногую блондинку, которая сидела, поджав ноги так, что были видны ее трусы. Она все время смеялась. Он никогда не видел ее в туфлях, но у нее было несколько трусов разного цвета на каждый день недели и черные по субботам.
Когда Баллард проходил мимо трейлера, эта самая девушка развешивала белье. С ней был мужчина, сидящий на пятидесятигаллонной бочке, и он повернулся, прищурился на Балларда и заговорил с ним. Девушка поджала губы и подмигнула, а затем запрокинула голову и дико расхохоталась. Баллард усмехнулся, постукивая стволом винтовки по своей ноге.
Что скажешь, красавчик? — спросила она.
Над чем ты смеешься?
На что ты смотришь?
Похоже, он смотрит на эти красивые сиськи, — сказал человек на бочке.
Хочешь посмотреть на них?
Конечно, сказал Баллард.
Дай четвертак.
У меня столько нет.
Она смеялась.
Он стоял и ухмылялся.
Сколько у тебя есть?
10 центов.
Ну, давай два с половиной цента, и сможешь увидеть одну из них.
Давай, потом отдам, — сказал Баллард.
Говоришь, потом
