Пророки, ученые и гадатели. У кого истина? - С. И. Чусов

В ответ на призыв Божий человек исповедует свою готовность служить Богу всей своей жизнью:

И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня (Ис. 6: 8).

В «Толковании на книгу святого пророка Исайи» святитель Василий Великий пишет: «Когда душа, посвятив себя всякому подвигу добродетели, сильной любовью к Богу постоянно сохраняет в себе напечатленное в ней памятование о Боге и таким образом соделывает Бога как бы живущим в себе, тогда, от сильного стремления и неизреченной любви к Богу став богодухновенной, соделывается она достойной пророческого дара, потому что Бог дает Божественную силу и отверзает душевные очи для уразумения видений, какие Ему угодно сообщить»[25].

Тайна избрания на пророческое служение

Избрание человека на пророческое служение Богу остается тайной.

Мы можем только предполагать, почему избирался именно этот, а не другой человек. Но ведь подобным вопросом задаются люди, недоумевая, почему Бог призвал никому не известного тогда Авраама из Ура Халдейского, и именно от него благоволил произвести народ Божий? Ведь ко времени Авраама в Египте сменилось несколько династий, отцвел Шумер, начали и окончили свое существование множество иных народов — неужели Бог не мог там найти кого-то более пригодного, более образованного и цивилизованного?

Как свидетельствует Библия: Авраам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность (Быт. 15: 6; Рим. 4: 3).

Таким образом, главное — вера человека Богу. А верующий человек — не тот, кто, как говорится, «допускает гипотезу Бога», а тот, кто в своей жизни реально следует за Богом с полным доверием к Нему. Как сказано в Откровении святого Иоанна Богослова: Это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел (Откр. 14: 4).

Как писал в начале ХХ века епископ Таврический Михаил (Грибановский): «Вопрос не в том, что мы признаем или не признаем, а в том, за чем мы жизненно следуем в данный момент»[26].

Момент призвания человека Богом на пророческое служение всегда переживался человеком как кризис. Человек умом и сердцем понимал, что его прошлая спокойная жизнь на этом кончается. И начинается новая, ведомая одному только Богу; что покой и простое человеческое счастье остались в прошлом, а впереди — гонения от царской и храмовой власти, непонимание, насмешки и отвержение от народа, а в конце, возможно, насильственная смерть от тех, к кому он послан вестником. Поэтому неудивительно, что человек иногда страшится такого призвания и даже бежит от него: И было слово Господне к Ионе, сыну Амафиину: встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо злодеяния его дошли до Меня. И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня (Ион.1: 1–3). И лишь после многих скорбей пророк возвращается и исполняет волю Божию.

В других случаях призвание от Бога пророки переживают как нечто такое, чему невозможно противиться: Лев начал рыкать, — кто не содрогнется? Господь Бог сказал, — кто не будет пророчествовать? (Ам. 3: 8).

Тем не менее, человек остается свободен в своем выборе и свободно принимает или не принимает волю Божию. Иначе и невозможно, ведь Бог — не насильник. Поэтому можно сказать, что в Библии среди пророков мы встречаем людей, которые согласились на такое следование воле Божией и служение Ему, но, сколько может быть людей с дарами и возможностями не меньше, чем у великих пророков, но отказавшихся от служения Богу?

Почему речь пророков не всем понятна?

«Неясности некоторых мест в священных книгах нередко происходят от неизвестности того предмета, о котором говорится, и от оскудения событий, которые тогда были, а теперь не бывают»[27]. Эти слова святителя Иоанна Златоуста прямо относятся и к пониманию пророческой проповеди. Действительно, язык пророков зачастую оказывается труден для современного читателя. Причин тому много: время пророков отстоит от нас более чем на двадцать пять веков, — иные язык, образный строй, культура, способ мыслить и т. п.

В книгах пророков можно различить множество литературных жанров: обличения, пророчества, притчи, плачи, благодарения и многое другое. Подчас пророки использовали для подкрепления своих слов символические действия, глубоко врезающиеся в память народа: накладывали себе на шею ярмо (Иер. 27: 2), ходили нагими и босыми (Ис. 20: 2), называли детей символическими именами (Ис. 8: 1–8) и т. д. Нередко пророки применяли сравнения, метафоры[28] и символы[29], которые современному человеку понять непросто.

И всё же главная трудность в том, что пророки пытались «описать неописуемое»: передать человеческими словами и образами то, что принципиально выше человека — Слово и Волю Бога. Отсюда и особый «мифопоэтический» язык, и неясность некоторых мест пророческих писаний, но и актуальность до сих пор всего пророческого наследия.

Как упоминалось выше, пророки понимали смысл того, что говорит через них Бог, но глубина понимания отдельных фраз и сообщения в целом у тех, кто слушал пророков, могла быть разной.

Особую сложность в понимании вызывало то, что пророки, как бы вглядываясь духовным взором в грядущее, не могли еще различить два периода Новозаветной истории.

Первый — земная жизнь Господа нашего Иисуса Христа, сопряженная со страданием и уничижением Сына Человеческого:

Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его (Ис. 53: 3).

Второй — Его Второго Пришествия во славе, например, у святого пророка Исайи:

Умножению владычества Его и мира нет предела на престоле Давида и в царстве его, чтобы Ему утвердить его и укрепить его судом и правдою отныне и до века (Ис. 9: 7).

По словам святого мученика Иустина Философа, «Пророки предсказали два пришествия Христова: одно, уже бывшее, в виде человека неславного и страждущего, другое, когда Он, как возвещено, со славою придет с небес, окруженный ангельским Своим воинством»[30].

Об этом же говорил и священномученик Киприан Карфагенский: «У пророков означалось двоякое пришествие Его: одно, — в котором надлежало Ему по действиям и образу явиться человеком, а другое — в котором признали бы Его Богом»[31].

Но различить это, находясь в рамках Ветхого Завета, было почти невозможно, и «иудеи, не уразумевши первого пришествия, тайно предшествовавшего в страдании, веруют только в одно то, которое откроется в могуществе»[32], говорил священномученик Киприан Карфагенский. Это