Картонная мадонна. Вольное изложение одной мистификации - Татьяна Короткова

Лиля в испуге затрясла головой, Сашенька накуксилась, возвела очи горе, медленно потянула желтую кожаную перчатку с правой руки и вдруг разрыдалась. И Лиля сдалась тут же. Да, ее, конечно, принудят. Она испытает позор, осмеяние. Возможно, даже оскандалится навек.

Она сдавалась всякий раз, когда мать, на чем-то настаивая и не утруждая себя долгими убеждениями, сразу переходила к запретному средству – начинала рыдать. А Лиля не могла быть причиной чьего-то недовольства.

– Пожалуйста. В каком классе у вас урок, что вы проходите?

Сашенька, игнорируя вопрос, полезла в свою сумочку «Minaudire», нашаривая сухой платок.

– Если б вы знали, сколько я выстрадала, дорогая! Вы любили когда-нибудь? – Саша спохватилась – покосилась на некрасивую Лилю, – Ах, да… Так вот. Он разбил мне сердце четыре года назад. Помню, мы заплыли на лодке в чудный грот, такой, совершенно fantastique de la grotte. И там… Ну, вы понимаете! Ах, как же я любила этого подлеца! Вы знаете, дорогая, есть такой тип негодяев, от которых голова кругом!

И Сашенька излила на бедную Лилю длиннейшую тираду, из которой та вынесла не слишком лестные выводы относительно ее морали.

В то время как Орлова «обнажала душу», Лиля тоскливо оглядывала ее. Длинные желтые перчатки. Шитая золотом сумочка. Узкий носок ботинка, кокетливо выглядывающий из-под подола платья. Как после нее, такой элегантной, самоуверенной, чувственной, в класс старших гимназисток войдет она – маленькая, робкая, одетая в том же тоне, что старый диван в учительской комнате?

Было и еще одно обстоятельство, из-за которого Лиле не хотелось подвергать себя сегодня стрессу. Дело в том, что вот уже два месяца она имела отношения с одним молодым человеком. Вернее, это была иллюзия отношений, которую Лиля старательно поддерживала с помощью обмана. Обман, впрочем, совсем невинный. Лиля писала письма от имени придуманной ею красавицы, сама при этом представлялась ее доверенным лицом, курьерской почтой, порученцем. Вся история со студентом Горного института была инсценирована Лилей от начала их знакомства.

Однажды на публичном мероприятии в институте, это был вечер молодых поэтов, долговязый юноша, подпиравший спиной стенку, получил записку из руки проходящей мимо невзрачной девицы. Лиля выбрала именно его – из-за одинаково отрешенного взгляда, который она наблюдала у юноши от раза к разу. Потом-то Лиля поняла – студент рассматривал стройные шейки дев и отдавался этому занятию целиком и полностью. Особенно подробно изучал студент спину и затылок веселой рыженькой девушки, щебетавшей о чем-то с подругами – девушка тоже была постоянной посетительницей этих вечеров и то и дело вызывающе смеялась над чем-то. Перспектива завязать знакомство с молодым человеком от лица этой хохотушки ослепила Лилю. И как-то раз, проходя мимо студента, Лиля просто сунула ему написанную загодя записку. Студент опешил, но записку принял – издали Лиля наблюдала, как поползли вверх брови юноши, читающего и перечитывающего написанное на клочке бумаги. Условием переписки было: не заводить разговоров с доверенной девицей (то есть с Лилей), писать ответы при ней же или сообщать где и когда девица сможет забрать ответное письмо, не подавать вида, сталкиваясь с инициатором переписки (таинственной незнакомкой) на улице или в общественных местах.

И началось…

Юноша оказался, конечно, не Данте. Но старательно сочинял длинные письма для «Беатриче», описывал все нюансы «их» мимолетных встреч и выражал неизменную признательность за дарованное счастье.

И все-таки… Лиля безошибочно угадала в угловатом юноше душу романтика, правда, стихов он не писал, но по всем прочим признакам был в точности поэт. Скромная внешность сдерживала его порывы – держала в рамках предложенной Лилей игры. Ему вполне хватало переписки – во всяком случае, так казалось Лиле. Смешно, но рыженькая хохотушка, загипнотизированная пристальными взглядами долговязого студента, и сама стала посматривать на него с любопытством, невольно подыгрывая ситуации. Лилю немного беспокоила мысль о том, достоверно ли выглядит история в глазах ее эпистолярного друга. Ведь он, конечно же, испытывает смятение, читая умные тонкие письма и выискивая отголоски написанных строк в лице смешливой девушки, – она, на взгляд Лили, была простовата и явно не обладала и малой долей тех внутренних достоинств, которых был вправе ожидать от автора писем читающий.

Тем не менее, опыт следовало назвать удачным. Лиля будто отпустила на свободу свою бессмертную душу и душа нашла себе достойного собеседника. Она даже начала писать стихи Воле Васильеву – так звали ее студента…

– Дорогая, вы меня слышите?

Она очнулась: Лиля часто впадала в прострацию.

В ее сумке лежало недописанное письмо, встреча с Волей должна состояться сегодня в два часа, он будет ждать в публичной библиотеке. Можно, конечно, заставить его томиться и гадать – почему нет ответа, что случилось. Но Лиле и самой не терпелось увидеть Волю, читающего очередное послание: его лицо в эти минуты всегда выражало искреннее изумление.

– Простите, голова закружилась.

Сашенька кинула на Лилю острый короткий взгляд – этот пронзительный взгляд миленьких молодых женщин всегда так смущает, когда думаешь, что голова у них – в сахарных облаках…

Договор был скреплен ласковым Сашенькиным рукопожатием, она упорхнула к директору гимназии Гераклу, так называли за глаза Николая Николаевича Геракова – кашлять и стонать, а Лиля, как обреченная на эшафот, заковыляла вверх по лестнице. Обычно выше второго этажа, где шли занятия младших, она не поднималась. Сегодня ей предстояло забраться на пятый.

***

– Ну-с. Хорошо-с, – пробормотал Геракл, подозрительно оглядывая класс старших гимназисток. И замолчал по своей привычке – задумался.

Он был добряк. Но и трус немного, особенно в присутствии начальства.

Сашенька, конечно же, сумела убедить его, что еще немного – и она окажется на смертном одре. Однако надо ж было так совпасть: именно в этот день в гимназию прибыл проверяющий инспектор и пожелал присутствовать на уроках старших девочек. Отказать было невозможно, а следовало. Это Геракл понял, едва они с инспектором приблизились к двери класса. За дверьми стоял шум, как на ярмарке. Голосок Лили, слабо бубнящий стих на французском, тонул в общем гаме. Девочки категорически не желали ее слушать.

В директорском кабинете спешно накрывался стол с шустовским коньячком, но инспектор оказался на редкость занудной личностью. Черт дернул эту Орлову заболеть. Будь она сейчас на месте, все прошло бы как по маслу: проверяющий быстро прочел бы свою лекцию, и вместе с очаровательной Орловой они втроем засели б за стол и за закрытыми дверьми кабинета подробно обсудили нравственное падение выпускных гимназисток на фоне революционного брожения в обществе.

Так бы и случилось.

Но увидев Лилю, некрасивую, оробевшую, с пунцовыми от смущения щеками, с блестящими от навернувшихся слез глазами, инспектор почел своим долгом удвоить заготовленные назидания. Гимназистки при этом, похоже, обсуждали что-то свое – потихоньку передавая от парты к парте свернутую вчетверо бумагу. Геракл обратил внимание, с каким ужасом следила Лиля глазами за перемещением бумаги по классу, но решил, что разберется с этим потом. А сейчас – разобраться бы с инспектором. Пусть себе говорит, главное – напоить его в конце как следует…

– Le noble roi d’Arthur de Bretagne, dont la prouesse nous enseigne à être vaillants et courtois, réunit sa cour avec la magnificence convenant à un roi, lors de cette fête qui tant coûte qu’on l’appelle avec justesse la Pentecôte, – бубнила Лиля стих Кретьена де Труа.

Когда открылась дверь, она взглянула на вошедших поверх книги: одни глаза.

– Тишина! – рявкнул Геракл, и воцарилась тишина.

Инспектор обвел класс немигающим взглядом, нацепил пенсне, достал из своей папки бумагу с грифом Особого отдела полиции и начал:

– В последнее время в газетах появились сведения о том, что среди учеников средних учебных заведений учреждаются различные противонравственные организации. Такие как «Лига свободной любви», – гимназистки прыснули, инспектор поправил пенсне и продолжил, – Не будем отрицать, что поведение некоторых учениц не безупречно. Конечно, причины лежат вне школы, являясь отчасти результатом недавно пережитого страной революционного периода. Многие из взрослых в тяжелое для страны время вместо оказания содействия властям явились их врагами. Но самое разлагающее влияние на учеников старших классов, и Николай Николаевич со мной согласится, – он кивнул в сторону Геракла, – оказывает современная литература. Вот вы, к примеру, – он взглянул на Лилю, – что вы читали, из последнего?

Класс снова прыснул. Лиля растерянно заморгала глазами. Уместно ли говорить про «Айвенго»?