Нужный образ - Джеймс Хоран

— Возможно, Барни.

Теперь он смотрел через мое плечо, я обернулся и увидел молодого, хорошо одетого негра. Создавалось впечатление, будто его лицо высечено из куска черного мрамора. Глубоко посаженные глаза, высокие скулы и тонкий нос. Он нес толстую папку.

— Финн, познакомься с Джином Абернети, умнейшим молодым человеком. Джин, это Финн Маккул. Помнишь те большие слушания по телевидению? Все об армии, Конгрессе, как сделать автомобили безопаснее? Организовал все это Финн. А теперь он подсказывает президенту, как добиться переизбрания.

— Его паруса все еще полны ветра, — заявил я молодому негру при рукопожатии.

— Я счастлив познакомиться с вами, мистер Маккул, — сказал негр. — Я много о вас слышал.

— Когда-то Джин был плохим мальчиком, но мы его исправили, — заявил Барни.

Молодой негр бросил на него безразличный взгляд, как будто слышал это множество раз.

— Не забывай о ресторане Салливана, дружище Финн, — крикнул Барни, усаживаясь на заднее сидение своего кадиллака.

Я шел через парк Сити-Холла; день был чудесным, что я не устоял и уселся на скамейку недалеко от Бродвея. Время ленча еще не пришло, поэтому парк принадлежал только голубям и мне. Тихое утро. Кто бы мог подумать, что Френсис Ксавье Шеннон, когда-то один из наиболее влиятельных сенаторов, а теперь один из богатейших людей, публично обрушится на мэра Нью-Йорка?

К тому же Барни Маллади, у которого столь крупная политическая машина, что его можно назвать «делателем королей» не только в Нью-Йорке, но и на общенациональной политической арене. И вместо одного из его прежних тупоголовых приближенных, вечно следующих за ним и жующих сигары, у него был при себе негр. Но я отвлекся от Барни Маллади и его черной тени и мысленно вернулся к сенатору Шеннону. Прошло лет десять или даже больше, с тех пор, как я в последний раз видел его. Это было на сенатском расследовании злодеяний, совершенных Вьетконгом{13}, во время нашего крупного наступления на Север.

Шеннон в то время был силен как бык, никогда не удовлетворялся абстрактными документальными свидетельствами, но всегда подозревал вину. Тогда его мишенью был четырехзвездный генерал, и я, как старший следователь комитета, постоянно находился под его обстрелом. Он замучил меня, а однажды днем, в присутствии всего комитета, заорал, что я всего лишь дешевый нью-йоркский политикан и хвастун.

Я как раз закончил чтение пятидесятистраничного заявления, скрепленного тяжелой застежкой. Я швырнул его в сенатора, но он пригнулся. Папка задела только его волосы. Какое-то время в комнате не раздавалось ни звука. Я помню, что глаза его секретарши становились все больше и больше, и я даже подумал, что они могут вывалиться на ковер.

Сенатор медленно улыбнулся.

— Только старый грубиян Финн Маккул может себе такое позволить и остаться безнаказанным. Мэри, верните ему заявление, оно ему сегодня понадобится.

Дальше у нас все шло замечательно. Конечно, я понимал, что он не простил моей выходки, но, по крайней мере, стал меня уважать.

Сенатор Ф.К.Шеннон, ныне он один из богатейших людей мира и, судя по всему, один из несчастнейших.

Я вернулся в офис, но большую часть дня смотрел на парк и гадал, каким будет следующий шаг бывшего старшего сенатора{14} от Нью-Йорка.

Прошло несколько дней. Каждый день газеты пестрели новостями о шумной кампании Джентайла. Республиканцы со всех концов штата стекались под его знамена. На следующий же день после объявления о своем решении Джентайл начал завоевывать большие города. Демократы были захвачены врасплох. Действительно, никто не предполагал, что он откажется от переизбрания на пост мэра. Демократы, похоже, всерьез верили старой сказке, что пост мэра города Нью-Йорк — политическое самоубийство.

Начавшаяся схватка за пост вынуждала обе партии отчаянно барахтаться в грязи. Симпатичный итальянец из Флашинга, председатель муниципалитета, оказался слабой заменой Джентайла, поэтому лидеры графства и штата обнаружили, что им придется сражаться на два фронта: за пост мэра и пост губернатора одновременно.

Но мой интерес к политической борьбе в городе носил чисто академический характер. Пусть эти парни хоть перегрызутся между собой.

В течение последующих нескольких дней я работал над анализом положения в Род-Айленде, дважды ненадолго съездил в этот штат, чтобы встретиться с местными лидерами, и провел конец недели, заканчивая отчет. В понедельник я бы передал свои заметки Элис, и эта фаза кампании была бы завершена.

Как я помню, я вернулся к себе в офис, ругая на чем свет стоит «Нью-Йорк таймс» за помпезность и недобросовестность в анализе шансов Джентайла, и в этот момент зазвонил телефон.

— Мистер Майклз? — спросил старый металлический голос.

— Могу я узнать, кто хочет с ним говорить? — произнес я.

— Мистер Майклз на месте? — я знал, это была какая-то старая канарейка, и ее манера разговаривать заставила меня ощетиниться.

— Мэм, — я говорил так величественно, как будто был владетельным сеньором, — вы ни слова из меня не вытяните, пока я не узнаю, с кем говорю.

Неожиданно раздался голос грубый, как пила, распиливающая лед.

— Вы нашли Майклза, мисс Меннерс?

— Нет, сэр, — начала она. — Тут настаивают…

— Я только хочу узнать, кто говорит, — вставил я.

Короткая пауза.

— Это вы, Маккул?

Я никогда не смог бы забыть этот голос. Сенатор Шеннон. И, черт меня забери, если услышав один звук его старого скрипучего голоса, я не убрал со стола ноги.

— Да, сенатор. Это Финн Маккул, — произнес я.

— Где Майклз?

Я колебался, но потом вспомнил, что еще никому не удавалось что-либо скрыть от него.

— В Вашингтоне по делам.

— Вы хотите сказать, он старается надуть избирателей Род-Айленда, дабы они вернули в сенат болвана Харрисона?

И удрать-то некуда — он сразу вдарил мне промеж глаз. Я и не догадывался, что кроме двух душ, Джоша и меня, кто-нибудь знает, что сенатор от Род-Айленда нанял нас для уверенности, что останется в Истеблишменте[6].

— Вы не говорили, сенатор, что интересуетесь Род-Айлендом, — проронил я.

— Ладно, Маккул, — сказал он. — Вам лучше знать. Я хотел поговорить с Майклзом. По делу. Он будет сегодня?

— Ни сегодня, ни завтра, ни на этой неделе, — ответил я. — Но завтра утром я полечу к нему.

— Тогда вы бы лучше пришли ко мне, — заявил он. — Пентхауз[7]. Шеннон-Билдинг.

Перед моим мысленным взором возникло огромное мраморное здание, сияющее черным блеском на район Грэнд-Сентрал.

— Когда подъехать, сенатор?

— Сейчас.

В трубке послышались гудки.

Шеннон-Билдинг был одной из достопримечательностей Парк-авеню. Он занимал целый квартал района Грэнд-Сентрал: сады, фонтаны и огромная стеклянная дверь с табличкой «Шеннон-Билдинг». Тисненый золотом список предприятий Шеннона занимал половину двери.

Само здание было построено из черного мрамора с алюминиевыми окнами, что доставляло удовольствие фотографам при закате, когда лучи заходящего солнца касались уступа окон и создавали иллюзию черного ствола дерева, охваченного пламенем.

На лифте, в конце коридора, красовалась надпись «Шеннон Вейз Колор, Лимитед». Лизоблюд в красной униформе подозрительно глянул на меня. Мне совсем не понравились его белые вьющиеся волосы и лицо цвета виски, поэтому я попытался проскользнуть мимо. Но он был очень проворен и загородил мне дорогу.

— Да? — спросил он с интонацией епископа.

— К мистеру Шеннону, — ответил я, надеясь, что говорю как кардинал. — Он ждет меня.

Служитель дважды оглядел меня, но решил быть предупредительным.

— Он ждет вас, сэр? — сладким, как крем, голосом спросил он.

— Да, — подтвердил я, — и улыбнись, парень, не гляди так печально.

Я вошел в лифт, нажал на кнопку с надписью «Пентхауз» и оставил мистера Вьющиеся-Волосы стоять с открытым ртом.

Лифт открылся в красивой комнате с толстым ковром на полу, красным, словно свежая кровь. На стенах висели великолепные гравюры в тонких черных рамах, по большей части джентльмены и леди в колониальных костюмах, верхом или танцующие под скрипки. Седая женщина, худая как жердь, пересчитала, кажется, все мои ребра, пока я шел к ее столу. Потом она снизошла до холодной улыбки.

— Да? — произнесла она.

«Миссис Металлический-Голос-По-Телефону», — отметил я. Когда я изложил свое дело, она кивнула, прошептала что-то по телефону, а потом в улыбке продемонстрировала свою верхнюю вставную челюсть.

Шеннон сидел в инвалидном кресле перед большим столом. За его спиной не было видно ничего, кроме мрачной Ист-Ривер и смеси тумана со смогом. Книги, опять ковер и маленький столик с серебряным чайником и двумя чашками. Неожиданно я вспомнил, что по утрам сенатор любит пить чай.