Планета Вода (сборник) - Борис Акунин

Эраст Петрович сто раз давал себе зарок не втягиваться с инженером в политические споры, но все же не сдержался.

– Если вам неприятна и неинтересна Россия, зачем же вы так внимательно следите за всем, что там п-происходит?

Прикусил язык, но поздно.

Телефон умолк, но зато донесся лязг, грохот. Люк, ведущий вниз, откинулся, в рубку просунулась голова Булля. Задранное кверху лицо – костлявое, обрамленное черной шкиперской бородкой, зловеще посверкивающее зелеными очками (инженер страдал глаукомой) – задвигалось в воинственном тике.

– Потому что каждый день радуюсь своему американскому гражданству! Читаю, какие дела творятся в вашей убогой стране, и благодарю бога, в которого не верю! А вы, Фандорин, просто глупец, что до сих пор не поменяли паспорт! Уверяю вас, через два или три года никакой России вообще не будет! Развалится к черту! Туда ей и дорога! Наплевать!

– Врете вы всё, – с жестокой улыбкой ответил Эраст Петрович. Он знал, как осадить клеветника России. – Ничего вам не наплевать. Как были русским, так и остались. Кто на телеграф бегал? То-то!

– Ваш япошка – гнусный шпион! – рявкнул на это мистер Булль и ретировался, громко хлопнув люком.

Фандорин уел русофоба историей, приключившейся с месяц назад. В то время Маса был увлечен гипотезой, что ненавистный инженер только прикидывается врагом Российской империи, а на самом деле служит в Охранке и приставлен к господину, чтобы шпионить. Однажды японец явился возбужденный и сообщил: «Негодяй себя выдал! Он только что тайком отправился на телеграф и занял очередь к окошку. По дороге всё время оглядывался! Мы возьмем его с поличным, господин! Идемте скорей!»

Заинтригованный, Фандорин последовал за слугой. И действительно: Булль, воровато оглядываясь, передал телеграфисту какую-то депешу. В Санкт-Петербург.

Эраст Петрович удивленно нахмурился.

Короткая беседа с телеграфистом, подкрепленная золотой «вильгельминой» в десять гульденов, дала удивительный результат. Выяснилось, что мистер Булль регулярно отправляет в Россию денежные переводы. То в комитет помощи жертвам Кишиневского погрома, то в комиссию поддержки голодающих крестьян Харьковской губернии, то в общество призрения сирот.

Призванный к ответу, инженер ужасно разозлился, наговорил чудовищных гадостей и объявил, что разрывает контракт, сию же минуту уезжает. Пришлось долго его уговаривать и пообещать, что инцидент с телеграфом никогда не будет поминаться. Но иногда Эраст Петрович все же не отказывал себе в удовольствии нарушить клятву. Ибо сказано: «Благородный муж должен во всем соблюдать умеренность, в том числе в суровости по отношению к собственным удовольствиям».

В иллюминаторе вновь показался Маса. Покачал башкой, скорбно округлил глаза. Ничего.

– Пойду п-поплаваю, – сказал Фандорин в телефон по-английски, давая понять, что инцидент исчерпан. – Поднимитесь в рубку и следите за дифферентой, а то нас течением подталкивает…

Вплоть до самого вечера день прикидывался обыкновенным – точь-в-точь таким же, как все другие арубские дни.

Перед закатом, следуя установившемуся ритуалу, Фандорин сидел в шезлонге на белой терраске съемного дома и ждал заката, чтобы можно было выпить первый бокал «де-рюйтера», местного пунша. Принципы не позволяли Эрасту Петровичу употреблять алкоголь при свете солнца. А то еще сопьешься в здешнем раю, как многие другие экспатрианты.

Из большого мира, где творятся масштабные злодеяния, сшибаются империи, взлетают кометой и рассыпаются мелкими искрами карьеры, бывший статский советник и вольный сыщик не только замыслил, но уже и совершил побег – в обитель дальную трудов и чистых нег.

Мир нехорош, неумен и некрасив. Его изъяны один человек исправить не в силах. Так не лучше ль заняться корректировкой собственных искривлений и недостатков? Главный секрет душевного спокойствия заключался в том, чтобы не следить за новостями, не читать газет и вовремя отключать слух, когда чертов Булль начинает говорить о России.

Витте отправлен в отставку? В фаворе статс-секретарь Безобразов, сторонник войны с Японией? Ах, как скверно…

Стоп, сказал себе Фандорин. Меня это больше не касается. Я живу на Арубе, которую не зря называют «счастливым островом». И взялся за бокал раньше установленного срока.

К Арубе, маленькой голландской колонии, замыкающей цепочку Малого Антильского архипелага, Эраст Петрович не просто привязался, но считал ее прообразом будущего устройства Земли, когда планета оскудеет природными ресурсами, которые позволяют человечеству паразитировать за счет плодородия почвы и полезных ископаемых, и людям придется наконец взяться за ум – или вымереть. Не вечно же глумиться над черноземными полями и беззащитными лесами, бездумно качать нефть, расходовать накопившийся за миллионы лет уголь.

На Арубе, в отличие от других Карибских островов, не было ничего. Совсем. Ни запасов сырья, ни даже нормальной зелени. Земля была почти безводной, и повсюду росли только суровые шипастые растения, как в пустыне. Воду доставляли с материка. Поэтому местному населению приходилось много и тяжко работать. Ничто не доставалось даром. Здесь берегли и ценили любой кусок металла или доску. Если строили, то добротно и основательно. Если расходовали, то экономно. Посадят дерево в специально привезенную почву – берегут, поливают, лечат. Из-за такого отношения к труду, ресурсам – к жизни арубцы заметно отличались от обитателей беспечных окрестных островов. Они были зажиточнее, уравновешеннее и как-то – вот самое точное слово – взрослее.

Нравилось Фандорину и то, как выглядят жители этой тропической Голландии: стройные и высокие, смуглые и черноволосые, но с голубыми и зелеными глазами. Таким, вероятно, будет население всей планеты через несколько веков, когда расы перемешаются.

Арубцы были потомками индейцев-араваков, испанцев, голландцев и чернокожих рабов. В последнее время эту громокипящую смесь активно обогащал азиатской кровью Маса.

Японец был в восхищении от здешних женщин, свободных в своих чувствах и поведении. Сам он считался среди них экзотическим красавцем. Худощавых брюнетов с синими глазами вроде Эраста Петровича на Арубе было пруд пруди, а узкоглазый шарообразный коротышка на весь город Ораньестадт имелся в единственном экземпляре.

Вот и сейчас, в час заката, Маса шлялся где-то по амурным делам, а Фандорин сидел в одиночестве, положив ноги на резные перила, и потягивал крепкий «де-рюйтер». Глядел на фланирующих по эспланаде женщин, одна прекрасней другой, и мечтал о том блаженном возрасте, когда голос плоти уже утихнет и перестанет отвлекать от истинно важных мыслей и дел. Потерпеть, вероятно, оставалось еще лет десять-пятнадцать.

Уже довольно давно Эраст Петрович постановил, что для благородного мужа унизительно вступать в любовные отношения, не испытывая любви или хотя бы влюбленности. Решение было теоретически правильное, но суровое. Влюбленности случались редко, с любовью было вообще навсегда покончено. Приходилось расходовать накопившуюся физиологическую энергию на интенсивное рэнсю и на борьбу с завистью. К Масе.

Фандорин поймал себя на том, что глазеет исключительно на гуляющих дам, совершенно не обращая внимания на мужчин, и рассердился. Нарочно стал скользить взглядом мимо силуэтов в платьях, фиксируясь только на фигурах в штанах. И через некоторое время обнаружил кое-что интересное.

Все мужчины двигались, кроме одного. Какой-то человек, не по-здешнему одетый в плотный костюм и шляпу-котелок, с невозможными в арубском климате крахмальными воротничками, не просто стоял на месте, но 1) высовывался из-за толстого кактуса; 2) не отрываясь смотрел на Эраста Петровича; 3) поняв, что обратил на себя внимание, спрятался за колючий ствол.

Удалившийся на покой сыщик за время мирного тропического существования совершенно отвык от подобных казусов. В прежней жизни он давно уже срисовал бы (как говорили сыщики в девятнадцатом веке) или сфотографировал бы (как стали говорить в двадцатом) соглядатая своим периферийным зрением.

Лицо у нездешнего человека тоже было нездешнее: сосредоточенное, узкое, с длинными усами, каких на Арубе никто не носил.

Британец, определил Фандорин. Пожалуй, полицейский или что-то в этом роде. Притом не рядовой, а из начальства.

Интересно.

И когда незнакомец – осторожно, на четверть физиономии – вновь высунулся, Эраст Петрович сделал приглашающий жест: пожалуйте-ка сюда, сэр, полно прятаться.

Усатый замер. Потом, приняв решение, вышел из-за кактуса. Приподнял котелок, учтиво поклонился, направился к дому.

– Сесил Торнтон, – представился непонятный человек, поднявшись на террасу и окончательно сняв шляпу. – Старший инспектор Скотленд-Ярда. Вы, должно быть, удивлены?