Рыцарская честь - Роберта Джеллис

Молодой человек подошел к очагу и протянул к огню руки, не замечая обжигающего жара. Предложение Гонта обрадовало и ошеломило его. В разыгравшемся воображении он уже командовал полками глостерского войска, возводил на престол Генриха! Но Роджер Херефорд. . был в переходном возрасте — между порой возмужания и настоящей зрелостью — и знал, что в таком сильном волнении ясно думать нельзя. А продолжение разговора быстро вернуло его на землю.

— Наверное, вы правы, — медленно молвил он. — Не знаю. Не могу пока решить. В рассуждениях мне за вами и вашим сыном не угнаться. Сам я предпочитаю прямые действия. Не люблю сложные планы, они только запутывают, и когда много участников, каждый думает, что его обошли. Часто из-за этого ничего не получается.

— Сейчас твоего ответа не требуется. Время терпит. Сначала устрой свои личные дела. Войны не начинают, когда голова занята другим. Мы должны еще раз встретиться. Когда все обговорим, вот тогда, где-то в феврале, будь готов отправиться в Глостер к войску. Не меньше месяца тебе понадобится, чтобы присмотреться к людям, и будем надеяться, что, когда в марте потеплеет и пройдет посевная, мы сможем выступить.

— Хорошо. Вы правы, у меня тоже есть дела, и раз нет большой спешки, надо ими заняться, а то…

— Леди Элизабет волнуется, ага? — Гонт глянул на покрасневшего Херефорда и засмеялся. — В тебе есть какой-то секрет. Ну скажи на милость, что может заставить девушку так ждать?

Херефорд поспешил скорее отвернуться. Он умел владеть собой, но его светлая внешность была чистым наказанием, и молодая кровь, не спросясь, рисовала на лице все его чувства. Ничего не оставалось, как отойти в сторонку и ждать, пока краска не сойдет с лица.

— Не столь это, сколь мои земли. Мне мать писала о хозяйстве, и я знаю, что Сторм сторожил его хорошо. Хочется посмотреть, как родит земля. И ратникам мне надо напомнить о себе.

Гонт снова засмеялся и повел Херефорда к накрытому столу.

— Ну конечно, я знаю. Дела, дела, тут не до женщин! С моим сыном то же самое. Вижу, ты вовсе не спешишь к леди Элизабет, тогда давай сначала пообедаем, а потом поедем. Если доберемся к вечеру до Илминстера, то завтра перехватим Глостера в Бате и, может быть, договоримся, как тебя снабдить деньгами для войска. Если это устроится и припасы точно будут, дальше все пойдет гладко. Тогда ты сможешь заняться приданым Элизабет Честер и ею самой, а всякие пустяки вроде государственных дел просто выбросишь из головы.

Несколько дней спустя в богатом верхнем зале Честерского замка леди Элизабет, сложив руки на коленях, смотрела в горящий камин. Кроме нее, в зале никого больше не было, но те, кто знал леди Элизабет, сразу бы почувствовали, что тут происходит что-то важное, ибо леди Элизабет никогда не сидит без дела. Строго говоря, она и сейчас не была праздной, хотя выглядела именно так. Ее головка с двумя толстенными косами роскошных черных волос была откинута на резную спинку стула, украшенную фигурками львов и цветками лилии, а от всей фигуры исходило напряжение, просто физически ощущавшееся в воздухе.

В очаге громко треснуло, и дрова вспыхнули янтарным пламенем. Элизабет слегка отклонилась от огня, медленно сомкнула и вновь открыла глаза, огромные и чарующие. Блики пламени в очаге играли на нежной округлости щек, высвечивая гладкую, как у оливки, кожу, загнутые вверх большие ресницы казались не черными, а синими. Элизабет Честер была поразительно хороша: небольшой изящный нос, природно окрашенный яркий благородный рот, но больше других прелестей мужчин приводили в невменяемое состояние ее глаза. Все дело было именно в глазах, взгляд которых заставлял человека незнакомого замолкать на полуслове. Если обычно брюнетки берут нежно-карим цветом глаз, голубым или серым, то у Элизабет Честер они лучились изнутри, подобно тому как светится янтарным блеском пламя в очаге. Ее глаза порой делались жесткими и холодными, как топаз, но всегда оставались лучистыми и светлыми, сквозь них, казалось, можно было заглянуть в душу их хозяйки.

Даже явная озабоченность не могла замутить их прозрачности, а Элизабет сейчас была сильно взволнована. Минул год, как отец сказал ей о предложении графа Херефорда и своем решении принять его. Рассказывал об этом Честер длинно, извинительно и со всяческими подробностями, ожидая самого худшего, но Элизабет не возражала, и Честер потихоньку умолк, пристально вглядываясь в миловидное лицо дочери. Десять, двадцать или полсотни раз — Честер уже не помнил сколько — приезжали к ней свататься и уезжали ни с чем. Многим Честер отказывал сам, считая партии неподходящими: он любил дочь, как никто, и не хотел выдать за того, с кем она не была бы счастлива. Других же пытался ей навязать, применяя все формы воздействия, какие только мог придумать. Но в Элизабет не было кротости, свойственной женщинам того времени. Когда он ей приказывал — она смеялась ему в лицо, он ее бил — она ругалась, грозил уморить голодом — она плевалась. В конце концов он уступал, иначе жизнь его стала бы сущим адом.

Если Элизабет была не в духе, то одежда оставалась нестираной и нечиненой, стол накрывался кое-как, а еду готовили так, что было невозможно есть. Сама же она день и ночь скандалила, и ее ядовитый язычок отыскивал и жалил в самые уязвимые места отцовской больной совести. Последние лет пять Честер избегал ссор с дочерью. Он сообщал ей об очередном предложении и без вопросов принимал ее отказы. Но лишь отчасти его молчаливую покорность объясняло поведение дочери; главная причина состояла в том, что дочь Честера становилась все более полезной в делах политических. Теперь ее полезность, кажется, кончалась. Он порвал с королем Стефаном, а королева Мод удалила Элизабет из своей свиты. Королевское окружение оказалось для Элизабет закрытым, она больше не приносила отцу дворцовых новостей и перестала быть хорошей советчицей.

В этих условиях Херефорд становился мужем хоть куда: молод, строго говоря, даже моложе Элизабет, хорош собой, храбр, богат, душой и телом был заодно с Честером в политике. Земли Элизабет, наследованные от матери, лежали ближе к владениям Херефорда, чем к Честеру, а некоторые замки из приданого Элизабет стояли прямо на границе с имением Херефорда. Но главное, Элизабет знала лорда Херефорда, и он нравился ей. Поэтому Честер рискнул принять предложение Херефорда, преподнес его как совершившийся факт и понял, что не прогадал.

Элизабет тогда обрадовалась предложению не меньше отца. За год до этого она сама, между прочим, расставляла сети для лорда Херефорда и досадовала, когда, явно ею заинтересовавшись, молодой граф громко заявил, что жениться вовсе не намерен. Поэтому письменное предложение Херефорда уже год спустя после отъезда да еще на столь выгодных условиях женитьбы было для Элизабет торжеством. Теперь же она была не совсем уверена, что ей нужны трофеи этой победы, но отступать уже было слишком поздно.