Купите новое бельё. Монетизация нежности - Виолетта Лосева

«Хорошо говорить, – думала Эвелина, помешивая овсянку, – Я и сама говорю это каждый раз своим „девочкам“, но… Как сдержаться, если раздражает даже то, как она включает чайник?»

Овсянка так и норовила ляпнуться на плиту, но мама не признавала каши в пакетиках, которую и ее сыночек, и сама Эвелина благополучно ели на завтрак до того, как мама приехала к ним. Теперь нужно было изворачиваться и подавать овсяную кашку не только нужной температуры, но и определенной степени распаренности.

««Ах, девочки, приоткройте вуаль», – говорила Эвелина на своих женских тренингах, – знаете так, не совсем откройте, а чуть-чуть… Я научу вас, как это сделать. Приемов много, каждая выбирает то, что ей по душе.

Тайна должна остаться, но не должна превращаться в глухую стену.

Знаете, как бывает? Кто из нас не говорил с тайной гордостью: ой, я такая транжира! Ой, я такая безалаберная! Ой, я такая собственница! Ничего не могу с собой поделать! А подтекст – ой, посмотрите, какая я крутая! Так вот. Этим приемом нужно пользоваться крайне осторожно.

Он легко просчитывается, и иногда собеседник становится в позу.

Ты голосом обиженной шестнадцатилетней гимназистки с надутыми губками говоришь «ой, я так постарела, у меня уже морщинки…» в расчете на то, что тебе скажут «ну что ты, как можно так говорить, ты очень молодо выглядишь, тебе никогда не дашь твои сорок три…»

А собеседник, который знает, на что ты рассчитывала, произносит что-то вроде «да, это ужасно, годы никого не красят».

И – все…

Ты должна или согласиться (что не входило в твои планы) или возражать (что, тем более, поставит тебя в позицию «защиты»)

Одним словом, будьте осторожны!».

Великовозрастные «девочки» на тренингах обожали такие кейсы.

Инсайты получали только так!

Мало кто из них догадывался, что все эти ситуации были взяты, практически, из жизни их тренера.

Буквально из кухни.

Эвелина выключила кашу и вздохнула с облегчением.

Нет, естественно, ей нечего было бояться. Скандалов не было.

Просто свекровь могла выйти из своей спальни на десять минут раньше, и тогда приготовление овсянки превратилось бы в поток многозначительных воспоминаний о том, как ее муж (царствие небесное!) терпеть не мог молочные каши, но ел их через силу для сохранения семьи и мира в доме, потому что ценил труд близкого человека, в отличие от некоторых…

Тех, которые буквально накануне не дали маме выварить кухонные тряпочки с хозяйственным мылом, предварительно потерев мыло на терке, и предпочли, насквозь химический отбеливатель, который мало того, что может вызвать аллергию у пожилого человека, так еще и стоит кучу денег, которые не сами падают с неба бедному труженику, ее сыночку, который с утра до ночи…

Черт возьми…

Эвелина, не заводи сама себя. Мама еще даже не встала, а ты уже прокрутила в голове ее возможный монолог и даже ответы придумала.

Очнись.

Эвелина даже не успела одернуть себя как следует (а это она умела делать виртуозно, школа многолетней жизни со свекровью плюс образование психолога давали себя знать), как Бэлла Иосифовна появилась в дверях кухни.

Ее халаты, вероятно в прошлом бывшие роскошными, отвечающими статусу жены главного инженера большого, стратегически важного, завода (читай, крутого начальника), всегда выглядели и были слегка «не первой свежести».

Эвелина, которая топталась у плиты в легкой бесстыдной маечке и коротких шортах, на фоне роскоши халата с попугаями выглядела в глазах мамы не просто безобразно, но и, в какой-то степени, даже нахально.

Взгляд мамы сказал больше, чем слова.

Она не произнесла ни звука, но Эвелина просто почувствовала боком, что «а) хватит молодиться, б) тебе ли носить такие шорты, в) в таком виде можно появляться только в спальне с мужем, да и то перед самым сном, г) как можно до такой степени не стесняться окружающих, которые желают тебе только добра.

– Доброе утро, Бэлла Иосифовна.

При всем своем психологическом образовании и вполне мирном характере Эвелина так и не смогла научиться называть свекровь мамой, и, поскольку Марику (мужу), в целом, было все равно, то она называла свекровь по имени-отчеству.

– Может ты пойдешь умоешься и оденешься, милая? – Бэлла Иосифовна говорила хорошо поставленным басом, при этом модуляции голосом у нее тоже хорошо получались.

Эвелина сама знала в этом толк и всегда удивлялась умению свекрови виртуозно применять то, чему ее, Эвелину, пять лет учили в институте и три – в аспирантуре.

«Да я, вроде, не голая тут стою и вам кашу варю, – промелькнуло в голове у Эвелины, – И Марику нравится, когда я в таком наряде – он любит хватать меня неожиданно за самые разные места, пока дети спят. И мне это тоже нравится. И умылась уже. И зубы почистила, если вам это интересно и необходимо знать…»

Но вслух прозвучало:

– Сейчас уже буду на работу собираться. Вам творог или твердый сыр достать?

– Творог, – излишне категорично ответствовала Бэлла Иосифовна, – Но достать нужно было полчаса назад. Как будто ты не знаешь, что я не ем холодного. Так и ангину недолго получить. Нужно было с вечера достать.

– Если с вечера достать, то он до утра испортился бы… Пришлось бы выбросить, – посмела заметить Эвелина, смиренно открывая холодильник. Лямка майки при этом предательски сползла с плеча. Ну как назло…

– Сделали бы сырники, – произнесла свекровь, усаживаясь во главе стола, – Тебе бы только выбрасывать.

– Угу, – буркнула Эвелина, – Достать творог вечером, дождаться, чтобы он испортился, а потом сделать сырники. Гениальная мысль! Просто образец рационального ведения хозяйства.

– Что? – Бэлла Иосифовна была туговата на правое ухо, и тихонько бурчать можно было без опасения за свое здоровье и нервы. Чем Эвелина иногда и пользовалась, когда становилось уж совсем невтерпеж.

Как профессиональный психолог она хорошо знала, что самое плохое – это давить что-то в себе. Нужно выплеснуть. Хоть потихоньку, в кулачок, но – выплеснуть. А так – вроде и сказала, но и никого не задела.

Марик, если подобные сцены происходили в его присутствии, или ухмылялся в усы или «делал больше глаза», но так, чтобы Эвелина видела его «глаза» (и чтобы ей стало стыдно за такое неблаговидное поведение, буквально, издевательство над пожилым человеком), а мама – нет.

– Ты не вздумай Марку давать этот творог. Он же просто ледяной! – Бэлла Иосифовна, к счастью, не считала нужным повторять вопросы, ответы на которые она не расслышала. Много чести!, – И детям тоже! Не вздумай!

«Хорошо хоть вспомнила про детей тоже, хотя бы в таком контексте, – подумала Эвелина, – А то, похоже, кроме Марика, тут вообще нет никого, достойного внимания ее величества. Я – объект для воспитания, а дети – так, бесплатное приложение».

– Марик еще спит, а дети уже разбежались. У них занятия в восемь часов начинаются, – ехидненько сказала Эвелина, вкладывая в свои слова много-много глубокого смысла.

Просто очень много.

Дети утречком встали, поели сосисок с кетчупом, как они любят (а не вашу жалкую полезную овсянку и несчастный творожок) и ускакали в школу и в колледж. Пока вы, бабушка, изволили нежиться в постели, а ваш сыночек (после утреннего секса со мной, вашей отвратительной невесткой) и до сих пор спит.

А, может, просто не хочет сталкиваться на кухне с вами, мамочка. Вернее, не лично с вами, а с нами обеими, когда мы тут все вместе. Его на всех не хватает. Лучше трусливо пересидеть в спальне, пока жена выпроводит детей, обаяет маму, всех накормит, соберется на работу и отчалит.

Марик берег свои нервные клетки, поэтому предпочитал держаться в стороне от ситуаций, в которых их нужно было тратить. Они же не восстанавливаются! А Марик очень не любил терять то, чем он обладал, не прилагая к этому больших усилий.

Достойная позиция!

Еще больнее, наверное, было бы терять то, для приобретения чего ты приложил усилия. Но Эвелина предполагала, что Марику это было неведомо.

Он вообще не любил прилагать усилия.

С приездом мамы это стало труднее, но пока что ему удавалось оставаться в сторонке. А то, что иногда Эвелине нужно было сделать «большие глаза», не сильно его напрягало.

В крайнем случае можно было сидеть в спальне, пока все не разойдутся. Что он и делал с той или иной степенью удовольствия.

– Вам к творогу сметану или варенье? – спросила Эвелина, делая себе бутерброд.

– А что твой муж будет есть на завтрак? – свекрови явно не нравилось то, что Эвелина не давала вывести себя из себя.

– Да полно еды, – легкомысленно сказала Эвелина, жуя бутерброд, – каша, творог, сыр, сосиски. Он разберется. Я – на балкончик.

Нерадивая жена подхватила зажигалку с сигаретами одной рукой, чашку с кофе – другой и выскользнула на балкон под осуждающим взглядом свекрови. Это была одна из ее побед, одержанная несколько лет назад.