Без семьи - Гектор Мало

– Это ребенок как ребенок, – сказал старик, – но он не годится для крестьянской работы. А я, пожалуй, возьму его. Я, конечно, не покупаю его у вас, а нанимаю и буду платить вам двадцать франков[2] в год. Это хорошая плата. Вы можете получить ее прямо сейчас и избавиться от мальчика.

– Но если я добьюсь, что мне будут платить за его содержание, то буду получать по десять франков в месяц.

– Ну, положим, по семь или восемь. Я знаю, какова плата. Да еще вам придется кормить его.

– Зато он будет работать.

– Если бы вы думали, что он может работать, то не старались бы избавиться от него.

Старик вынул из кармана кожаный кошелек, достал из него четыре монеты по пять франков и положил их на стол.

– Что если я отдам его вам, а потом найдутся его родные? – сказал Барберен. – Тогда я лишусь денег, которые они мне заплатили бы за то, что я вырастил его.

– Ну, на этот случай я прикину еще десять франков.

– Дайте сорок.

– Не могу. Он не стоит этого.

– А что вы из него сделаете? На что он, по-вашему, годится?

– Он будет моим товарищем, – с насмешливой улыбкой сказал старик, отпивая небольшими глотками вино из стакана. – Я целыми днями хожу, сильно устаю и иногда по вечерам мне становится грустно. Он будет развлекать меня.

– Ну, для ходьбы его ноги годятся.

– Ему придется не только ходить, но и плясать, и прыгать, потом идти дальше и снова плясать. Он займет место в труппе синьора Витали.

– А где же эта труппа?

– Синьор Витали – я сам, а с моей труппой я вас сейчас познакомлю.

Сказав это, старик отвернул на груди баранью шкуру и вытащил какого-то странного зверька. Это он и шевелился, когда поднималась шкура. Что это за зверек? Я никогда не видел такого и с изумлением смотрел на него.

На нем была красная блуза, обшитая золотым галуном[3], но ноги и руки его были голые – да, настоящие руки, а не лапки. Только они были совсем черные. Голова, тоже черная, была величиной с мой кулак, нос короткий и вздернутый, губы желтые, глаза, необыкновенно подвижные и блестящие, были очень близко один от другого.

– Какая отвратительная обезьяна! – воскликнул Барберен.

Его слова вывели меня из оцепенения. Хоть я никогда и не видел обезьян, но слышал о них. Значит, это был не черный ребенок, а обезьяна.

– Вот первый артист моей труппы, – сказал Витали. – Это господин Проказник. Поклонись почтенной публике, мой милый.

Обезьяна приложила руку к губам и послала нам воздушный поцелуй.

– А вот это, – продолжал Витали, показывая на белого пуделя, – синьор Капи. Он будет иметь честь представить вам своих товарищей.

Белый пудель тотчас же вскочил, встал на задние лапы, а передние скрестил на груди и поклонился своему хозяину так низко, что дотронулся фуражкой до пола. Потом пес обернулся к товарищам и, продолжая держать одну лапку на груди, махнул им другой.

Собаки, не спускавшие глаз с Капи, тоже встали на задние лапы и, взяв друг друга за передние, сделали шесть шагов вперед, затем три назад и поклонились.

– Синьор Капи, или Капитан, – продолжал Витали, – начальник и командир моих артистов. Он самый умный из них и всегда передает им мои приказания.

Я хорошо понял смысл его слов, но мне было очень трудно не заплакать. Положим, воспитанники синьора Витали забавные и путешествовать очень весело, но тогда мне придется расстаться с матушкой Барберен. Впрочем, если меня отдадут в воспитательный дом, то мне тоже не придется жить с ней.

Я стоял молча, со слезами на глазах, не зная, на что решиться. Синьор Витали тихонько дотронулся пальцем до моей щеки.

– Ну, теперь я вижу, что мальчик умен. Он понимает дело и не плачет. Завтра…

– Пожалуйста! – воскликнул я. – Пожалуйста, не разлучайте меня с матушкой Барберен!

Меня прервал Капи. Он вдруг с громким лаем бросился к столу, на котором сидел Проказник. Воспользовавшись тем, что все смотрели на меня, обезьянка взяла стакан хозяина и собиралась выпить вино, но Капи, внимательно следивший за всем, заметил это и помешал ей.

– Вы лакомка и плут, господин Проказник, – строго сказал Витали. – Станьте в угол носом. Зербино, постерегите его и, если он вздумает тронуться с места, дайте ему хорошенький шлепок… А вы, Капи, – славная собака. Протяните мне вашу лапу, я пожму ее.

Обезьяна, жалобно пища, отправилась в угол, а Капи подал хозяину лапу.

– Ну-с, а теперь вернемся к делу, – сказал Витали. – Вот тридцать франков. Вы желаете получить их?

– Дайте сорок.

Они начали торговаться, но Витали вдруг перестал спорить и сказал:

– Мальчику скучно здесь. Пусть он лучше походит по двору, там ему будет веселее.

И, сказав это, он подмигнул Барберену.

– Да, ступай на двор, – сказал тот, – и не уходи оттуда, не то я рассержусь.

Я вышел во двор, но мне было не до веселья, и, усевшись на камень, я задумался. В эту самую минуту решается моя судьба. Что со мной будет? От страха и холода я дрожал всем телом.

Витали и Барберен говорили долго. Больше часа я сидел на дворе, поджидая Барберена. Наконец он вышел из трактира, но один. Может, он сейчас же отведет меня к Витали?

– Ну, идем домой, – сказал он.

Домой! Значит, я не расстанусь с матушкой Барберен! Я хотел расспросить его, но не решился, так как он был, по-видимому, в очень дурном расположении духа.

Мы шли молча, но недалеко от дома Барберен вдруг остановился и, рванув меня за ухо, сказал:

– Если ты осмелишься рассказать хоть одно слово из того, что было сегодня, то дорого поплатишься за это. А теперь иди!

Глава IV

Родной дом

– Ну, что же сказал мэр? – спросила матушка Барберен, когда мы вернулись.

– Мы не видели его, – ответил Барберен.

– Как? Не видели?

– Да, я встретился в трактире с приятелями, а когда вышел оттуда, было уже слишком поздно. Мы сходим еще раз завтра.

Значит, Барберен не отдаст меня Витали. Мне очень хотелось рассказать все матушке Барберен, несмотря на запрещение ее мужа, но он не оставлял нас одних ни на минуту, и я лег спать, так и не дождавшись случая поговорить с ней. Засыпая, я решил сделать это следующим утром.

– Мама! – позвал я, проснувшись.

– Она ушла в деревню и вернется к обеду, – проворчал Барберен.

Сам не знаю почему, но это встревожило меня. Матушка Барберен не говорила вчера, что пойдет в деревню. И почему она не подождала нас – ведь мы сегодня тоже пойдем туда. Вернется ли она к тому времени, как нам нужно будет уходить? Мне было страшно, появилось смутное предчувствие, что мне грозит опасность.

Барберен как-то странно поглядывал на меня. Чтобы избавиться от него, я пошел в свой садик.

У нас был огород, где росли капуста, картофель, репа, морковь и другие овощи. И в этом огороде матушка Барберен отделила местечко для меня. Там я выращивал разные цветы и называл это местечко «своим садиком».

Я, стоя на коленях, осматривал мои грядки, когда послышался сердитый голос Барберена. Он звал меня.

Я поспешил вернуться домой. Каково же было мое удивление, когда я увидел перед очагом Витали с собаками! Теперь я понял все: Витали пришел за мной, а чтобы матушка Барберен не могла защитить меня, муж послал ее в деревню. Понимая, что от Барберена мне нечего ждать пощады, я бросился к Витали.

– Не уводите меня! Пожалуйста, не уводите! – упрашивал я, рыдая.

– Полно, полно, мальчуган, – тихо сказал он. – Тебе будет хорошо у меня. Я не обижаю детей, а мои собаки очень забавные, тебе будет весело с ними. О ком ты плачешь?

– О матушке Барберен.

– Но ведь ты все равно не останешься с ней, – вмешался Барберен, дернув меня за ухо. – Выбирай любое: воспитательный дом или господин Витали.

– Нет, матушка Барберен!

– Ну, ты мне надоел! – в страшном гневе воскликнул Барберен. – Мне что, палкой тебя гнать отсюда?

– Ему жаль расставаться со своей приемной матерью, – сказал господин Витали. – За это нельзя наказывать. У мальчика доброе сердце, а это хороший знак.

– Если вы будете ныть над ним, он заревет еще громче!

– Ну, тогда давайте кончать дело.

И, сказав это, Витали положил на стол восемь пятифранковых монет, которые в одно мгновение исчезли в кармане Барберена.

– А где вещи мальчика? – спросил Витали.

– Вот они, – ответил Барберен, показав на маленький узелок.

Витали развязал его; в нем лежали две мои рубашки и пара ситцевых панталон.

– Уговор был не такой, – сказал он. – Вы обещали дать мне его белье и платье, а тут только какое-то старое тряпье.

– Ничего другого у него нет.

– Если бы я спросил у мальчика, то, может быть, оказалось бы, что это неправда. Ну, все равно, из-за этого не стоит спорить. Я спешу, мне пора отправляться в путь. Идем, мальчик. Как тебя зовут?

– Реми.

– Так возьми свой узелок, Реми, и ступай впереди Капи. Иди же!

Я с умоляющим видом взглянул на него, потом на Барберена, но они оба отвернулись. Витали взял меня за руку. Нужно было идти.