Тайна царя-отрока Петра II - Алель Алексеева

Заметив в беседке Якова Вилимовича Брюса, одна шепнула:

— Пойдёмте к нему, пусть погадает. — Долгорукая, подхватив подруг, потащила их к беседке.

Брюс сидел, вытянув длинные ноги, уложив одна на другую, прикрыв немного глаза, словно прислушиваясь к чему-то, одному ему ведомому. Скорбел по любимому императору или чуял в воздухе худые времена? Ещё недавно он чувствовал себя почти вровень с императором, они ценили и уважали друг друга. Брюсовы знания ни с чем не сравнимы, никого в России нет знатнее его в языках и науках, в астрологии и в алхимии. Он — потомок шотландских и ирландских королей. С Лефортом, Остерманом тайно говаривали про старинную легенду о чаше Грааля, о крови Христа, о том, что искать её след надобно не в Европе, а в северных землях.

Однажды провели прямую линию от Шлиссельбургской крепости к месту Петропавловского собора, царю понравилась та идея, и Пётр сам заложил первый камень. Вознёсся шпиль золотым крестом, а крест тот опирался на яблоко, которое есть тайный знак… В Европе они узнали о масонах. Царь, однако, был тем и велик, что не поддавался чужим словесам, брал лишь то, что полезно, любопытно для российского человека. «Знать — не значит подчиняться или исповедовать чужие обряды и законы», — говорил он. Ничем не могли совратить Петра с его православной точки опоры.

«Уж не космогонического ли происхождения сей человек?» — думал Брюс. Он был звездочётом и все земные явления связывал с небесными, знал о Луне и звёздах столько, сколько неведомо никому… В нём было нечто загадочное.

И юные княжны — Долгорукая, Меншикова, Черкасская, Шереметева — предстали перед его беседкой. Катерина, приседая и жеманясь, поклонилась:

— Яков Вилимович, вы знаете тайны земли и неба. Погадайте нам! Что вам стоит? Соблаговолите… Как погадать? Да вы ж по-всякому умеете… По Луне, на ладошках, по звёздам… Уже меркнется… Вы ж чудесник, всезнатный человек!

Брюс повёл глазами от одной к другой девице, помолчал, и в глазах его мелькнуло озорство, смешанное с напускной важностью. Ещё глубже, кажется, стали морщины, они, как шрамы, пересекали его лицо во всех направлениях.

— Ай-яй-яй! Вас ист дас, медхен?.. И вы, никак, желаете, чтоб я сразу всем гадал? Так не бывает. По одной, только по одной. — Он оглянулся вокруг. — Прочие вон с глаз моих, за кусты, за боскеты!.. Ах, медхен, медхен! Девицы, вступившие в пору амурных дел и стыдных мыслей! Сами от себя вы держите в тайне чувствования свои, оттого и решились выведать что-нибудь. Зер шлехт, медхен! Своя голова — царица, а вы… чего ждёте от меня? Света много, Луны не видно, как буду гадать?

— А вы по ладошке, Яков Вилимович, — шепнула Марья Меншикова, лицом совсем не схожая с отцом, ни хитрости в глазах, ни силы, волосы — белым облачком, личико — как пасхальное яичко. Отец хотел её сосватать с юным Петром, а у неё совсем иной человек поселился в сердце. Ничего не поделаешь, надобно отойти, — Катерина уже ручку протянула, и Марья с Натальей и Варей отошли за боскеты.

У Катерины лицо бледное, а глаза тёмные, блестящие, Брюс раскрыл её ладонь, поводил по ней жёстким своим пальцем, перевернул, вбок поглядел — долго молчал и наконец промолвил:

— Кровь долгоруковская так и кипит, так и играет в тебе… Только не всё судьба делает так, как кому хочется… Амур? Глубокая линия любви… Только к чему — или к кому?.. Ветры танцуют посредине… Многие бедствия ожидают тебя, храбрая княжна. Однако и силы твои великие…

— А ещё? Что ещё там? Чего ждать?

— Разве мало я тебе сказал? Прочее — сама уразумеешь… И иди. Ежели дождёшься — покой получишь, — закончил он.

У Катерины горели глаза, она уже знала толк в амурных делах, её «петиметр» — кавалер из австрийского посольства и очень хорош собой. А Брюс уже вынес заключение, что девица сия нравная, привередливая, капризная.

— Высоко взлететь — тяжело падать, — добавил он. — Власть и роскошь убивают чувства… На твоей голове может быть либо корона, либо — железный крест: берегись, красавица, власти, да и себя самой…

— Да почему, почему? — вспыхнула Катерина.

— Das ist фатум, судьба. Иди, — скривив губы, бесстрастно заметил Брюс, отвернулся и произнёс сам для себя: — Чего ждать, чего гадать, коли не стало Петра Алексеевича? Он владел всеми основами знаний, стремился учиться, знал альфу и омегу всякой науки…

Между тем темнело, и на светлом небе обозначился бледный краешек Луны. Брюс поднял подзорную трубу, которую всегда носил с собой. Перед ним стояла Марья Меншикова. Долго молчал, глядел в небо, а сказал коротко:

— Знак твой в Плутонии, а у любезного тебе человека — в Меркурии, и озабочен он практическими делами… Весьма озабочен, кабы не повредило сие тебе. Хаос, хаос!.. Сосна и берёза не растут рядом — знаешь? Любить друг друга — не значит сковать другого… Суженый твой будет далеко…

Брюс знал «любезного» сердцу Марьи человека, даже учил его персидскому языку, и того должны послать в Персию. Звездочёт опустил подзорную трубу.

— А что потом? — вспыхнула Марья.

— Не ведаю. Иди!

Робея, предстала перед Брюсом Наташа Шереметева. Слыхала, что учёному ведомы всякие тайны, даже то, что под землёй, — по травам, камням, расположению угадывает он, где железо, а где медь, серебро, и называют его рудознатцем. Тот начал неожиданно:

— Вот бы кого мне в ученики! — Глядя в её нежное лицо, твёрдым пальцем провёл по ладони. — Среди человеков тоже есть золотые жилы… Таков был твой фатер Борис Петрович Шереметев… Умница, благо-разумница, но… ждут тебя испытания. Только всех ближе ты к Небу, к Богу… Ах, медхен… Золото огнём закаляется, а человек — напастями… Но рано или поздно — вы вместе… когда белые птицы поднимут белые крылья… Чем глубже горе — тем больше вместится радости… тем громче звонят колокола.

Яков Вилимович на секунду прижал Наташу к груди и тут же оттолкнул.

— Дай Боже тебе справиться… mit Fatum! — и поднял вверх палец.

Стайку отроковиц позвали гувернантки, и они исчезли. А Брюс остался ждать, когда стемнеет петербургское небо…

Однако скоро заметил знакомый силуэт — высокую, тонкую фигуру в белом парике: неужто внук Петра I, будущий наследник Пётр? У юного отрока был хороший знак рождения — Весы, только не похоже, чтобы жил он в равновесии, покое. Ах, Питер, Питер! А кто это быстрым шагом догоняет его? Да то ж Меншиков! Он поселил у себя царевича и следит за ним…

Не знал Брюс, что Меншиков и на следующий день опять искал царевича.

Остерман советовал отроку подружиться с Петром Шереметевым — и юного Петра приглашали в его Фонтанный дом. Только похоже, что более, нежели к Петру Шереметеву, благоволил он к сестре его Наталье. Как-то она сказала, мол, оба мы без отца, без матери, сироты, и это ему понравилось. А ещё пахнуло чем-то давним от её бабушки Марьи Ивановны. Она вспоминала зятя своего фельдмаршала Бориса Петровича, дружбу его с царём Петром I.

И в тот день, завидев карету наследника на Фонтанке, Наташа выбежала к воротам и летала как ласточка, показывая графские хоромы. А потом они уселись в бабушкиной комнате и слушали её рассказы.

Не выпуская из рук пяльцы, та рассказывала о знатном путешествии Бориса Петровича по заграничным краям. Какие необычайные приключения совершились в той поездке! Обоз был великий, несчётно подвод — там лежало всё, что надобно для долгой дороги, а ещё дары иностранным королям. Польскому Августу, венскому Леопольду, папе римскому и многим, многим… А в Польше случился «рокош» — с мятежами и убийствами. И только знание польского языка да галантность Шереметева спасли от злодейства. А ездил он под именем ротмистра Романова и своей фамилии не называл. В Вене его с почтением принимал королевский двор, и очаровал он всех любезным обращением с дамами и учтивостью…

Пётр I велел искать союзников на юге Европы — оттого пришлось проявить религиозное свободомыслие. «Ротмистр Романов» ради того посетил католический собор. Очень нужна была встреча с римским папой, чтобы, как велел Пётр I, заручиться и его поддержкой в будущих войнах. За Борисом Петровичем в той поездке следили секретные агенты и писали: мол, подозрение вызывает сей московит, желает он посетить остров Мальта, а что думает — неведомо, разгадать его мысли трудно, похвалы его сомнительны… На обратном пути с Мальты — тоже приключения: море так разбушевалось, что они еле живы остались… А всё же дело царское сделано: число наших сторонников прибавилось…

— И государь сказывал, когда они встретились: «Зело благодарен я тебе, ротмистр Романов, то бишь генерал Шереметев!» Вот каков мой зять Борис Петрович, — горделиво повернув голову, сказала бабушка. — Вот и ты, Петруша, да и сестрица твоя, вы сидите близ трона — так про этакое-то запоминайте, авось пригодится.