Шарады любви - Джейн Фэйзер

— Вы оделись? — донесся от окна холодный голос графа.

— Если это можно так назвать, — огрызнулась Даниэль, чувствуя, что ее голые ноги неприлично торчат из-под короткой рубашки.

Она была воспитана так, что считала нескромным обнажать даже коленку. И это в то время, когда женщины на балах и приемах носили донельзя декольтированные платья! Но Даниэль не задумывалась над подобным противоречием…

Тем временем Линтон встал со стула и, подойдя к девушке, сказал с усмешкой:

— Ваше поведение, мой неблагодарный бродяга, достойно сожаления.

При звуках этого мягкого, почти нежного голоса Даниэль сделала попытку броситься к двери. Но сильная рука успела схватить ее за еще влажные волосы, намотать густые шелковистые локоны на тонкие пальцы и заставила остаться на месте. Другой рукой граф взял девушку за подбородок и запрокинул ее лицо назад так, что она уже не могла избежать пристального, довольно мрачного и одновременно испытующего взгляда темно-синих глаз из-под тонко очерченных бровей.

Даниэль ничего больше не оставалось, как так же смело и даже дерзко посмотреть в лицо графа. Что ж, у него был широкий, умный лоб, красиво оттененный черными, ненапудренными волосами. Решительные, с чуть изогнутыми уголками губы. Упрямый подбородок. Тонкий аристократический нос. Бесспорно, это было красивое лицо, хотя и отмеченное печатью некоторого цинизма, особенно заметной в уголках рта и в усталом или пресыщенном жизнью взгляде.

Граф, в свою очередь, внимательно рассматривал миниатюрное, в форме сердца, личико девушки, главным украшением которого была пара огромных, влажных карих глаз. Маленький вздернутый носик выглядел дерзко на фоне мягко очерченных линий скул и подбородка, хрупкость которых тут же ощутили тонкие пальцы его светлости. Прелестный пухлый ротик придавал особенное очарование лицу, в выражении которого, однако, проглядывала некоторая надменность. Только что смытые многомесячные слои грязи никак не сказались на естественном цвете щек молодой девушки — бледном, цвета слоновой кости.

— Что ж? Вы полностью удовлетворены, милорд?

Даниэль попыталась высвободить свой подбородок из цепких пальцев Линтона. Она знала, что играет с огнем, но выдерживать его пронзительный взгляд больше не могла.

На этот раз его светлость все же предпочел воздержаться от сарказма, хотя его брови продолжали хмуриться, а пальцы еще крепче сжали подбородок Даниэль.

— Нет, я не удовлетворен, — медленно проговорил он. — Ваши черты показались мне очень знакомыми. Только никак не могу вспомнить, где мы встречались. Впрочем, вспомнить это вы сами мне поможете. И очень скоро.

Линтон резко разжал пальцы, отпустив подбородок и волосы девушки. Даниэль тут же отвернулась, чтобы граф не заметил ее дрожащих губ. Как бы там ни было, но, пытаясь узнать ее имя, он все же пока не смог вырвать тайну, которую она похоронила в самых сокровенных уголках своего сердца. Так же, как еще раньше скрыла под слоями грязи аристократическую бледность лица…

Или он все же догадался? Впервые в душу Даниэль закралось сомнение: сможет ли она и дальше идти тем путем, на который ступила после той страшной ночи? Хотя, если бы девушка сейчас видела выражение лица графа, она наверняка успокоилась бы. Наблюдая за попытками этого бездомного полуребенка держать плечи и спину гордо и прямо, Линтон ощутил себя в плену совершенно новых, непривычных эмоций — в них смешались чувство сострадания, непреодолимое желание узнать всю правду и, что, наверное, самое удивительное, стремление помочь. Но как заставить ее принять помощь и довериться ему? Этого граф Линтон пока не знал.

— Даниэль, мне кажется, вам лучше перейти в темный угол комнаты. И сделать это до того, как здесь наведут порядок и принесут ужин.

Граф умышленно говорил легким беззаботным тоном. Результат не замедлил сказаться: Даниэль резко обернулась к нему с выражением крайнего удивления и даже смятения на лице.

— Видите ли, — добавил Линтон извиняющимся тоном, — вы сейчас совсем не похожи на того оборванного беспризорника, которого я сюда привел несколько часов назад. И, откровенно говоря, только слепец не примет вас в этом новом, с позволения сказать, наряде за…

Граф замолчал, не докончив фразы. На бледном лице Даниэль вспыхнул яркий румянец. Но она не сказала ни слова и послушно пересела на низенький стул у противоположного конца кровати, наполовину скрытого за высоким парчовым балдахином. Там действительно было темно. Линтон удовлетворенно кивнул и дернул за шнурок колокольчика.

Комнату вновь заполнила целая армия слуг. Бесшумно и быстро они вынесли ванну, банные принадлежности и кучу валявшегося на полу тряпья, составлявшего одежду беспризорника Данни.

Вечер был прохладным. Линтон приказал разжечь камин, пододвинуть круглый дубовый стол поближе к огню и накрыть его белоснежной скатертью. Затем появились тяжелые серебряные приборы, дорогой китайский сервиз, хрустальные бокалы и рюмки. Скоро все было готово к ужину.

Даниэль продолжала сидеть в своем темном углу, жадно вдыхая распространившийся по комнате аромат горячих яств. Она была так голодна, что пустой желудок буквально прилипал к позвоночнику. Запах вкусной еды усугублял чувство голода, заставляя девушку поминутно глотать слюну и вызывая спазмы в животе.

Наконец прозвучало традиционное «Приятного аппетита, милорд», дверь за последним слугой бесшумно закрылась, и граф занял свое место за столом. Бросив взгляд на худенькую фигурку, видневшуюся из-за балдахина кровати, он сказал с улыбкой:

— Ужин подан, дитя мое.

Даниэль очень медленно поднялась и робко пошла к столу. Линтон заметил это и с сожалением подумал о том, что собирался сейчас сделать.

— Прежде чем мы приступим к трапезе, Даниэль, я хотел бы задать вам несколько вопросов, на которые хотел бы получить честные и подробные ответы.

В руках графа блеснул маленький серебряный ножичек, и он с большим искусством принялся разделывать сельдь горячего копчения, фаршированную устрицами. При виде столь изысканного блюда Даниэль почувствовала себя совсем плохо. Она отступила на шаг. Потом решительно села на кровать.

— Я не голодна, — сказала она по-французски и тут же повторила это по-английски. У нее на глазах блестели слезы обиды и разочарования. Значит, на ужин можно рассчитывать только при условии откровенности с этим холеным аристократом.

— Что ж, очень жаль, — пробормотал Линтон, нанизывая на вилку кусок фаршированной рыбы и собираясь отправить его в рот.

Однако он вдруг почувствовал, что не голоден. Более того: аппетит совершенно пропал. И все же игру надо было продолжать. Или отказаться от плана разгадать шараду, которую жизнь подкинула ему в образе этой девушки. Снова наступило молчание, прерываемое лишь звяканьем вилки о тарелку и аппетитным причмокиванием одного из обитателей комнаты, с деланным удовольствием поглощавшего деликатесы.