Тайна погоста в Ручьях - Юрий Дружников

Его "Лебедня будущего" -- государство поэтов и ученых, Председателей Земного Шара, в котором осуществится мировая гармония. В 17-м они с Петниковым назвали себя Правительством Земного Шара. Вдвоем подписали они воззвание председателей земного шара. Григорий Петников, сподвижник Гастева, дожил до эпохи "развитого социализма".

Помню встречи с Петниковым в Крыму в 60-х, где он жил, став с возрастом и по обстоятельствам правильным советским поэтом. Колесо подмяло его, и от греха подальше следовало забыть шалости молодости. В 94-ом исполнилось сто лет со дня рождения Петникова. Известная фотография Хлебникова (загляните, например, в Краткую литературную энциклопедию) в действительности бесстыдно отрезана от их совместного фото с Петниковым.

Хлебников с Петниковым пытались привлечь к подписанию воззвания Маяковского, Бурлюка и Горького, но те, видимо, почувствовали перебор и отстранились. А за год до этого Хлебников писал о себе одном: "Я постепенно стал начальником земного шара". Но потом стал более демократичен, избавил мир от своей диктатуры. 30 января 1922 года, за полгода до смерти, Предземшар в одиночку подписал "Приказ Председателей земного шара", который закончил словами: "Скучно на свете". И поставил подпись: Велимир Первый.

Не для него одного Октябрьская революция пришла в виде смерти. Но он как в воду глядел. Дорогим путем получил он свободу. Не в этом ли смысл загадочного его завещания, оставшегося не выполненным: "Пусть на могильной плите прочтут: он боролся с видом и сорвал с себя его тягу". В 20-м он присутствует на представлении в Ростове-на-Дону своей пьесы "Ошибка смерти". На сцене лихорадочная пляска двенадцати мертвецов.

В отличие от Петникова или Городецкого Хлебников, уйдя в смерть, остался таким, каким хотел быть. Живи он дольше, что бы с ним сделали? А он умер и перехитрил и агитпроп, и Лубянку. Этого допустить не могли, и гениальный хаос Хлебникова начал приводиться в советском литературоведении в нужный порядок.

Посмертные игры

После смерти судьба его творений не стала счастливее. Даже Маяковский, который раньше защищал его, услышав о намерении Ю.Тынянова и Н.Степанова издать полное собрание сочинений Хлебникова, ревниво воскликнул: "Бумагу -живым!" В пятидесятых Степанов с грустью рассказывал это нам, верным ему студентам. Как это до боли знакомо в российском контексте: поделиться местом на Парнасе -- это еще куда ни шло, а вот бумагой -- ни за что!

По всем правилам "утопический космист", "творянин", чего только не натворивший поэт, осуждавший технику и прогресс, Хлебников должен был быть отвергнут соцреализмом. А он, в отличие от многих, более конформных, не подвергался остракизму. Думается, причины этого две: он воспевает, хотя и хаотично, будущее всемирное братство (а мыслей по части такой мифологии всегда не хватало), и -- он быстро умер.

"Мы слишком мало думаем о Хлебникове как советском поэте, -- пишет Д.Мирский. -- Между тем Хлебников -- один из самых ярких примеров огромного, плодотворного действия Октября на творческое развитие большого поэта". К восторгам этого известного литературоведа приходится вообще относиться осторожно. Эмигрант, вступивший в Британскую коммунистическую партию, а затем возвращенец в СССР, сгинувший в лагерях, был в оценках противоречив. Но такой взгляд почти затвержен. Я бы отметил обратное: Октябрь потреблял поэта в качестве полуфабриката для своих целей.

Подверстывание Хлебникова под соцреализм происходило следующим образом. Часто цитировались, например, его стихи: "Язык любви над миром носится" и "Вам войны выплевали очи" и добавлялась от комментатора якобы хлебниковская мысль: "Любовь -- суть революции, война -- суть старого мира". Но и порядочные исследователи понимали: не было другого пути спасти наследие поэта от власти.

То, что он оказался не затоптанным, заслуга его более организованных знакомых: Маяковского, Асеева, Пастернака и преданных делу литературоведов, прежде всего Юрия Тынянова и Николая Степанова. Политически наивного Хлебникова можно сохранить только одним путем, представив его борцом за пролетарское дело. Так Степанов и писал: произведения "выражают непоколебимую веру Хлебникова в правоту революции". Как-то, давно еще, я спросил одного старого писателя-сидельца: "Зачем добровольно кричали "Слава Сталину!" даже в лагерях? Зека ответил: "Видите ли, тогда это было, как, проходя возле церкви, перекреститься".

"Хлебников без колебаний связал свою судьбу с революцией, она стала основной темой, главным содержанием его творчества", -- декларировал Степанов. Сегодня к такого рода пассажам становишься терпимее. Ведь с этим заведомо пошлым гарниром удавалось публиковать многие экзерсисы, хотя, конечно, далеко не все и не всегда. Например, Степанов пересказывает Хлебникова, у которого "вслед за войной идут ее спутники -- голод, разруха, сыпняк". Под соусом Первой мировой войны это проходит. Но у Хлебникова-то другая война, конечно же, гражданская. Кто ее развязал? Разве не ясно читателю, что голод, разруху, сыпняк породили большевики?

Хлебников был слабостью Степанова. В трудное для литературы время он сохранял часть хлебниковского архива. Будучи его студентом, я бывал у профессора Степанова дома. Его слегка дебильный сын Леша у нас учился. Жили они на Хорошевском шоссе, на углу Беговой. Квартира без пустых стен: в коридорах, на кухне, даже в уборной полки с книгами с полу до потолка. Книга Степанова о Хлебникове, которую он писал чуть ли не всю жизнь, вышла после смерти Степанова в катастрофически урезанном виде (редактор М.П.Еремин), и не знаю, сохранилась ли рукопись.

Пытались пошить на пользу социализма и "новую мифологию" Хлебникова, и его самого. Подчеркивалось, к примеру, осуждение Хлебниковым западной цивилизации и прославление провиденциальной роли России, объединяющей Запад и Восток. Многократно писалось, что поэт предсказал крупные успехи советской власти в 22-м году, когда начался НЭП. Но успехи эти не коснулись самого Хлебникова.

В официальной краеведческой литературе, как водится, стали подправлять образ поэта: оказывается, он приехал в деревню с просветительской миссией -работать учителем, а умер в больнице под надзором врачей. В другом сочинении миф об отеческой заботе советского государства зазвучал еще более весомо: "Всевозможные меры, предпринятые А.В.Луначарским и друзьями поэта, не смогли спасти больного".

"Каменная баба"

Как-то позабылось, что культ смерти пришел в Россию с большевиками: "И как один умрем в борьбе за это". Восхитительная задача, но если все умрут, кто будет жить в светлом завтра? Тем не менее Ленин приказал сделать так, чтобы часы на Спасской башне регулярно играли похоронный марш, и ежедневно выходил под этот марш на прогулку вокруг могилы Инессы Арманд, которую почему-то положили в яму вместе с восторженным американцем Джоном Ридом. Может быть, чтобы Крупская не ревновала?

Новая власть быстро выяснила, что мертвыми легче манипулировать. Ленин не предполагал, что его бренное тело не будут хоронить вообще, а выпотрошив внутренности, станут периодически наводить марафет и переодевать, чтобы вождь продолжал работать на новую власть. Началась кампания по уничтожению старых кладбищ и перемещению могил полезных людей.

В 1924 году по вполне понятным причинам решили перезахоронить рядом с Лениным Карла Маркса, покоящегося в Лондоне. На памятник Марксу, несмотря на катастрофическое положение в стране, советское правительство выделило полмиллиона долларов. Вопрос казался решенным, но внук основоположника коммунистического вероучения категорически отказался дать разрешение на перевоз останков своего знаменитого деда в Москву и даже заявил, что причина -- в измене советских лидеров марксизму.

Мне скажут: перезахоронения приняты во всех цивилизованных странах, и единых правил нет. Я не только соглашусь, но и сам приведу примеры. Бабушка Лермонтова, получив разрешение властей, послала крепостных на Кавказ, отрыть убитого внука и доставить гроб в Тарханы. Я спускался в склеп, чтобы прикоснуться к этому гробу, и побывал в Пятигорске, где стоит памятник на месте первоначальной могилы. Жуковский и Чехов умерли в Германии и, согласно их воле, перевезены. Жуковский похоронен в Александро-Невской лавре возле Карамзина, Чехов на Новодевичьем. Бывало, тело по завещанию раздваивалось: Шопен похоронен на кладбище Пер-Лашез в Париже, а сердце его замуровано в варшавском костеле Святого Креста.

В тридцатые годы мания перезахоронения останков великих людей стала частью советского государственного плана монументальной пропаганды. По сути кампания напоминала коллективизацию сельского хозяйства, заимствованную из сюжета "Мертвых душ". Вместо того, чтобы привести в порядок кладбища, многие из них разорили, а Новодевичье, которому повезло, расширили и сделали показным.