Без ума. Проза на грани… - Тая Воробьёва

Дима поворачивается ко мне лицом и проводит рукой по моим волосам, волнами раскинувшимися по подушке. Всё во мне ликует от того, что мы уже четыре раза занялись любовью и мне абсолютно плевать на то, что пришлось соврать на работе, что не выйду из – за болезни. Страсть – это ведь действительно болезнь: непонятно, на какой стадии ты пожелаешь выдать ей талон на оздоровление.

Я иду по комнате к балкону. В ноги дует приятный ветерок. Шторки слегка покачиваются, пытаясь удержаться от его легких дуновений. Дима поднимает глаза и его ресницы пронзает последний луч солнца. В его руках только что приготовленный горячий шоколад. Он ещё не знает о том, что пока шоколад томился на плите, я пальцами залезла в кастрюлю и потом, втихую, вылизывала его как кошка сметану. Я приближаюсь к возлюбленному, храня этот дурной секрет в себе, и случайно оставляю отпечаток шоколадных пальцев на краю занавески. Его губы встречают меня поцелуем, подозрительно улавливая аромат сладкой преступности. Кажется, я поймана с поличным. Его улыбка сменяет солнце, мои зрачки расширяются, а радужка вокруг них приобретает неестественный зелёный оттенок. Один миг между прошлым и будущим, длиной в жизнь. Сейчас он ничего не знает обо мне, я ничего не знаю о нём. Более того, мы не желаем ничего предугадывать. Даже то, что когда – нибудь эта комната опустеет и ей не будет дело, что мы любили друг друга, что тут произносились первые важные для нас слова. Останется только занавеска, которая будет жить своей синтетической жизнью независимо от нас. Мне хочется касаться любимого лица своей юностью и преданностью и не думать обо всем этом. Именно здесь, я хочу, чтобы время замерло и не разлучало нас никогда.

– А ты помнишь свой первый поцелуй? – спрашивает Дима, внимательно всматриваясь в мои губы.

– Да. Было отвратительно, – просто отвечаю я.

Дима пожимает плечами. Видимо, ему повезло больше.

Не помню, как произошел наш с ним первый поцелуй. Просто вылетело из памяти. Значит, не запомнился. Мы с Димой работали в одном баре: я официанткой, он —барменом. На работе я часто поглядывала на моего обладателя светлой кожи – альбиноса с некоторым любопытством, пытаясь понять, что в нём могло меня поразить. Это так по – детски: до двадцати лет мы пытаемся понять, почему это с нами происходит и как от этого избавиться; после двадцати пяти мы уже смело делаем, а потом думаем; после тридцати всё сводится к тому, что и не стоило то заморачиваться; после тридцати пяти осознаешь, что рано или поздно то, чему суждено уйти, всё равно отвергнется нашим эго. Я так подозреваю, что дальнейший процесс представляет собой некое прозрение, которое могло бы произойти и в более раннем возрасте. Это странно, что умирая, человек признается всем в своих ошибках и прям – таки пронизывается чувством жалости к себе и к этому бренному миру.

Я искренне верю, что земля крутит одну и ту же заезженную пластинку, отображая ход истории в книгах, которыми предпочитают не интересоваться. Даже религия стала современной, а верующие так и остались у разбитого корыта – с десятью детьми по лавкам. И пусть меня будут жарить на костре в адовом пламени, но всё – таки скажу: Бога нет, но создавая его в своей душе, возможно, обрести истинное счастье. Только сильные личности могут верить в энергию Вселенной, преодолевать боль и возрождаться, а для всех остальных, т.е. большинства, некой серой массы, есть молитвы.

3.ПОТРЕБЛЕНИЕ

Это помещение сложно было назвать палатой, скорее это был кабинет умалишенной свиноматки, нашедшей свой рай на просторах сумасшедшего дома. В который раз понимаю, что каждому человеку отведено своё место в этом мире.

В кабинете на гардинах висели светло – зеленые занавески в цветочек, имелся коричневый тюль, якобы под цвет темно – коричневых стен, сопровождавший все палаты. В левом углу у окна стояло черное старое фортепиано, чуть левее от него полутороспальная, судя по названию, румынская кровать, рядом с ним у входа шкаф. С правой стороны мнимой палаты находились тёмно – коричневые рабочий стол и длинная стенка с книгами. Мне даже показалось, что тут не хватает только часов с кукушкой. Вместо них на столе переливался новенький Iphone 7, который вполне мог заменить любые часы.

– Итак, добро пожаловать, Саша. Я рада, что ты пришла. Хочешь чего – нибудь выпить или покурить? Что тебе нравится?

– Фен есть?

– У Миши есть всё.

Подойдя к столу, она достала коробочку из под леденцов и открыла крышку. До самых краев емкость была наполнена белым порошком.

– Впечатляет. Если бы умела, я бы даже присвистнула.

Хозяйка расхохоталась, обнажив на редкость острые клыки.

– Ты наверно сообразила, зачем я здесь.

– Честно говоря, после того как меня чуть не убили под вашим началом, соображать нормально ещё не скоро смогу.

– Тем не менее, харизма тебе не изменяет.

– Выходит, что так.

– Чем будешь затягиваться? У меня есть разная валюта.

– Евро, пожалуйста.

– Отличный выбор, – одобрила она. – Я, правда, предпочитаю свои родные гривны. Вообще йена постабильнее конечно.

– Так вы украинка?

– Так, – кивнула хозяйка, раскладывая белоснежные дорожки по стеклу стола, протягивая мне пятьдесят евро, свернутые в тонкую трубочку. – Что ж, протянем наше понимание до утра.

Я нахмурилась, не понимая смысла последнего предложения, сказанного ею, и снюхала две маленькие дорожки. Легкая дрожь пробежала по телу, благодарно отозвавшемуся мурашками.

– Давай мы сделаем этот вечер откровенным, и расскажем друг другу о том, кем являемся на самом деле? Я могу начать.

Я пожала плечами.

– Я не против.

– В общем – то я наркодиллер. Засела в Москве, потому что отсюда легче управлять точками. Ну, а в дурке безопаснее, если ты меня понимаешь. Естественно тут есть покровитель, который крышует нас всех…

– Стойте, это же опасная информация!

– Хм… Для тебя она не будет иметь значения, как только ты отсюда выйдешь. Этот дурдом – фикция, он служит прикрытием для махинаций. Тебе не стоит беспокоиться, я не буду заставлять тебя торговать наркотой. Прекрати так выпучивать глаза!

– Знаете ли, то ещё откровение.

– Понимаю… Видишь ли, у нас в Николаеве, на Украине, я выросла в очень бедной семье. Пришлось тянуть лямку с самого детства. Это вы проходите мимо массы возможностей в России, но у нас там самая ничтожная работа за счастье. Я листовки раздавала, объявления рассклеивала, уборщицей даже работала, на рынке торговала. И так пока не похорошела, ну товарно не стала выглядеть, – хозяйка нервно рылась пластиковой картой в амфетамине. – Поначалу я не сразу пришла к проституции, перед этим я работала танцовщицей в клубах, летала в Китай, Турцию, Дубаи, Кипр. И так, пока не залетела от нищеброда в своем же городе. Поженились. Однажды, когда муж пришёл домой пьяный, он меня жестоко избил. Я потеряла ребёнка на третьем месяце беременности. Озверела в край. Подружка ещё всё тянула меня в эскортницы. Говорила, что кроме сопровождения на роскошных вечеринках, мужикам больше ничего не надо. Я конечно чуяла, что это не вся правда, но думала, что меня плохое не коснется. И так прошли три встречи, и всё было нормально. Предлагали, конечно, секс, но я отказывалась. Но на четвертый раз, когда нас заказали на вечеринку на яхте, отказать уже не смогла. Один из бизнесменов запер меня в трюме и заставил подчиниться. Заплатил неплохо. Конечно, я рыдала, обвиняла подружку, но та только удивлялась моей наивности. Тем не менее, на те первые проститутские деньги я смогла семейные кредиты покрыть. – Она остановилась на минуту, чтобы снюхать еще пару дорожек. – К наркоте я пришла только через пять лет, когда сошлась с очень богатым поставщиком. Он меня научил всему, что знаю сейчас. «Главное, не попадаться и красиво вести игру» – вот его правило жизни, по которому я живу. К сожалению, его пришлось убрать, потому что в таком бизнесе любая лишняя фигура портит эту самую игру, поэтому думаю, он даже не в обиде на меня. Ещё прерывистую дорожечку?

– Да. Вас ведь крышует мэр.

– Догадливая ты девочка.

– А что будет, когда его не станет или он вздумает мешать?

– О, у меня есть наработки на будущее, но они очень дорогие. Это ещё созревает во мне.

– Ясно.

– Ну а ты? Сможешь рассказать о себе столь же проникновенно? – вновь эти клыки.

– Ну, я очень много лет люблю одного мужчину. Недавно перерезала себе вены в надежде на то, что ожидание счастья рядом с ним наконец – то меня покинет. Проституцией не занималась, хоть и очень люблю секс. Никого не убивала, хоть и не раз представляла, как прикончу вас, пока лежала там, на этой противной провисшей кровати.

– Весьма. Сварганю – ка тебе ещё муки. Попробуй гривной. Я всегда, когда нюхаю с нее, как бы вдыхаю вместе с дурью саму себя, свою сущность, признаю себя такой, какой стала. Мне это нравится. Говорить о какой – то другой, якобы более счастливой жизни, не в моих правилах.