Последыш. Книги I и II - Макс Мах
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Они что, на самом деле, верят во всю эту хренотень? — Бармин попросту не мог поверить своим глазам, перелистывая пергаментные страницы толстого тома ин-кварто. — Прямо-таки научный подход… Систематизация… Терминология… Формулы… Обалдеть!»
Но гримуаром, писанном кириллицей, дело не ограничилось. Еще полтора десятка книг, включая сюда греческий перевод шести томов «Оккультной философии» Агриппы, нашлось в доме настоятеля церкви «Николая Угодника» — отца Афанасия. Это было более, чем странно, — где святая вера и где колдовство! — но по факту священник тоже ведь отбывал в Барентсбурге ссылку. Так что вполне мог оказаться каким-нибудь долбаным ересиархом или еще кем. Однако ломать голову над такой ерундой Игорь не стал. Он просто собрал по домам все какие нашел книги и принялся за систематическое изучение этого «нового дивного мира», не забывая, впрочем, и о будущем. К тому времени, как на остров вернутся люди, — а Бармин надеялся, что так в конце концов и случится, — книги следовало надежно спрятать. Специально искать их никто, разумеется, не будет, поскольку никто о них ничего не знает, а значит достаточно будет просто убрать их с глаз долой, и дело в шляпе.
Придя к такому выводу, Бармин взялся за строительство в своей избе потайного шкафа, разместив его в простенке, отделяющем горницу от кухни. Раньше перегородки здесь не было, теперь будет. И никто об этом в жизнь не догадается, просто потому что никому такое в голову не придет. Заодно, промучившись на своем невеликом строительстве с месяц, Бармин научился пользоваться уровнем и малкой[7], работать с пилой, топором и рубанком, долотом и прочим немногочисленным всем. В результате, и стенку с потайным шкафом поставил, и профессией столяра вчерне овладел. Ну и просто по оставшимся без хозяев домам по случаю пошарился. Где-то нашел инструмент, где-то доски и гвозди, не забывая, впрочем, о мехах, продовольствии и ценностях. Брал, не стесняясь, — деньги и ювелирные украшения, — поскольку, если и когда, представится возможность бежать, деньги могут стать решающим фактором успеха. Что-то такое Бармин помнил из приключенческих фильмов и романов своего прежнего мира и не думал, что здесь, в этом новом и незнакомом ему мире действуют какие-то другие законы. Что же касается нравственных императивов, то следует иметь в виду, что Игорь Викентиевич жил в довольно-таки циничном мире, — имея в виду и Советский Союз, и Соединенные Штаты Америки, — и, попав в тело отрока Ингвара, пришел к выводу, что никому здесь ничем не обязан. И касалось это, как моральных ценностей, так и законов Великого княжества Русского и Литовского, включая сюда и уголовное уложение, найденное по случаю в доме фактора. Главное — не попадаться, остальное — тлен.
Итак, тянулась долгая полярная ночь. Дули ледяные ветра, заметали Барентсбург метели, и день, похожий на ночь, сменялся новым днем. Бармин обустроился и, учитывая его непростые обстоятельства, жил теперь совсем неплохо. Во всяком случае, гораздо лучше, чем его тезка. Еды хватало, топлива тоже. Опять же баня. Какое никакое, а все же развлечение, не говоря уже о книгах. И единственное, что мешало Игорю Викентиевичу вполне насладиться новой жизнью, — ведь он снова был молод и здоров, — это одиночество. Конечно, целый город — это отнюдь не одиночная камера, но по факту он превратился из ссыльнопоселенца в тюремного узника. Не с кем не то, чтобы поговорить, но даже просто поздороваться, да и занять себя, в общем-то, нечем. По-первости дел, казалось, невпроворот, но прошло немного времени и все как-то устаканилось. И у Бармина образовался досуг, а он к такому совершенно не привык. Игорь Викентиевич всю жизнь то учился, то работал, то совмещал одно с другим. Опять же семья: жена, дети, внуки. Друзья. Пусть их было немного, но зато это были именно друзья, а не какие-нибудь левые знакомые. Но, если и этого мало, то интернет вам в руки, господин профессор: иди куда хочешь, смотри, что вздумается, — хоть порнуху, хоть артхаус, — читай, ищи и находи. Но здесь в Барентсбурге не было у него ни лаборатории, ни студентов. Не было семьи, — думать о которой он себе запретил, — и интернет тоже отсутствовал. Оставались только книги, но этого было явно недостаточно, и тогда Бармин стал моделировать мир, в который его забросила нелегкая. Данных не хватало, но кое-что все-таки получалось домыслить.
Итак, с точки зрения географии и законов физики этот мир ничем особенным, похоже, не отличался. Те же материки, имеющие к тому же привычные глазу очертания, крупные острова типа Мадагаскара, Сицилии или Англии в положенных им природой местах, горы, моря и реки с озерами. Расположение звезд на северном небосклоне, сила тяжести, полярное сияние, которое здесь называли калькой с латыни — Сеянием Борея[8]… Отличия коренились в политической истории. Другие страны, хотя и с похожими или просто понятными названиями, иное распределение политических сил на «большой шахматной доске». Все, вроде бы, то же самое, что и в его прежнем мире, но выглядит так, как если бы кто-то нарочно перемешал все — народы, языки и государства, — и выбросил их на географическую карту случайным образом. Взять, хотя бы, Великое Княжество Русское и Литовское. Бармин о таком ничего не знал. Помнил о Великом Княжестве Литовском, о котором лет эдак сорок тому назад рассказывал в Тракае литовский экскурсовод. Дело происходило еще в советское время, так что литовец не изображал из себя европейца без страха и упрека, и говорил по-русски. К слову сказать, совершенно без акцента. Но дело было не только в этом. Бедный недоросль Ингвар считал себя подданным Великого князя. Однако на поверку, дела обстояли куда сложнее. Великое княжество являлось всего лишь одним из едва ли не двух десятков княжеств, графств и герцогств, входивших в Великорусскую империю. И, если верить, прочитанным книгам, это было отнюдь не аморфное образование, а крепкое централизованное государство, а все эти княжества — Тверское там или Черниговское, — являлись по сути всего лишь административными единицами, но никак не самостоятельными пусть и объединенными под одним скипетром странами. Делегирование власти «на места» касалось всего чего угодно, кроме денежной эмиссии, регулярной армии и
