Заповедь любви - Дмитрий Красавин

Услышанная молитва

То ли псалмы подействовали, то ли слезы провожавших, но в груди Евгения Иосифовича вдруг сжалось что-то от щемящей грусти. А тут еще эта девчонка носом хлюпает, глаз с него не спускает. Возомнит незнамо что, за тряпку примет.

– Что нюни распустила? – набросился он на Настю, чтобы хоть как-то взбодрить себя.

Та молча опустила глаза вниз.

– Комсомолка?

Настя покачала головой и пояснила:

– Комсомольцы на Бога хулу возводят.

– Потому и возводят, что ваш Бог пособник фашистов – уводит народ от борьбы: «возлюби врага», «подставь щеку», «отдай последнюю рубаху» и прочее в том же духе. Послушать вас, так всю страну надо немцам отдать, а самим сапоги у них лизать.

– Неправда! Только с Богом и можно войну выиграть, потому как Бог – это любовь, а фашизм – ненависть. Божественная любовь – в каждом цветке, в каждой росинке, в каждом сердце.

– Сейчас важнее ненависть!

– Нет ничего важнее любви! Жить без любви, жить ненавистью – значит самому становиться фашистом!

– Ох, как батюшка вам мозги в монастыре промыл!

Разогнав грусть, лейтенант решительно нагнулся, пошарил рукой под сиденьем, достал бинокль, пистолет с кобурой. Бинокль на ремешке повесил на грудь, кобуру прицепил к поясу. С трудом перенеся через сиденье ноги, развернулся лицом к корме, так, чтобы Курт был всегда под наблюдением, и нарочито небрежно стал вертеть в ладони пистолет.

Курт, явно обеспокоенный, что-то крикнул Насте.

Она перевела:

– Не играйся с оружием – оно исправно и заряжено. Курт починил. Там какая-то пружинка неправильно стояла.

«Вот те на – пленный охраннику оружие чинит!» Крутанув еще раз пистолет вокруг большого пальца, Евгений Иосифович положил оружие в кобуру, оставив, однако, ее открытой, и, повернув голову вполоборота, крикнул Насте:

– Давай рассказывай, что знаешь про немца.

– Курта подобрал в море мой брат, – отозвалась девчушка. – Там мелко было. Тот стоял по горло в воде и, увидев Равиля, сразу поднял руки вверх. Безропотно позволил себя связать. Потом, когда Курт на плоту с батюшкой разговаривал, я просто слушала. Расскажу, что запомнила.

– Валяй.

– Вначале Курт, как многие немцы, радовался приходу Гитлера к власти. Радовался, что Германия освобождалась от какого-то Версаля[7], снова разговаривает на равных с унижавшими ее раньше Англией и Францией. Но равенства Гитлеру было мало. Из униженной Германия по его планам должна стать унижающей, а немцы господами над всеми народами. Гитлер начал войну со всей Европой и с Россией. Курта призвали в армию. Он летал на транспортных самолетах, доставлял разные грузы из тыла на фронт, а обратно покойников и раненых увозил. В основном все молодые ребята. Были и женщины. Курт стал задумываться о том, насколько справедлива эта война.

– Переходи к сути. Лирику можно опустить, – перебил Настю лейтенант и, окликнув Курта, показал ему рукой, чтобы брал левее, шел вдоль берега в сторону Брейтова.

– А это и есть суть, – возразила Настя. – Курт стал антифашистом, потому что любит жизнь. Кто любит жизнь, тот не может быть винтиком механизма войны.

– Это слова Курта?

– Батюшки Серапиона. Курт сначала уговаривал себя быть таким, как все, так как солдат не отвечает за приказы командира. Но совесть не соглашалась. Ее уколы становились больнее с каждой сожженной деревней, разрушенным городом, убитым солдатом. Он сам не жег и не убивал, но без участия таких, как он, убийств и пожаров не было бы. Последней каплей для него была лежащая на обочине дороги русская девочка. Она была одета в розовое платьице, низ платья задрался, обнажая тонкие детские ножки. Левая рука прижимала к груди куклу, защищая игрушку от войны. Голова куклы с голубыми глазами, смотрящими в небо, лежала в грязи, в двух метрах от девочки. Курт подошел…

– К сути! К сути! Это все неважно! – снова перебил Настю лейтенант.

– Я не знаю, что еще важнее…

– С каким заданием он летел над водохранилищем?

– Его направили в распоряжение абвера, и он получил приказ сбросить в тылу врага на парашютах диверсионную группу. Дали маршрут полета. Сначала на большой высоте пересечь линию фронта, двигаясь на северо-восток, потом над водохранилищем повернуть на юг, начать снижение. В том месте над берегом, где речка Юга впадает в водохранилище, сбросить группу, набрать высоту и возвращаться на аэродром.

– Что за группа? С какой целью?

– Три человека. Один говорил с акцентом. Курт решил, что тот – из прибалтийских немцев. Вместе с диверсантами надо было сбросить грузовой парашют. Из разговоров диверсантов между собой он узнал их имена и что группу ждет на земле какой-то Петр, работающий охранником на шлюзах. Вероятно, группа должна была взорвать шлюзы. Когда Курт увидел под крылом самолета громадную чашу водохранилища, представил, как вся эта масса воды хлынет на Рыбинск, сколько детей невинных погибнет, матерей, стариков, он понял, что не сможет выполнить боевое задание. Да, он солдат. Солдат должен беспрекословно выполнять приказы командования. Но прежде всего он человек, а человек должен нести миру радость…

– Где он их сбросил?

– Нигде. Они сидели в салоне. Он выровнял самолет, оставил штурвал, вошел в салон и расстрелял всех. Он впервые в жизни убивал людей. Для него они были такими же немецкими солдатами, как и он сам. Дома, в Германии, их ждали жены, матери, сестры…

– Без лирики! Суть, суть!!!

– Начался пожар. Курт вернулся к штурвалу, развернул самолет в открытое море и выпрыгнул с парашютом.

– Пистолет у него с собой?

– Выбросил в море, когда спускался на парашюте, чтобы никогда и никого больше не убивать.

– Все?

– Все.

– Теперь я хочу задать несколько вопросов твоему немцу. Переводи.

Евгений Иосифович окликнул Курта. Тот повернул к нему лицо. Но разговора не получилось. Лодку сотрясло сильным ударом. Лейтенанта и Курта сбросило на дно. Сидевшая на носу Настя оказалась за бортом. Почти одновременно с ударом под водой что-то лязгнуло, мотор заглох. Неуправляемая лодка по инерции проскользила по воде несколько метров и остановилась, слегка покачиваясь на мелких волнах.

Курт вскочил на ноги и, перешагнув через лейтенанта, прыгнул за Настей.

Через пробоину в лодку хлынула вода. Евгений Иосифович, превозмогая боль в ноге, дотянулся до носового сиденья, достал жестяное ведро с совком. Принялся лихорадочно вычерпывать воду. Но вода продолжала и продолжала медленно прибывать. «Какой глупый, бесславный конец», – подумал он и бросил бессмысленную работу.

Лодка накренилась, над бортом показалась голова Насти, мелькнули руки Курта. Хватая ртом воздух, девчушка перевалилась через борт и, испуганно озираясь по сторонам, села на дно рядом с лейтенантом. Курт зачем-то поплыл назад.

– Что это было? – повернула она лицо к лейтенанту, придя в себя от шока.

– Борисоглеб, – процедил он сквозь зубы в обиде на себя, что не продумал заранее безопасный маршрут, и на весь мир за то, что так неудачно все сложилось.

– Борис и Глеб?

– Село Мологского уезда. Бывшее имение Мусиных-Пушкиных. Под нами руины домов, графской усадьбы, их фамильной усыпальницы, а слева, метрах в трехстах от нас, видишь, из воды торчит кусок кирпичной стены?

– Вижу.

– Это все, что осталось от колокольни.

– Мы тонем?

– И, вероятно, утонем – до берега километра три.

– Господь никогда не оставляет своих преданных. Нельзя опускать руки!

Евгений Иосифович промолчал. Жаль девчонку – ей бы жить да жить.

Схватив ведро, Настя принялась вычерпывать воду. Сзади лодки раздался голос Курта. Настя выпрямилась.

– Оглянитесь назад, – толкнула она ведром в плечо приунывшего, было, лейтенанта. – Курт нашел мелкое место. Берите весла, плывем к нему, пока лодка не пошла на дно.

Евгений Иосифович обернулся. Курт стоял метрах в десяти от них и призывно махал руками. Вода едва доходила ему до колен.

Лейтенант, опираясь руками о борта, поднялся на сиденье и, вставив весла в уключины, стал грести. По правде говоря, он не видел никакого смысла во всей этой суете. Но у него не хватало духу сказать этой девчонке, что если до завтрашнего утра их никто не снимет с полузатопленной лодки, они, промокшие насквозь, на холодном ветру закоченеют. Вероятность появления в этих местах какого-либо плавающего средства в течение ближайших суток близка к нулю – пароход на Устюжну прошлепал часа три-четыре тому назад, а обратно на Рыбинск пройдет через два дня.

Курт, втянув нос лодки на вершину подводного холма, стал что-то долго сбивчиво говорить. Настя перевела лейтенанту, что у мотора погнут вал и потерян гребной винт. Курт предлагает всем перейти на нос лодки – он выше от воды, и, прижавшись друг к другу, ждать появления какого-либо парохода или лодки. «Немец принял командование на себя», – неприязненно подумал Евгений Иосифович, но перехватывать инициативу ввиду абсолютной бесперспективности любых начинаний не стал. Пусть будет, как будет. Спустя какое-то время они, клацая зубами от холода, сидели на носу лодки, плотно прижавшись друг к другу спинами и укрывшись поверх голов лейтенантской плащ-накидкой.