Монархическая государственность - Лев Тихомиров

В своем мировоззрении, в своих общественных и религиозных идеалах Тихомиров был продолжателем того направления русской общественной мысли, которое было начато славянофилами 40-х гг. (Хомяков, И. В. Киреевский, Аксаковы, Самарин). Еще находясь в эмиграции, Лев Александрович писал О. А. Новиковой (26 октября 1888 г.): "У меня давно явилось убеждение в безусловной справедливости некоторых основ славянофильства. <...> я без сомнения близок к славянофильству", уточняя, однако, что не может "себя зачислить ни в какое отделение", ибо "есть вещи, на которые Аксаков не обращал внимания (тем более Хомяков) и которые очень важны..." [17]. Тихомиров не хотел быть (и не сделался) эпигоном старого славянофильства, ведь "национальное самоопределение не застыло на славянофилах. Многое, что у них было смутно, осложнено "западническими" влияниями, уясняется после них" [18]. Лев Александрович внимательно изучал новые фазисы русской самобытной мысли, выразившиеся творчеством Достоевского, Н. Я. Данилевского, М. Н. Каткова, П. Е. Астафьева и особенно К. Н. Леонтьева. Он выбирал из их идей те, которые, по его мнению, развивали и углубляли славянофильские основы. Как мне представляется, Тихомирову удалось в своих трудах (прежде всего в "Монархической государственности") осуществить творческий синтез русского традиционализма (по крайней мере в области социально-политической теории) соединяя воедино казалось бы несоединимых мыслителей путем отсечения их "крайних", односторонних суждений. Еще раз повторю, получился именно синтез, а не эклектическая каша, и в его создании, вероятно, главная заслуга Льва Александровича перед отечественной культурой.

***

Прежде чем предложить свою положительную общественную программу, Тихомиров потратил много сил для опровержения господствовавших в умах русской интеллигенции разного рода прогрессистских мифов (или, как он сам говорил, "миражей"): от марксизма и анархизма до умеренного, благодушного конституционализма. Мне представляется, что эта критика была наиболее сильной и детально разработанной в русской мысли XIX в. Причем некоторые ее тезисы получили позднее глубокое развитие в трудах представителей так называемого "русского религиозно-философского ренессанса" начала XX в. Например, высказанная Львом Александровичем в "Борьбе века" идея о том, что социализм есть новейшее возрождение древнееврейского мессианства и раннехристианского хилиазма, получила потом блестящее научное подтверждение в работах С. Н. Булгакова, вошедших в его двухтомник "Два града" (1911 г.). А статьи Тихомирова 90-х гг. об интеллигенции [19] - это же прямое предварение "Вех"!..

И либеральная, и социальная демократия, составлявшие предел мечтаний разных групп русского образованного слоя, не удовлетворяли идеолога творческого традиционализма. О хваленой "либеральной свободе" Лев Александрович писал, перечисляя ее плоды в XIX в.: "В области умственной такая свобода создала подчинение авторитетам крайне посредственным. В области экономической свобода создает неслыханное господство капитализма и подчинение пролетариата. В области политической вместо ожидаемого народоправления порождается лишь новое правящее сословие с учреждениями, необходимыми для его существования" [20].

Как антитеза буржуазному обществу выступает социальная демократия, и Тихомиров провидчески замечает, что, "если социальный переворот намечен в судьбах человечества, то его произведет, конечно, эта партия" [21]. Но общество, построенное по рецептам марксизма, еще менее может осчастливить человечество: "Общий тип социал-демократического строя и все условия рождения его предсказывают новому обществу будущее, насквозь пропитанное деспотизмом, дисциплиной и централизацией. <...> вся громадная принудительная власть его будет <...> находиться в руках слоя правящего, несравненно более могущественного, чем политиканы современной либеральной демократии. <...> "господа рабочие" могут ждать от социальной демократии чего угодно, только не признания своих прав личности. Тут нарождается строй, в котором общество - все, личность - ничто. <...> Аристократическая республика с разнообразно закрепощенною массой населения: это единственный исход социально-демократического коммунизма <...>" [22]. Сила предвидения Тихомирова поражает, он даже говорит об огромном числе "всевозможных <...> комиссаров" [23] в грядущем марксистском рае. Но Лев Александрович предсказал и то, что такой "рай" просуществует недолго, и сменит его анархия под лозунгами: "Не нужно общества! Пусть живут люди!"; скомпрометированное коммунизмом государство рухнет и наступит эпоха распадения "целого на маленькие группы, сдерживаемые чьим-нибудь личным влиянием" [24]. Не это ли будущее грозит нам сегодня?

Итак, и либерализм, и коммунизм - "социальные миражи". Но как их рассеять? Выход, по Тихомирову, в восстановлении духовного равновесия личности, нарушенного забвением религиозных основ жизни, благодаря чему и возникают "бесплодные химеры" "социального мистицизма". Потеряв понятие о Божественном Царствии не от мира сего, но не утратив стремления к идеальному в своей душе, люди делают объектом веры совершенное общество, невозможное на грешной земле. Необходимо вернуться к живой религиозной идее, которую в силах дать лишь христианство. Религиозно освященный общественный строй сможет создать относительную социальную гармонию, Подлинным воплощением такого строя может быть только монархия.

***

"Монархическая государственность" Тихомирова - труд совершенно уникальный в отечественной (да, вероятно, и в мировой) социально-политической мысли. Труд никем доселе не превзойденный. Даже совсем не монархист Н. А. Бердяев считал его "лучшим обоснованием идеи самодержавной монархии" [25]. Позднейшие работы И. Л. Солоневича ("Народная монархия") и И. А. Ильина ("О монархии и республике"), столь популярные ныне, на мой взгляд, несопоставимы с "Монархической государственностью" ни по глубине мысли, ни по широте охвата материала, ни по детальности разработки темы. Хотя нужно признать, что Ильин и в особенности Солоневич пишут ярче, доходчивее, увлекательнее; про тихомировский же трактат хочется повторить слова Леонтьева, сказанные им о "России и Европе" Данилевского, - великая книга, местами очень дурно написанная. Чтение "Монархической государственности" требует немалых усилий, но они вознаграждаются - тем пониманием сложнейших исторических и общественно-политических вопросов, которое получает внимательный читатель этой замечательной книги. Для примера, сравните яркую, во многом справедливую, но неполную, по-журналистски хлесткую, а потому все-таки поверхностную характеристику Петра I у того же Солоневича с многосторонней, взвешенной оценкой "работника на троне" Тихомирова, и вы сразу поймете разницу уровней. Продуманность книги такова, что иные из идей автора звучат сегодня как практические указания "к действию". Недаром выдающийся современный писатель В. И. Белов считает, что "Монархическая государственность" "просто незаменима для тех, кто искренне хочет возрождения России независимо от их политических взглядов" [26].

Нет смысла здесь пересказывать книгу - она перед читателем. Отмечу лишь, что "Монархическая государственность", несмотря на обширные и интересные исторические экскурсы, менее всего ставит себе целью познание прошлого, вернее, цель эта - подсобная. Пафос тихомировского трактата - футуристический, а не ретроспективный. Тот общественный строй, который автор считает наиболее совершенным, собственно нигде и никогда не существовал. И в Византии, и в России, и тем более в Западной Европе Тихомиров видит искажения монархической идеи, приводящие к вырождению самого самодержавного принципа в противоположный ему, демократический по происхождению, принцип абсолютизма. Монархическая государственность, таким образом, не дана в готовом виде - существует лишь фундамент (заложенный в средневековье), на котором еще строить и строить. Истинная самодержавная монархия - дело будущего, ее нужно творить.

***

Самодержавная монархия, по Тихомирову, не может существовать без двух основ: религиозного идеала и прочного, корпоративно организованного "социального строя", имеющего тесную связь с Верховной властью. И то, и другое в России начала XX в. находилось в расшатанном состоянии. Свою задачу Лев Александрович видел в том, чтобы указать российской монархии пути творческой реставрации этих ее главных опор. В ряде своих работ ("Духовенство и общество в современном религиозном движении", "Личность, общество и Церковь", "Христианство и политика" и др.) он поставил на обсуждение самые жгучие религиозно-общественные проблемы. А его брошюра "Запросы жизни и наше церковное управление" (1903) способствовала началу конкретных практических действий для изменения неканонической системы церковного управления. Что же касается "социального строя", то здесь Тихомиров основное внимание уделял рабочему вопросу, справедливо видя в его правильном разрешении залог будущего России. На эту тему им было написано огромное количество статей ("Рабочие и государство", "Русские идеалы и рабочий вопрос", "Гражданин и пролетарий" и т. д.) и докладных записок. Именно Тихомиров теоретически обосновал ту, к сожалению, нелепо и быстро свернутую политику разумной организации рабочего движения под эгидой правительства, которая получила наименование "зубатовщины" [27]. Позднее он пытался подтолкнуть к подобной политике и Столыпина [28]. "В политике и общественной жизни, - писал Тихомиров премьер-министру 31 октября 1907 г., - все опасно, как и вообще все в человеческой жизни может быть опасно. Понятно, что бывает и может быть опасна и рабочая организация. Но разве не опасны были дворянская, крестьянская и всякие другие? Разве не опасна даже сама чиновничья организация? Вопрос об опасности организации для меня ничего не решает. Вопрос может быть лишь в том: вызывается ли организация потребностями жизни? Если да, то значит ее нужно вести, так как если ее не будет вести власть и закон, то ее поведут другие - противники власти и закона. Если государственная власть не исполняет того, что вызывается потребностями жизни, - она погрешает против своего долга, и за это наказуется революционными движениями. <...> Благодаря возне с корпорациями - Средние века прожили целую тысячу лет. Это значит, что труд был окуплен. Люди и государства - жили. А в этом вся задача политики. <...> Раз и навсегда, на веки вечные, ничего нельзя устроить. Нельзя создать мир и затем почить от трудов. Живут вечно только законы жизни, а формы постоянно изменяются. <...> Я не только не игнорирую трудностей нашего рабочего вопроса, но вижу, что он в некоторых отношениях сильнее, чем в Европе. Но это ни мало не избавляет нас от необходимости решать этот вопрос и искать способов его решения" [29]. Думаю, что через 10 лет многие по достоинству оценили тихомировские разработки по рабочему вопросу, но было уже слишком поздно...