Война и Мир - СкальдЪ

Новостью, вызвавшей нешуточное любопытство, стало известие о том, что строители готовы не сегодня-завтра сдать в эксплуатацию новый мост через Прут. Раньше использовался временный мост, на понтонах, но вот теперь руки у местной власти дошли и до постоянного. Но не само сооружение привлекло мое внимание, а его архитектор, которым оказался француз Густав Эйфель. Кого-кого, а его я здесь точно не ожидал увидеть. Именно он и вызвал мой интерес. Честно сказать, я даже немного опешил от тех сюрпризов, которые продолжала подкидывать жизнь.

— Едем немедленно, надо познакомиться с французом, — решил я.

— Дворец собрался строить? — блеснул ровными зубами Шувалов.

— Зачем тебе инженер, Мишель? — поддакнул Андрей. — Какой с него толк?

— Ищите и обрящете, а толк будет, — заверил я ротмистров. — Вперед!

Эйфель нашелся около моста — стального, с деревянным настилом, невысокого и узкого, всего лишь с одной железнодорожной колеей. Инженер уверенно командовал рабочими, заканчивая приготовление к открытию своего сооружения. Его окружали свыше шести сотен зевак, солдат и офицеров — других развлечений здесь все равно не было.

Не покидая седел, мы продвинулись вперед, заставляя толпу разойтись в стороны. Подъехав к началу моста, не спеша и с достоинством, спешились. Седов остался в седле, смотря поверх голов безразличным взглядом.

— Господин Эйфель? — я приложил два пальца к кепи. — Полковник Соколов, командир гусар Смерти. Давайте знакомиться.

Эйфель оказался сорокапятилетним, порывистым и слегка возбужденным мужчиной, одетым в сюртук, брюки и заляпанные грязью сапоги. Руку он мне пожал осторожно, с удивлением осматривая меня и моих спутников.

— Очень приятно, очень, — сказал он, видимо до конца не понимая, чем вызван мой визит. По-русски Эйфель объяснялся так же отвратительно, как и я на французском и с рабочими взаимопонимание находил через переводчика. Эх, сюда бы Скобелева, который на языке Наполеона и Жанны д’Арк говорит, как на родном русском. Пришлось нам переходить на немецкий, так как оба его знали неплохо.

— А я о вас слышал, господин Эйфель, — признался я, с удовлетворением оглядывая француза и начиная прикидывать, как в будущем можно будет использовать его таланты.

— Да? И откуда же? — удивился тот.

— Кхм… — я замешкался, так как только сейчас понял, что до всемирной славы французу пока далеко. Свою знаменитую Эйфелеву башню он еще не построил, иначе бы о ней писали все газеты. Так чем он прославлен прямо сейчас? Что успел сделать, кроме моста через Прут, о котором раньше я даже не подозревал? Похоже я поторопился, назвав его знаменитым, слава ждет его впереди. — В сущности, уже не помню, откуда я о вас знаю. Наверное, говорил кто-то из товарищей и назвал вас весьма перспективным архитектором. Давайте-ка мы с вами как-нибудь пообедаем. Понимаю, что сейчас вы заняты, но, когда освободитесь, я к вашим услугам.

— Собственно, с удовольствием принимаю ваше предложение, господин полковник, — скрывая неуверенность Эйфель достал платок и высморкался. Француз явно раньше не общался с русскими гусарами и не был готов к тому, что все у нас происходит быстро, решительно, как на войне.

— Вот и славно. А я обязательно буду присутствовать на открытии вашего моста. Он чудо как хорош. Игрушка, а не мост!

Инженер аж покраснел от таких комплиментах и рассыпался в благодарностях.

Следующие дни если чем и запомнились, то лишь суетой. Переночевав один раз в доме ведьмы-молдаванки, я перебрался в палатку в общем лагере. Может там и холоднее, зато дышится куда легче.

Генерал Дризен провел смотр Александрийских гусар и остался доволен увиденным, он даже пригласил меня на общий офицерский завтрак, во время которого я в основном разговаривал с маркизом де Траверсе, полковником и командиром Сумских гусар. Мы с ним даже слегка повздорили, выясняя, чьи молодцы лучше, но потом выпили на брудершафт и расстались приятелями.

В городок один за другим продолжали прибывать новые подразделения. Узнав, что среди них находятся первые сотни 5-го Донского казачьего полка, я взял две бутылки коньяка и отправился знакомиться с его командиром.

Им оказался полковник Зазерский Андрей Николаевич, человек веселый и шумный, жизнь так и кипела в нем, он любил петь, пить, кутить, играть в бридж, бить морды штафиркам, махать саблей и завоевывать женские сердца. Все это у него получалось блестяще. Полк любил его, словно отца, и одновременно боялся, как черт ладана, так как нрав у него был крутой, рука тяжелая, взгляд суровый, а лицо обветренное, с внушительным шрамом на лбу. Мы с ним перешли на «ты», моментально став друзьями, он лишь на вид казался таким страшным.

— Вот побьем турку, выиграем войну и отправимся покорять Африку, Миша. Ты станешь вождем зулусов, я буду при тебе начальником штаба, девок себе выберем получше, ядреных таких, губастых и блестящих, как начищенный сапог, плантацию обустроим, телеграф проведем, крокодилов станем выращивать… Заживем, в общем, — мечтал он после того, как мы бодро осилили первую бутылку коньяка и успешно приканчивали вторую.

Еще через сутки прибыл генерал-майор князь Кропоткин — среднего роста, упитанный, круглолицый, седой, с хитрыми прищуренными глазками. В молодости он наверняка был строен, как и всякий кавалерист, но долгие годы сытой жизни взяли свое и сейчас генерал уже с большим трудом залезал в седло. Почти сразу он потребовал нас с Зазерским для доклада.

Судя по всему, Лукавый Ленивец плохо перенес дорогу, не выспался, выглядел раздраженным, а потому на нас, молодых, здоровых и веселых, обрушились громы и молнии. Генерал тут же приказал сопровождать его для осмотра наших полков.

— Суетится, князь, хочет с первых дней заявить о себе, перед начальством растопыриться, — успел шепнуть мне Зазерский.

— Ладно, пусть пыхтит, а мы посмотрим, — уголком рта ответил я. Меня генерал не испугал, да и Зазерского такой атакой можно было лишь рассмешить.

Первым делом генерал осматривал гусар Смерти. Безупречно ровный строй разбитых по эскадронам всадников, со знаменем и лесом неподвижно застывших пик произвел на него благоприятное впечатление. Первый и второй эскадроны заставили его впервые улыбнуться, да и остальные не подкачали. Особенно ему понравились полковые кухни. Узнав, что у донцов таких пока нет, он несколько опечалился.

— Обещаю вам, полковник Зазерский, что немедленно озабочусь данным вопросом, — высокопарно заверил он Андрея. — Приложу все силы, чтобы вверенная мне бригада блистала во всех возможных отношениях.

Пользуясь случаем, я представил генералу лучших наездников, стрелков и фехтовальщиков. Офицерам он пожал руки, а младших чинов одарил деньгами, хваля за службу.

Следом отправились к казакам. Там все так же оказалось в полном порядке. Зазерский умел не только пить, но и полком управлять, так что смотр прошел прекрасно. Кропоткин окончательно остыл, поблагодарил нас за службу и отправившись на доклад к Дизеру, выглядел довольным.

Еще через сутки в Унгены прибыл 5-й конноартиллерийский дивизион полковника Ломова, который так же подчинили Кропоткину. Знакомиться с ним мы отправились вместе с Зазерским. Боевое братание продолжилось и там.

Состоялось торжественное открытие моста через Прут. Мероприятие освещали корреспонденты нескольких газет, но на фоне приближающихся событий оно потеряло всю свою значимость.

Густав Эйфель сиял, как новенький, только что отчеканенный франк. И я его понимал, все же есть человеку чем гордиться. Мост, пусть и не такой монструозный, как Саратовский, все же знаковое событие. Я быстро познакомил Густава с Зазерским и Ломовым. Все вместе мы отправились на природу, так сказать, отмечать. Пили за дружбу России и Франции, архитектурные шедевры и женщин. Судя по всему, Густав чувствовал себя польщенным подобным вниманием.

На следующий день Россия объявила Турции войну. Генерал Дризен довел заранее подготовленный приказ до всех подразделений: «вступить в пределы Турции через дружественную Румынию».

Уже через час после получения приказа мы были готовы, свернув лагерь и заняв место в седлах.

Караул солдат с немалой помпой поднял шлагбаум и отдал честь. Под звуки полкового оркестра гусары Смерти первыми прошли по Цветочному, такое имя ему дали, мосту. Следом шли донцы Зазерского и конная артиллерия Ломова, за которыми потянулись и прочие бригады. Провожало нас все население Унген. Женщины махали платочками, мальчишки смотрели восторженными глазами, а старики кряхтели и вспоминали минувшие войны. Многочисленные спекулянты из евреев, русских и молдаван стояли в стороне, на пригорке. Я прям видел их озабоченность будущими барышами и гешефтами, в их головах беспрестанно щелкали счеты, прикидывая, как можно