Волшебница Вихря (СИ) - Мишарина Галина

— Ко мне, — приказал Элик, и пёс устроился у его бедра, преданно заглянул в глаза.

Влас окинул наше потрёпанное трио странным взглядом и вдруг улыбнулся:

— Потомки великого рода. Беру, раз здесь не нужны.

У меня впервые за долгое время радостно забилось сердце.

— Завтра отплываем, вам нужно отдохнуть, — продолжил вожак. — А ты в следующий раз рассуди здраво, полежи, когда сестра велит, — сказал он Элику, и вдруг хмыкнул, отчего в уголках глаз явственнее обозначились морщинки: — Мастерица и юный воитель, как уж тут не возьмёшь?

Я посмотрела на старейшину: он поджал губы. Наверное, понял, что продешевил. Не потребовал от Элика меч-то магический создать…

— Спасибо, — поклонилась я.

— Спасибо, господин, — с трудом согнулся Элик.

Кажется, нам предстояло снова отправиться в долгий путь.

Глава 2

Заняться собой я смогла нескоро — то вещи перетащить, то проверить, спокоен ли братов сон, то Храна накормить и в сарае запереть. Уже в сумерках, едва переставляя ноги, я вошла в дом и после в комнатку, где позволили отлежаться Элику. Он спал в углу, грудь мерно вздымалась. Грозовой меч мерцал рядом на лавке, мой, прежде мамин, лежал поблизости, отзываясь холодным голубым светом.

Я потрогала лоб брата: приятно тёплый. Слава грозам! Теперь следовало о себе позаботиться, хотя больше всего мне хотелось опасть на пол и не шевелиться. Стянув верхнюю тунику-безрукавку, я вывернула шею, различив край длинной и глубокой царапины. Она шла от шейного позвонка и меж лопаток, и почистить её было довольно трудно. Впрочем, как и вторую, которая была на пояснице.

Я налила в таз воды, закатала рукава, и первым делом промыла рану на плече. Лечить было особо нечем: я хотя и училась у мамы травничеству, а таланта к этому делу не имела. Обычные царапины мазали настоем бескровника, чтобы быстрее заживали, и я решила, что сделаю также. Конечно, и речи не шло о том, чтобы себя зашивать. В Элика я ещё могла тыкнуть иглой, но собственную спину вылечить было невозможно без посторонней помощи. Задумавшись, я задела таз, и пришлось, одёрнув перепачканные одежды, приняться за уборку. Вот и утешила раны, криворукая. Теперь разве что брата будить, чтобы помог…

Едва я об этом подумала, как после тихого стука отворилась дверь: в комнату зашёл Влас. Взглядом прошёлся по тазу, тряпкам с тёмными пятнами и, наконец, остановился на моём лице.

— Ранами занялась?

Я покраснела, поднимаясь. Вот уж чего не ожидала, так это его появления, тем более что мужчина не выглядел уставшим несмотря на то, что сражался куда больше меня. Пуговицы на вороте его рубашки были частично расстёгнуты, открывая загорелую грудь, и я почему-то никак не могла отвести взгляд от простого кожаного ремешка, что прятал где-то возле сердца таинственный амулет.

— Да. Не знаю, правда, глубокий ли порез…

Мужчина закрыл дверь.

— Я сделаю. Давай-ка садись на лавку, маленькая.

У меня сердце вздрогнуло от его тихого голоса. В Вихре чувствовалась пленительная, опасная сила. Своей энергией он подавлял всякого, и я почти сразу поняла, почему. Любой воин желал победы, Влас же сражался так, будто ему всё равно, погибнет он или останется в живых. Как уж не станешь бояться человека, который не боится умирать?

— Разве так правильно? Я могу попросить кого-нибудь другого, — сказала я.

Его губы искривились в медленной беззлобной усмешке.

— И где твои чаемые целители? Что-то ни одного не видно.

Я сглотнула. Было что-то колдовское в его светлых глазах, и хотелось принять неожиданную помощь, пусть даже такую значимую. Я поняла ещё, что вовсе не страх заставлял меня дрожать, а благая, пусть и невероятной мощи, сила.

— Ты вожак. Не пристало тебе заботиться о таких, как я.

Сказала — и как будто о молнию обожглась. Взгляд Власа стал пристальным, коснулся моих плеч.

— Я не уберёг тех, кого поклялся охранять, — покачал головой он. — Все ваши раны на моей совести.

— Мы с братом здесь чужие, — отозвалась я хрипло. — И ты ничего нам не должен.

Он сощурился — то ли насмешливо, то ли ласково. Не таким я представляла себя хозяина морских берегов. Мы с Эликом слышали, конечно, о Власе, но я думала, что он совсем старый, а оказалось, что, несмотря на седину, мужчине больше сорока и не дашь.

— Я обещал принять вас в свой дом, а, значит, уже принял на себя ответственность за ваши жизни.

Подошёл, взял меня за плечо, и усадил на лавку. Противиться у меня не было ни сил, ни желания — я рухнула, как подкошенная.

— Сняла бы платье. Я не обижу.

Мне было трудно дышать. Я уже не боялась его самого, но чувства, что всколыхнулись в теле, пугали.

— Хорошо, сейчас.

Голос дрожал, слова комкались. Я развязала тесёмки, и на обнажившиеся плечи лёг прохладный воздух. Влас легонько потянул за подол:

— Ниже.

Он хотел помочь с ранами. Он был вожаком, и ничего плохого не замыслил. Но мне стало жарко, потом холодно до дрожи, и вдруг — сладко, словно мужчина был мне другом и защитником не из долга, а по велению сердца. Я опустила платье до пояса, вытащила руки из рукавов. Интересно, ему было понятно там сзади, как сильно я покраснела? Влас ничего не сказал. Теплые пальцы коснулись затылка, убирая косы вперёд — мурашки потекли вдоль позвоночника.

— Неужели в спину били? — сказал он.

— Волосы срезать хотели, — отозвалась я. — Чтоб уж точно рабой назвать, если с собой увезут. Я чудом отпрыгнула, но он резанул вдогонку…

Мужчина убрал присохшие остатки ткани, что я сунула ещё днём. Кое-где пришлось отрывать, но я терпела. Лишь однажды мне было больней, чем сейчас — когда я, свалившись в лошади, сломала ногу. И это был единственный раз, когда мама меня яростно ругала — наверное, сильно испугалась.

Влас между тем взял со скамьи тряпку, обмакнул, и я прикусила губы.

— Раны не опасные.

— Значит, зашивать не надо?

— Нет. Найдётся у тебя, чем мазать?

Я покачала головой.

— Только обычные настои, что заразу убивают.

— Ладно, у меня с собой есть кое-что.

Кожу немилосердно жгло, болел порез на руке, ныло ушибленное плечо. Пальцы Власа боли не причиняли. Он с удивительной для воина бережностью промыл раны, потом некоторое время что-то вроде готовил. Я сидела, не шевелясь, полуобнажённая перед мужчиной, и щёки горели. Понятно, что стыда и быть не должно было, ведь мы ничего странного не делали, но шёпоты в сердце не смолкали ни на секунду. Что-то глубинное вынуждало меня сдаться, успокоиться, но оно же будоражило кровь, звало к неизведанным тропам…

— Ой!

Прохладная вязкость коснулась ран, и я прикусила губы.

— Намазать-то я намажу, — сказал мужчина. — Главное, чтобы перевязь потом хорошо держалась и не мешала.

Он закончил, и раны мои будто замёрзли. Никогда не ощущала подобного — боль словно растворилась в щекотном снегу.

— Спасибо тебе за такое чудо! — смущённо произнесла я. — Мне теперь совсем не больно.

— Хорошо. Давай-ка поднимись. Попробуем устроить повязку.

Я послушалась, и мужчина встал ближе, разматывая тонкую ткань. Её он тоже принёс с собой, у нас с Эликом таких ценных вещей не водилось.

— Придержи здесь.

Ладонь его легла пониже моих ключиц, и словно пламя груди коснулось. Я подняла руку, затем вторую, и мужчина принялся обматывать меня, придерживая на спине проложенную мягкую ткань. Порой пальцы его невзначай касались моих плеч или ключиц, и тогда душу бередило тайное, похожее на грёзу, чувство.

— Ну, вот. Мазь хорошая, завтра уже намного легче станет. На спину только не ложись пока.

Я поспешно натянула платье, и едва не порвала ворот. Показалось, будто Влас за моей спиной тихо хмыкнул. Когда я повернулась, он уже не улыбался.

— Ещё раны есть?

— Ничего серьёзного. Коленку немного ушибла, и этот порез на руке…

Он кивнул.

— Утром отплываем рано. Вещи собери.