Учитель - Андрей Столяров

Месяц назад в створе этой деревни сгорел боевой английский спутник типа «Ангел» – полу автономный спутник слежения, снабженный всеми новейшими системами обороны. Он вспыхнул на высоте сорока тысяч километров и сразу же начал падать: орбита была нестабильной. Я видел фотографии останков. Если это можно назвать останками. Специалисты единодушно утверждали, что горела даже титановая броня. С другой стороны, они не менее единодушно не понимали, как такая броня вообще может гореть.

Впрочем, о деревне, называемой Неустрой, речи тогда не было.

Но еще через неделю в этой же зоне сгорели четыре американских «муравья». Они шли серией, в пределах визуальной локации, и вспыхивали один за другим, с интервалами в пятнадцать секунд.

А на следующий день сгорел второй английский спутник.

Довольно быстро выяснилось, что орбитальные системы поражаются в одном и том же секторе над территорией СССР в промежутке от нуля до двух часов ночи.

Начались осложнения. Ряд западных правительств поспешили обвинить Советский Союз в применении нового оружия космического масштаба. В ответ Советский Союз предложил создать международную комиссию для расследования инцидентов – нам скрывать было нечего. Одновременно одиннадцать советских спутников были перемещены на орбиты, пересекающие сектор поражения. Все одиннадцать сгорели за две ночи, но успели передать в центр наблюдения данные об излучении огромной силы. Природа его была неясна – нечто вроде гравитационных всплесков, пакетов тяготения. Был уточнен створ, стержнем которого оказалась обычная сибирская деревня с печальным именем – Неустрой.

Что означало появление излучения такого рода, все понимали. План военной блокады области был разработан с впечатляющей быстротой…

Дом действительно оказался недалеко. Квартира находилась на первом этаже – стандартная однокомнатная.

– Располагайтесь, – сказал директор. – Столовая – по улице и налево.

– А кто соседи? – полюбопытствовал я, кивнув на стенку.

– Зырянов, – с запинкой сказал директор. – Имейте в виду, он очень не любит, когда его беспокоят. Если вам что-нибудь понадобится, лучше обратитесь ко мне – вон тот дом с синими наличниками. И вообще в любое время – милости прошу: вы мой гость.

Я принял это к Сведению. Мы попрощались. Первым делом я распахнул окно – воздух в квартире был застоявшийся. Затем разделся, повесил сохнуть насквозь мокрую рубашку и принялся за работу.

Вряд ли здесь могла оказаться микроаппаратура, но рисковать я не хотел и поэтому добросовестно прощупал обои, простукал шкаф, лазал под тахту, собирая на себя многомесячную пыль.

Разумеется, я ничего не обнаружил. Впрочем, микрофоны, поставленные специалистами, я бы обнаружить и не смог. Оставалось надеяться, что их просто нет.

После душа я отдернул занавески на окне. Кусты в палисаднике поникли. Солнце вжало их в землю. На утрамбованной площадке торчали одинокие качели. Шаркая в пыли, прошествовала женщина с тяжелой сумкой.

Трудно было представить, что скоро по этой тихой улице пойдут наглухо завинченные, посверкивающие самонаводящейся оптикой, приземистые, покрытые маскировочными разводами штурмовые танки «черепаха» – замрут на перекрестках, подрагивая невыключенными моторами, а над ними в плотном воздухе через каждые пятьдесят метров зависнут тяжелые армейские вертолеты, и десантники в пятнистых комбинезонах, придерживая на груди автоматы, будут прыгать в горячую пыль.

– Пойдешь или нет? В последний раз спрашиваю, – сказал мальчишеский голос за углом.

– Не знаю, – протянул второй.

– Один пойду. Найду Харлама, и все будет мое. Тебе ни золотинки не дам.

– Поздно очень. Меня дома знаешь как караулят…

По голосам я узнал ребят, которых видел у директора в кабинете.

– Ты что, трусишь, да? Трусишь?

– Ничего не трушу, а заругают.

– Ты же обещал. Берешь слово назад?

– Ничего не беру. Мы же заблудились. Если бы не заблудились, тогда ничего. А так весь поселок смеется, говорят: Монте-Кристо.

– Ну тогда я пойду один, – пригрозил первый. – А всем скажу, что ты струсил Харлама.

– Ничего не струсил. А вот опять заблудимся.

Разговор зашел в тупик. Я громко сказал:

– Ребята! – за углом замерло. – Ребята, сегодня носа из дома не высовывать. Сидеть и смотреть телевизор. Поняли? – Мне никто не ответил. – Вечером зайду и проверю, – предупредил я.

Не раздалось ни одного звука, кусты не дрогнули, пылинка не шелохнулась в воздухе, но уже через секунду в конце улицы я заметил обоих. Они бежали сломя голову, низкий оглядывался.

Я достал из пиджака рацию, повалился на нагретую солнцем тахту и вызван штаб. Ответили без промедления. Я доложил обстановку и данные на Зырянова.

– Это он, – сказал я.

– Ты уверен? – спросили меня после паузы.

– Почти.

На другом конце подумали.

– Ладно. С Зыряновым никаких контактов. Чистое наблюдение. Смотри не спугни его там.

Я спросил насчет операции. Мне ответили, что операция начнется завтра к вечеру. Для задержания Зырянова мне будет придана специальная группа.

Таким образом в моем распоряжении были еще сутки. Я дал отбой.

Что ж, деревня как деревня. Обычная деревня. А в деревне существует школа, которая славится своими учениками. Среди них три академика, двое – с мировым именем, и более двадцати докторов наук по математике и физике, некоторые в перспективе также академики. Причем все эти знаменитости учились у одного и того же человека – Якова Ивановича Зырянова. Он окончил Томский педагогический институт, добровольно приехал в этот поселок и преподает здесь непрерывно уже двадцать пять лет.

Но самое интересное, что, по нашим данным, Яков Иванович Зырянов ни Томский, ни какой-либо другой педагогический институт не кончал.

Более того, двадцать пять лет назад Яков Иванович Зырянов вообще не существовал. Он нигде не родился. Семья его неизвестна, он не жил ни в одном городе, он не учился ни в одной школе, он нигде не работал, он не служил в армии. Его просто не было. Он возник ниоткуда.

Вот каков удивительный человек Яков Иванович Зырянов.

Я спрятал рацию. Следовало немного поспать – ночью мне предстояла работа.

Проснулся я, как и «заказывал» – в десять. Было уже темно. Прошел дождь, из открытого окна тянуло сырой свежестью, – пахом листьев и земли. Острые крыши домов казались серебряными. От столбов с погашенными фонарями тянулись через дорогу черные тени.

Рядом, где жил Зырянов, горел свет за плотными шторами.

Я махнул в сад прямо через окно. Постоял, послушал. Согнувшись, побежал к ограде. Кусты малины окатили меня теплой водой. Под ногами хлюпало. Вслед, передавая меня как эстафету, затявкали собаки.