Серебряная река - Шеннон А. Чакраборти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жар распространялся по ее рукам, ее шее. Туман плыл перед глазами Манижи. Она чувствовала каждую косточку, каждую каплю крови Нахид. Все ли понимали, какую жертву принесли она и ее народ ради них, ради того, чтобы они стояли здесь, осуждали ее теперь?
Нет, конечно.
Осознавая, что магия дворца просто поглотит ее бешенство, сделает с ним что-то непотребное, если она и дальше будет отказываться подчиниться, Манижа, тяжело дыша, направилась к первому же выходу в сад, который попался ей на пути. Она, казалось, напугала охранника, который подпрыгнул при виде нее, но пришел в себя вовремя, чтобы захлопнуть дверь и запереть замок, когда она оказалась в саду.
Манижа прислонилась спиной к стене и закрыла лицо руками. Все ее тело болело. Ее душа болела. Она чувствовала себя пустой, выгоревшей оболочкой. Джамшид и Каве в том месте, где она их оставила, — вот все, что она видела в темноте ее разума, мужчину, которого она любила, с их запретным ребенком на руках среди руин и весенних цветов. Она все еще слышала крики Джамшида, когда она делала татуировку на его плече, отделяя его таким образом от его наследия. Этот плач до сих пор звучал в ее ушах. Его крики, прерываемые иканием, и снова и снова приглушенные всхлипы.
Потом Манижа замерла. И дело было не только в воспоминании о криках Джамшида; она услышала плач другого ребенка где-то за путаницей зелени.
Она помедлила. Это был самый широкий угол сада, он пребывал в небрежении несколько веков, а теперь превратился в дикие джунгли. Высокие деревья парили за стенами дворца, колючие стебли задушили тропинки, а подлесок был такой густой, что внизу царила темнота, ноги скользили на гниющих листьях и мхе. Здесь канал, который проходил по дворцу, был безмолвен и непредсказуемо глубок, его черная вода каждый год забирала как минимум одну жизнь. Конечно, по той причине, что это был Дэвабад, а не только потому, что опасность таила в себе сама природа. Магия дворца, текшая по ее жилам, всегда казалась самой безжалостной среди этих безмолвных деревьев. Словно что-то древнее и раненое похоронило себя под землей и кормилось кровью и страданиями тысячелетий.
А потому в эту часть сада не заходили все те, кто имел хоть какое-то чутье. В этих зарослях случались вещи, непонятные даже джиннам. Тощий кот появился оттуда тигром со стеклянными зубами и змеиным хвостом. Говорили, что тени там могут отделяться от земли и проглатывать неосторожных. Смесь слухов с реальной магией, линия раздела между историями, рассказываемыми, чтобы напугать детей, и случаев со слугами, которые и в самом деле уходили и пропадали так, что найти их было довольно затруднительно.
Истории, которые не пугали Манижу. До этого дня. Да, она носила имя Нахид, и магия дворца никогда не вредила ей. Но что могло заманить сюда ребенка, она и представить была не в состоянии, и несколько мгновений даже думала, что этот звук просто трюк, жестокое целенаправленное стрекало.
Плач со слезами под икание не прекращался, был он трюком или нет. Ее озабоченность все росла, и она пошла на звуки, предполагая, что увидит, может быть, чудовищно громадную птицу, подражающую человеческим звукам.
Но увидела она не птицу. Под крупным кедром в корнях, переплетенных настолько, что пролезть в них мог только кто-то очень маленький, запутался мальчик. Он лежал, сложившись, на мху, прижав колени к груди, и все его тело сотрясали рыдания. В полумраке выделялась пышность его одеяний. Его дешдаша из хлопка там, где она не была закидана листьями и не покрыта грязью, поражала своей светящейся белизной. Кушак был из шелка, в насыщенном медном свете выделялся бронзовый и ярко-синий рисунок. На запястьях и в ушах у него блестело золото, на шее висело жемчужное ожерелье. Вся эта роскошь ничуть не походила на финтифлюшки, какие надевают маленькие мальчики, выходя поиграть на улицу, и, уж конечно, не будет надевать такие ее сын, который в холодные зариаспские зимы станет одеваться в вещи из домотканой шерсти и латаные-перелатаные шапочки.
Но, глядя на маленького мальчика перед ней, она понимала, что он не похож на других. Он был наследником престола короля-джинна.
А еще он был очень глупым мальчиком. Потому что, оглядевшись, она поняла, что юный Мунтадир аль-Кахтани вроде бы пришел сюда один и без оружия, одна ошибка накладывалась на другую. Она не могла себе представить, каким образом маленький принц, с которого обычно пылинки сдували, оказался здесь, в этих зарослях, плачущим в одиночестве.
«Не можешь?» В конечном счете в жилах Манижи текла королевская кровь, и она рано научилась скрывать свои эмоции. Во дворце эмоции были слабостью, которую другие использовали, чтобы навредить тебе. И Мунтадир был не просто королевским сыном — он происходил из семьи воинов, людей, которые превыше всего ценили в себе выносливость. Он явно уже достиг того возраста, когда должен был понимать цену, которую ему придется заплатить за свои слезы в таком месте, где его могли увидеть другие.
А еще, если он и дальше будет здесь оставаться, его может сожрать тень, и тогда в этом, скорее всего, обвинят детей Нахид, а потому Манижа шагнула вперед:
— Мир тебе, маленький принц.
Мунтадир вздрогнул, его голова дернулась. Его глаза сначала широко распахнулись от страха, а потом уже нашли ее. Он с трудом поднялся на ноги, прижался спиной к стволу дерева.
Манижа подняла обе руки.
— Я не желаю тебе зла, — тихо сказала она. — Но это небезопасное место.
Принц на это только моргнул. Он был красивым ребенком с большими яркими серыми глазами в обрамлении длинных темных ресниц. В его черных кудрях, спадавших идеальными локонами ниже подбородка, присутствовал каштановый оттенок. Подойдя поближе, Манижа увидела приколотые к его одежде крохотные амулеты из матированного стекла. Ожерелье из подобных же материалов висело на его шее, бледные стеклянные бусинки перемежались с деревянными бусинками и раковинами с брелоками из чеканной меди. В брелоки, вероятно, были помещены священные стихи, написанные крохотными шрифтами на бумаге. Деревенские суеверия для защиты юного наследника от всевозможного зла. Его мать родилась в маленьком прибрежном поселке, и если Манижа считала Саффию смиренной и
