Опыт о критике - Александр Поуп

Он проглотил, но ни в одну не вник,

Себе лишь внемлет, ведь его язык

Его же уши поучать привык.

Все он читал, — все, что читал, громил,

Ни Драйдена, ни Дарфи не забыл.

Об авторах плетет он всякий вздор:

Тот, мол, купил стихи, а этот — вор,

"Лечебницу" и ту писал не Гарт.

Ему приятель — каждый новый бард,

Чьи промахи готов он выявлять;

Поэтам бы успеть их исправлять!

Неудержим хлыщей таких напор,

Не защищен от них не только двор

Собора Павла, но и сам собор:

У алтаря найдут и даже тут

Своею болтовней вас изведут.

Всегда туда кидается дурак,

Где ангел не решится сделать шаг.

Серьезные не судят столь легко,

В сужденьях не заходят далеко,

С опаской молвят, лишь бы без греха;

Но шумным ливнем хлынет чепуха -

Все напрямик, все в лоб, ни вспять, ни вбок,

Ну впрямь ревущий бешеный поток.

Но где тот муж, кто может дать совет

И, сам уча, ценить ученья свет?

Кто злобы и пристрастия лишен,

Ни слепо прав, ни тупо убежден,

Воспитан, а не только просвещен,

И хоть воспитан, откровенен он?

Кто друга пожурит за ложный шаг,

Врага похвалит, коль достоин враг -

Отважности и честности союз?

Кто с широтою сочетает вкус

И знает не одну лишь мудрость книг,

Но глубоко людскую жизнь постиг,

Душою щедр, надменности лишен,

И если хвалит, есть на то резон?

Такими были критики; таким

Рукоплескали Греция и Рим.

О, это были славные века!

Покинул первым Стагирит брега;

Исследовать глубины он поплыл,

Он правил верно, многое открыл,

Ведь над отважным парусом всегда

Светила Меонийская звезда.

Поэты, дикой вольности сыны,

Неистово в свободу влюблены;

Отныне волю их связал закон,

И убедились все, что нужен он;

Властителю Природы должно знать,

Как гений свой разумно обуздать.

Гораций нас чарует колдовской

Изысканно-небрежною строкой

И незаметно вовлекает в круг

Своих понятий, словно близкий друг.

Он так же смело мыслил, как творил,

Он пылко пел, но сдержанно судил,

И то, чем всех пленил искусный стих,

Запечатлел он в правилах своих.

Успели наши критики в ином:

Бесстрастно пишут, судят же с огнем.

Теряет в их цитатах больше Флакк,

Чем в переводах продувных писак.

Изящно Дионисий, например,

Толкует то, что говорил Гомер;

Он много новых прелестей извлек

Из бесподобных знаменитых строк.

Шутник Петроний — сколько у него

Фантазии, какое мастерство!

Нас покоряет смелой остротой,

Ученостью и светской простотой.

В труде Квинтилиана целый свод

Предельно ясных правил и метод;

Таким бывает оружейный склад:

Все вычищено, выстроено в ряд,

Все под рукой — не просто тешит глаз,

Готово в бой, как только дан приказ.

Все девять Муз в тебя вдохнули пыл,

Лонгин! и критик их благословил.

Судья, был строг твой ревностный надзор

И беспристрастен страстный приговор;

И в высь зовя, ты в собственном труде

Был сам всегда на должной высоте.

Так критики наследовали трон,

Так своеволье заменил закон.

Подобно Риму знания росли

В державе покорителей земли;

И щедро расцвели искусства там,

Где довелось летать ее орлам;

Враг Латия принес погибель им,

И вместе пали — знания и Рим.

Жестокость к суеверью привела,

Под гнетом стыли души и тела;

Считалось: лучше верить, чем понять,

А быть глупцом — и вовсе благодать;

Второй потоп, казалось, наступил,

И дело готов инок довершил.

Эразм (священства слава и позор!),

Чье имя оскорбляют до сих пор,

В свой дикий век на варварство восстал,

И был повержен им святой вандал.

Дни Льва златые! Снова праздник Муз,

И ожил лавр, и пробудился вкус!

И гений Рима, этот исполин,

Пыль отряхнув, поднялся из руин.

Затем искусства-сестры расцвели;

Жизнь — скалы, форму — камни обрели;

Стал благозвучней храм, чем был досель;

Пел Вида и творил сам Рафаэль.

Бессмертный Вида, над твоим челом

Поэта лавр овит судьи плющом;

Тебя Кремона будет вечно чтить

И может славу с Мантуей делить!

Но вскоре, нечестивцами гоним,

Весь цвет искусств покинул вечный Рим;

И север стал обителью для Муз,

Но в критике всех превзошел француз:

В стране служак, где чтут закон зело,

По праву Флакка правит Буало.

А бравый бритт, да разве примет он

Чужое — и культуру, и закон?

Кичась свободным разумом своим,

Презрел он то, что нам оставил Рим.

Но кое-кто все ж был (хвала судьбе!),

Кто больше знал, чем позволял себе,

Кто жаждал дело древних отстоять,

Умы законам подчинить опять.

Известна Муза, чей девиз гласит:

"Природы чудо создает пиит".

Был славный, благородный Роскоммон,

Он так же был сердечен, как учен;

Он мудрость древних глубоко постиг,

Всех знал заслуги, лишь не знал своих.

И был Уолш — давно ль! — судья, поэт,

Кто точно знал, что — хорошо, что — нет;

Кто слабости прощал, как добрый друг,

Но был ревнитель истинных заслуг.

Какое сердце! Что за голова!

Прими же, друг, признания слова

От Музы, продолжающей скорбеть;

Ее, младую, научил ты петь,

Отверз ей выси и подсек крыло

(Тебя уж нет, и время то ушло).

Подняться ль ей? — Она уже не та,

Отяжелила крылья суета;

Желает разве неучам — прозреть,

Ученым — в знаньях больше преуспеть;

Не жаждет славы и презрит хулу;

Бесстрашно судит, рада петь хвалу;

Равно не любит льстить и обижать;

Не без греха, но лучше ей не стать.

КОММЕНТАРИИ

Рукопись "Опыта о критике" датирована 1709 г. В доработанном и

несколько сокращенном виде поэма была опубликована анонимно в мае 1711 г. В

этом произведении Поуп продолжил жанровую традицию "Послания к Пизонам"

Горация, "Искусства поэзии" Виды и "Поэтического искусства" Буало. Опираясь

на идеи и положения этих своих предшественников, Поуп создал оригинальную

дидактическую поэму, одновременно интеллектуальную и поэтически

темпераментную. Поэма не только излагает общие принципы классицистской

эстетики и собственные теоретические взгляды поэта, но и являет собой

зеркало литературных прегрешений времени и состояния английской литературной

критики. Публикация "Опыта о критике" сразу же вызвала полемику. Влиятельный

критик и драматург Деннис выступил с "Критическим и сатирическим

размышлением по поводу недавней Рапсодии, названной "Опытом о критике",

обвинив автора в непоследовательности и неопределенности позиции и осудив

его как якобита и католика. Но Поупа поддержал в одном из декабрьских

номеров журнала "Спектейтор" известный литератор Аддисон, назвав поэму

"шедевром в своем роде". Это на некоторое время сблизило поэта с Аддисоном,

и в течение 1712–1713 гг. он сотрудничал в его журналах "Спектейтор" и

"Гардиан". В последующие годы "Опыт о критике" с небольшими изменениями в

тексте неоднократно переиздавался, последний раз при жизни автора в феврале

1744 г. В начале XIX в. он был переведен на русский язык поэтом-архаистом С.

Шихматовым.

Так Мевий назло Фебу не писал… — Мевий был бездарным поэтом,

современником Вергилия и его критиком.

На бардов поднял их же меч зоил… — Зоил, греческий ритор III в. до н.

э., был известен своей мелочной и злобной критикой поэм Гомера. Его имя еще

в античности стало нарицательным для всякого придирчивого,

недоброжелательного хулителя-критика.

Когда Марон с подъемом молодым // Задумал труд — бессмертный, как и

Рим… — Здесь и в нижеследующих строках говорится о работе римского поэта

Публия Вергилия Марона над "Энеидой". Как если выверял бы Стагирит. -

Стагиритом (по месту его рождения — Стагире) называют древнегреческого фило-

софа Аристотеля.

Струею упивайся пиерид… — Пиеридами именовались Музы, так как одним

из местопребываний Муз считались горные источники Пиерии (близ Олимпа).

То чудо мира и твое, о Рим. — По-видимому, имеется в виду собор св.

Петра в Риме, но, возможно, Пантеон.

Дабы единства, образы, сюжет… — Имеется в виду классицистское

требование единства времени, места и действия.

Мечтая, как Фунгосо, лишь о том… — Упоминается персонаж пьесы "Всяк

без своих причуд" английского драматурга Бена Джонсона (1573–1637). Фунгосо,

чтобы походить на придворного, постоянно тратился на богатые одежды, но

никогда не поспевал за быстро меняющимися модами.