Не вернёмся, не свернём (СИ) - Соловей Дмитрий "Dmitr_Nightingale"

У меня немного получилось до рассвета подремать в салоне автомобиля. Потом выбрался по естественной надобности. Снова был «очарован» местным сервисом, где провонял непередаваемыми ароматами с ног до головы. Позже искал, где умыться и того, кто обеспечит меня водой. Пожевал на завтрак вареные яйца и велел парням собираться.

Можете себе представить, в каком настроении я заявился в полицейский участок? Устроил им такой разгон, что чуть голос не сорвал. Полицмейстер прибежал вслед за посыльным, застегивая на ходу китель. Я рявкнул, что если меня сейчас не обеспечат охраной, то представители этого славного полицейского заведения отправятся в более северные регионы России. Продемонстрировал бумагу, засвидетельствованную Георгием I, покричал ещё немного и велел прислать полицейских к проходной текстильной фабрики.

В целом, даже удачно, что я так плохо провёл ночь. К фабричной конторе я подрулил злой как черт. Схватил за шкирняк первого попавшегося служащего и стал требовать директора или кто там есть из руководства. Мужчина, отловленный мной, робел, посматривал на вооружённое сопровождение и что-то блеял по поводу того, что товариществом Кувайской мануфактуры управляет господин Бурылин. Но директора-распорядителя сейчас нет на фабрике и когда будет — неизвестно.

— Раз нет, значит, нет, — не стал я настаивать. — У меня полномочия от самого государя осмотреть мануфактуру.

Тот фабричный чинуша всё же увязался следом. Смекнул, что прибыло начальство. Документиком я перед ним потряс, он и проникся. Семенил на полшага позади меня и заверял, что все тут хорошо и отлично. А Надежда Харлампиевна, супруга директора, так вообще «мать родная»: и благотворительностью занимается, и бесплатные бани для рабочих мануфактуры устроила, и тысячи рублей на улучшения быта тратит.

Машину я оставил возле конторы и почти сразу пожалел, что пошёл пешком. Территория товарищества была огромной. Цеха понатыканы были без какой-либо логики. Может, и была система, но я не понял. Свернул в один из цехов. Вся «свита» последовала за мной. Цеховой мастер кинулся было преградить нам путь, но тут Санёк сообщил, что его благородие изволит посмотреть на производство.

— Что тут у вас? — переступил я порог предбанника и чуть не одурел от жары и вони.

— Сушильная, господин хороший, — сообщил мастер.

— Градусов пятьдесят жары, — оценил Румянцев. — Как они здесь не подохли?

— Ростислав, снимать можешь? — поинтересовался я.

— Если вы про температуру, то могу, а освещения недостаточно.

Рабочие поголовно все были без рубах. Блестящие от пота голые торсы мелькали в глубине помещения. На нас никто не отвлекался. За простой полагается штраф, — пояснил сопровождающий нас управленец.

Всего мы посетили четыре цеха. Хуже всего воняло в прессовальном цехе. Какими-то химическими кислотами несло ещё на подступах. Нигде Ростислав так и не смог распаковать камеру. Зато, дождавшись обеда, он начал снимать рабочих. Те выходили из цехов угрюмые, смотрели на комиссию с подозрением. Кого-то удавалось с трудом разговорить. По поводу зарплат советовали обратиться в контору, насчет штрафов — к мастерам.

Но поскольку я бродил по комплексу уже несколько часов, то слух о государственной комиссии успели донести до директора. Господин Бурылин не то чтобы примчался, но заявился. Степенно приблизился, представился. Стал выяснять причину визита.

— Николай Геннадьевич, вы же были на съезде промышленников, — напомнил я. — Как глава созданной комиссии я лично проверяю, что сделано. Хотелось бы посмотреть на общежития.

— Мои рабочие в домах живут, свой скот имеют и огороды, — заявил Бурылин.

Только беседу мы вели напротив какого-то цеха, и часть рабочих, возвращавшихся с обеда, затормозила. Не все и не сразу осмелились приблизиться, но слова Бурылина услышали и начали выкрикивать:

— Это мастера живут в домах! Все, кто с деревни пришёл, в Ямах или на Рылихе углы снимают!

— Морозовские для своих построили бараки, но дерут штрафы. Шоб там тихо было.

— Штраф, если в церкву не ходишь! — дополнил кто-то из рабочих.

— Мы с Боголюбовской слободы. Так, почитай, треть зарплаты платим за постой.

Постепенно народ вокруг прибавлялся. Санёк заметно начал волноваться, да и я тоже. Бурылин, напротив, оглядел крикунов и рыкнул, чтобы все немедленно шли по рабочим местам.

— А мы с вами пройдём в контору, где вы предоставите мне ведомости зарплат и штрафов, а также отчёт об обеспечении рабочих жильём, — сообщил я Бурылину.

Беседа оказалась тяжёлой. Директор-распорядитель напирал на то, что он не единственный владелец. В Иваново и Вознесенске цехов, объединённых под одним товариществом, несколько десятков. За всех отвечать он не может.

— Можете и должны! — настаивал я.

Застряли в городе мы на неделю. Повезло, что полицмейстер устроил нас на постой у своей родни. Комарье ночью донимало, но хотя бы клопов и тараканов не было. Да и с питанием стало получше.

За несколько дней мы с оператором и охраной обошли все те «углы», что снимали рабочие. Оказалось, что часть деревенских вообще ютится в ночлежке. Так дешевле. Впечатления от той ночлежки у меня надолго останутся в памяти. Не могу даже подобрать сравнения этому месту, больше напоминающему тюрьму. Наглухо заколоченные окна, духота внутри. Деревянные двухъярусные нары. Запах мочи, немытых тел, насекомые. И кому здесь выдавать лекарства? Если не пропьют, то отнимут такие же бедолаги.

— Люди хуже скотины живут, — оценил Румянцев все увиденное.

— До поры до времени. А потом они начнут выступать и устраивать стачки, как в Германии, — сообщил я.

Все привезённые медикаменты я оставил в фабричной больнице. Долго запугивал доктора, заверяя, что обязательно проверю расход изониазида. Только для рабочих фабрики и никому на сторону.

Товариществу Куваевской мануфактуры я предоставил свой обширный рапорт. У меня имелись полномочия назначить большой штраф всем управляющим и самому Бурылину. Только толку-то? Рабочим от этого легче не станет. Потому я ставил конкретные условия: увеличение зарплат в два раза, рабочий день десять часов, снижение числа штрафов и постройка общежития.

— Я вернусь из Стокгольма в декабре. Если не будет изменений, то подам государю документы с прошением о высылке всех в Сибирь, — закончил я речь.

Не знаю, напугал или нет, но Бурылин посверкал глазами, прошипел что-то себе под нос, что староверов всегда подвергали гонениям, но открыто возражать мне не посмел. За спиной у меня стояла парочка полицейских, да и своя охрана бдила.

— Приеду с проверкой, — с нажимом повторил я этому староверу и вышел из помещения.

Всю обратную дорогу до Екатеринодара я беседовал с Румянцевым на тему того, как не нужно работать. Он сам видел наши заводы в Петербурге и мог сравнить.

— Обязательно расскажи о своих впечатлениях в школе на уроке современной истории, — попросил Сашку. — И давай уже заканчивай статьи для немецких и английских изданий по витаминам. Материалов у тебя скопилось достаточно. Как закончишь, так поедешь в Нижний Новгород с такой же комиссией. Я сам не смогу, пора готовиться к поездке.

В Стокгольм с Деевыми мы выезжали за две недели до назначенного срока. Просчитать, сколько потратим времени в дороге, так и не смогли. Лучше прибыть заранее, чем опоздать. Так-то билеты на пароход из Петербурга Серёга нам купил, но напомнил, что в декабре случаются шторма, пароходы задерживаются и так далее. Не такое это простое дело оказалось — путешествовать зимой.

Предложенные маршруты были очень уж заковыристые. Раньше самым распространённым был проезд из Германии. Те, кому нужно было попасть в Норвегию или Швецию, предпочитали железнодорожный путь через Польшу к немцам, а оттуда в Стокгольм. Но в Германии продолжались рабочие волнения. Газеты напечатали информацию о революции и о том, что власть в стране захватили рабочие.

Так что нам этот путь не подходил. Зимой же прямых рейсов по морю из Петербурга в нужном направлении не имелось. Серёга поднял все свои связи. Из всего рекомендованного подходил пассажирский корабль, отправляющийся из Либавы. С возвращением обратно домой вариантов пока не было. И я уже начал сильно сомневаться, что хочу попасть на ту номинацию. И кто придумал раздавать премию в декабре?