И вдруг никого не стало - Изабель Отисье

Луиза на первый взгляд казалась слишком уж правильной, почти старомодной. Стройная, с удлиненным лицом, на котором улыбка лишь мелькала, да и выглядела почти всегда вымученной – так улыбаются для приличия, чтобы не выглядеть букой. Она была дочерью коммерсантов из Гренобля, где даже самые обеспеченные считают каждую монету. Она тоже ни в чем не знала недостатка, разве что в настоящем внимании. Оба ее старших брата были гордостью семьи, а она, «малявка», всегда была довеском. В семейных разговорах никогда не обсуждали ее замыслы или мечты, ее школьные успехи или личные достижения. И внешность ее внимания не привлекала. Она сама себе не нравилась. Тощая брюнетка ростом метр пятьдесят пять, потерявшая всякую надежду на то, что у нее когда-нибудь вырастет грудь. Детство и отрочество Луиза преодолела незаметно, но старательно, будто стремясь заслужить прощение. Ее считали беспроблемным ребенком… страшный приговор. Она хорошо закончила школу, потом юридический факультет в Лионе, выдержала конкурс и поступила на государственную службу, в налоговое управление пятнадцатого округа Парижа. И все это время страдала от того, что ее словно бы и не видят. В детстве она находила убежище в запойном чтении, глотала одну за другой книги Жюля Верна, Золя и вообще все, что могла предложить библиотека. А начитавшись, часами мечтала, придумывала себе жизнь, полную страстей и приключений, от которых дух захватывало, представляла себя то в непроходимых джунглях, то в высшем свете, облаченной в шелка. В этом воображаемом мире происходили невероятные события, в которых она наконец-то играла главную роль. Раз за разом она заново прокручивала ситуации, тщательно прорабатывала мизансцены, оттачивала собственные героические реплики. Она отправлялась в путешествия или сражалась за свободу, занималась музыкой или становилась великой спортсменкой. Она видела себя подпольщицей из Сопротивления, в открытом океане, посреди пустыни. Эта тайная жизнь ее утешала, убеждала в том, что она способна в один прекрасный день стать заметной. Она ложилась на кровать, закрывала глаза и давала волю мечтам. Если приходилось прерваться, потому что пора было в школу, то вечером она продолжала ровно с того места, на котором остановилась. В юности она наконец-то нашла убежище получше воображения – скалолазание и альпинизм. Тем и другим занялась случайно, в летнем лагере, и получила именно то, о чем тосковала: радость для тела, которое недолюбливала; стойкость и смелость, которыми наделяла себя в мечтах; место в группе, в связке, где важен каждый человек. Ей, легкой и гибкой, все удавалось. Она подумывала стать проводником, но не хватило решимости пойти на разрыв с семьей.

Это не женская работа. А что ты станешь делать, когда у тебя появятся дети?

Так это и осталось увлечением. Повзрослев и обретя независимость, она довольствовалась тем, что каждые выходные спешила к Лионскому вокзалу с рюкзаком, в котором лежали скальные туфли, ледорубы и кошки.

Мчащийся поезд, вагон 16, места 46 и 47. Людовик ехал к друзьям кататься на лыжах. Три четверти часа он провел, уткнувшись в свой айфон, потом заскучал. Она изучала путеводитель для скалолазов. На вид – его ровесница.

– Вы альпинистка?

Поначалу Луиза неохотно отвечала на расспросы назойливого соседа, мешавшего ей читать, но в конце концов не устояла перед его улыбкой.

Она не раз пыталась рассказать о своем увлечении коллегам, однако тем быстро надоедали разговоры о классификации маршрутов и непонятные термины, и она снова замкнулась в своих мечтаниях. Высокогорный мир заполнил все тайники ее воображения, она отгородилась им от реальности, жила только этими субботами и воскресеньями, а остальные дни недели встречала и провожала с вежливым безразличием. Она часто и подолгу смотрела на плакат с изображением пиков Дрю[3], которым украсила свой кабинет. Это была ее тайна, мир, которого другим не понять, мир для нее одной.

А сейчас, в поезде, расслабилась, словно бы выпав из времени вместе с этим приятным спутником. Незнакомец кивал, и Луиза доверчиво рассказывала, увлеклась, заговорила восторженно. Описывала голубой и розовый рассвет, что встречает тебя, когда ты покидаешь горный приют, и породы, которые распознаешь на ощупь, рассказывала о ночах, проведенных в подвешенной к стене скальной палатке, о том, как палатка раскачивается на ветру, огней в долине уже не видно за облаками, и ты чувствуешь себя ближе к небу, чем к земле, совсем рядом с вечностью. Пыталась объяснить безупречную красоту самого простого, самого прямого маршрута. Вспоминала хруст ледяной корки под ногами и свист улетающей в неизвестность веревки. Людовик с удовольствием слушал – надо же, сколько страсти таится в этой девушке с довольно заурядной внешностью. И как сверкают ее красивые зеленые глаза с золотистыми крапинками.

Они расстались на перроне в Шамони, и он из вежливости, но все же с проблеском интереса пригласил ее выпить – как-нибудь вечерком, вместе с друзьями.

Два дня спустя Луиза удивила товарищей по связке, Фила, Бенуа и Сама, после спуска с Эгюий Руж предложив им пойти выпить, – обычно им самим приходилось подолгу ее уговаривать. Все быстро перезнакомились. Людовик не ожидал, что друзья Луизы будут говорить о ней настолько уважительным тоном.

– Она лучшая из нас. Седьмой уровень. Трещины угадывает как никто.

– Когда на стену надвигается гроза, никогда не пугается. И никогда не устает.

– У этой пигалицы невероятный запас энергии.

Он украдкой разглядывал девушку, сидевшую за другим концом стола. После спуска со стены она выглядела умиротворенной и обаятельно улыбалась, рассказывая и руками с обломанными ногтями показывая соседям по столу, как едва не сорвалась с зацепки. А ведь она не такая уж и заурядная!

Луиза его заинтересовала, и, вернувшись в Париж, он позвонил ей и попросил взять его с собой, если наметится не слишком трудный маршрут. Ничто не могло доставить ей большего удовольствия. Конечно, он ей понравился, о таком красавце, да еще и высоченном, она и мечтать не осмеливалась. В школе обжималась с мальчишками, потом было несколько ночей, когда она не решилась отказать – надо же быть как все, – вот и весь ее любовный опыт. Особенного удовольствия она от этого не получала и убеждала себя, что все это не имеет значения. Жить одной – не самый плохой способ избежать неудач и разочарований. Но теперь ей и внимание его было лестно, и втайне тянуло к нему, вот она и ломала голову, придумывая смешанные маршруты, которые, с одной стороны, были бы доступны новичку, а с другой – устроили бы трех ее друзей, которые помалкивали, но загадочно улыбались: наконец-то наша мадонна скал влюбилась!

Полгода спустя они стали жить вместе. Несерьезный отпускной роман быстро превратился в отношения, наполнявшие радостью и тело, и душу. Он ее смешил, она его удивляла. Ее энергия только и ждала возможности выплеснуться. Внешне спокойная, сдержанная и даже робкая, Луиза совершенно преображалась в горах – или в постели, где, нисколько не сдерживаясь, вопила под его руками. Этот тихий омут всегда готов был превратиться в водопад.

Вскоре Луиза перестала изумляться тому, что каким-то чудом этот красавец ее заметил. Теперь она любила его за то новое, что он внес в ее жизнь. Он – воплощение радости и беспечности, которых она не знала, когда была «малявкой». Иногда он вел себя как подросток, пора бы уже и повзрослеть, но в глубине души она признавала его правоту. Она пристраивала голову ему на плечо, и он, увлекаясь сам, делился с ней планами. С ним жизнь ее стала ярче.

Разумеется, о путешествии первым заговорил Людовик. То ли у него началась полоса невезения, то ли несерьезно отнесся к заданию, но он допустил на работе два промаха подряд: участников конгресса плохо кормили – за такое увольняют! – и докладчик был выбран неудачно, во время его выступления многие топ-менеджеры скучали. Людовику без обиняков об этом сообщили, и он решил, что эта нудная работа его достала. С веселым цинизмом он притворялся, будто верит, что матчи в пейнтбол или выходные на Корсике – именно то, что надо, чтобы возместить ущерб от поспешного слияния предприятий. Он все организовал, честно трудился, старался, чтобы аперитивы подавали вовремя, чтобы все происходило на красивом фоне и чтобы вечеринку сопровождала развеселая музыка, но не станет же он гробить на это всю свою жизнь! Весна выдалась сырая и холодная, он чаще ездил на метро, чем на мотороллере, и однажды вечером ощутил, как в нем закипает подлинная ярость. Его бесила эта безликая и безвольная толпа – трясутся в вагоне, уставясь в пространство пустыми глазами, и у каждого в ушах наушники. Бесила попахивающая гнилью испарина, что оседала на стеклах. Бесили равнодушие, уныние, однообразие. Он смотрел на серые или коричневые пальто, на опущенные уголки губ, на руки, машинально цеплявшиеся за стальные поручни. И с ужасом чувствовал, что сторонний наблюдатель не выделил бы его из этой толпы. Конечно, он мог и дальше так жить. Со временем купил бы дом на берегу Морбиганского залива, проводил бы отпуск на Антильских островах, устраивал вечеринки с выпивкой. Скорее всего, стал бы руководителем проекта, завел бы одного или двух детей. Но даже и эта последняя мысль его не грела. Время от времени, в горах или у моря, ему казалось, будто он прикоснулся к настоящей жизни. В памяти остались мгновения, когда он, предельно сосредоточенный, едва держался дрожащими пальцами за слишком мелкую зацепку или напрягался всем телом, стоя на несущейся по волнам доске. Это не было «преодолением себя» – смешное выражение, – нет, но на краткий миг появлялось чувство, что он полностью владеет своим телом. Ему уже тридцать три, и, оглядываясь назад, он видел, что в памяти только эти минуты и остаются. Ну, само собой, случался еще любовный экстаз. Так что пора было шевелиться, и без промедления, во что бы то ни стало сдвинуться с места, иначе хоть подыхай.