У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография - Геннадий Загорский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Псковская Судная грамота (1462 г.) является цельным сводом средневекового русского феодального права, первооснову которого составляют каноны «всех 5 соборов». Это прямо указывает на христианский характер отправления уголовного правосудия на Псковской земле. Однако законодатели в лице «священноиноков, и диаконов, и священников и всего Божиа священства» не слепо копируют религиозные догматы, а «перерабатывают в соответствии с реальными условиями Псковской земли»[42]. Грамота насчитывает 120 статей, отражающих различные правовые отношения, и в первую очередь вопросы судопроизводства. Христианские положения, закрепленные в грамоте, оказывают непосредственное влияние на механизм формирования норм уголовного закона и процедур выполнения процессуальных действий.
Запись о душегубстве (XV в.)[43] регулирует вопросы подсудности «пенных дел», т. е. тяжких преступлений, в том числе убийств, влекущих за собой смертную казнь. Несмотря на то что в данном небольшом законодательном акте, состоящем из 10 статей, нет прямых ссылок на библейские тексты, однако он неразрывно связан с религиозным вероучением. Название закона именует самое тяжкое преступление не убийством, а душегубством. Этот термин был известен руссам еще с дохристианских времен, а в этот документ, вероятно, был взят из первой книги Моисея о сотворении Богом человека. В предании сказано: «Сотворив первого человека Адама из земли, Бог вдунул в него дыхание жизни, т. е. душу, существо духовное и бессмертное (Быт. 1, 26–27)»[44].
Первая цельная теория мира – анимизм, а следом и другие древние верования признают, что в человеке существуют две формы материи: физическое тело и душа – сгусток энергии, который покидает его тело после смерти человека. Религиозные учения считают, что душа после смерти человека возвращается к Богу, который дал ее (Еккл. 12, 7). Вследствие этого, исходя из исключительной религиозной значимости жизни человека, законодатель определяет, что дела по тяжким преступлениям, влекущим смертную казнь, рассматриваются непосредственно в Москве и такие преступники неподсудны местным судьям (ст. 10 ЗоД).
В данном случае, можно считать, применена нравственно-аналоговая реализация религиозных норм, при которой нормы религии дословно не воплощаются в уголовно-правовые и процессуальные, но непосредственно влияют на их формирование. Эта форма реализации религиозных норм в праве, по мысли А. А. Тер-Акопова, «не явная, но тем не менее значимая для права, учитываемая в процессе правотворчества и правоприменения»[45].
Порядок уголовного судопроизводства белозерскими наместниками определяет Белозерская Уставная грамота (1488 г.), которую великий князь Иван III Васильевич (вр. пр. 1462–1506 гг.) пожаловал белозерцам[46]. Позднее Губная Белозерская грамота (1539 г.) устанавливает в Белозерском уезде новый, касающийся всех слоев населения порядок судопроизводства, вызванный резким усилением преступности в этот период. Реорганизация предусматривает создание выборного органа – губной избы – для поимки «лихих людей разбойников» (ст. 3 ГБГ)[47].
Грамота предусматривает процедуру приведения избранных в этот орган людей, «которые пригожи» к присяге (крестному целованью) и круг их полномочий: ведение следствия по делам о разбоях, укрывательстве разбойников и захваченного ими имущества; задержание, применение пыток и определение мер наказания вплоть до смертной казни (ст. 3 ГБГ). Единственной идейной основой борьбы с рецидивной преступностью князь считает религию, которой отводит решающую роль в этом деле. Апеллируя только к «правде» и «крестному целованию», он наделяет новые судебные органы широкими полномочиями и предупреждает о повышенной ответственности. Напоминая о библейских заповедях: «Не мсти… но люби ближнего твоего» и «Не делайте неправды на суде» (Лев. 19, 18; Лев. 19, 15; см. также: Рим. 12, 19), грамота закрепляет обязанность, чтобы все без исключения в каждом деле «не мстилися нихто никому, по нашему крестному целованью, и неповино б естя не имали и не казнили никакого человека, того бы есте меж собя обыскивали накрепко по нашему крестному целованью, вправду без хитрости» (ст. 7 ГБГ).
Документ упоминает еще одно немаловажное положение, на которое, по мысли князя, должна опираться исполнительская дисциплина новых должностных лиц. Дважды в тексте упоминается словосочетание: «То есми положил на душах наших» (ст. 3, 5 ГБГ), которое является перефразированным наставлением пророков. Они заповедовали: «Вложу внутрь вас дух Мой и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях моих и уставы Мои будете соблюдать и выполнять» (Иез. 36, 27), а также «если мы живем духом, то по духу и поступать должны» (Галл. 5, 25). Во исполнение этого грамота устанавливает порядок наказания «опалы» губных голов и других избранных людей, отправляющих правосудие и взыскания с их имущества потерь, связанных с разбоем. В случае ненадлежащего исполнения своих обязанностей: «не учнете меж собя розбойников обыскивати и имати», князь обещает аналогичное преследование: «самим вам от меня быти в казне и в продаже» (ст. 8 ГБГ).
Медынский губной наказ (1555 г.) пожалован царем Медынскому уезду[48]. На указанной территории на борьбу с преступностью царь мобилизует всех без исключения, включая церковнослужителей (ст. 1 МГН 1555). Приступая к своим обязанностям, старосты приносят письменную присягу, в которой берут на себя обязательство по отправлению правосудия: «с татми чинити безволокитно по уставной грамоте, в правду по сему ж крестному целованью». Христианское освящение этой присяги способствует тому, чтобы должностные лица добросовестно исполняли свои обязанности: «не хотети, ни думати, ни делати» никому «лиха», т. е. зла, а «управу чинити» только «вправду»[49].
Избранные судьи являются для утверждения в Москву. Их утверждение сопровождается принесением торжественной присяги и скрепляется подписями присягающих и целованием креста. Присягая, судьи обещают «управу чинити и судити всякиа дела по сему крестному целованью вправду, другу нам не дружити, а недругу нам не мстити, и посула нам не имати и другу на друга не просити ни на ком ни которыми делы». Судьи должны добросовестно исполнять свои обязанности, бескорыстно и нелицеприятно осуществлять правосудие и нести поручительство за своих товарищей в случае их недостойного поведения. Кроме того, они предупреждаются о том, чтобы «самим судьям корчмы не держати»[50]. На этом целуя крест своему царю, они обещают невинных людей не наказывать. О том, что «выборные лучшие люди», также именуемые «излюбленными головами», приводились к присяге «по крестному целованью», повествуют и другие памятники этого времени[51].
К категории удельных актов относятся и кормленные грамоты, пожалованные русскими князьями конкретным лицам и устанавливающие властные и судебные полномочия на отдельные города и волости. К ведению кормленщиков относились и вопросы отправления «правды», т. е. правого суда, который осуществлялся «во всем по тому, как было прежде сего»[52]. В небольших по объему грамотах и указах разрешение дел христианскою «правдою» и «по крестному целованию» является обязательным при отправлении правосудия.
Кормленные грамоты себя не оправдали. Показывая свое крайнее недовольство сложившейся ситуацией, царь отменяет кормления, а также действующую систему отправления правосудия и возлагает ее на городских и волостных старост. Свое решение он излагает подробно, как бы оправдываясь в происшедшем и опираясь исключительно на «закон Христов». Царь напоминает своим подданным, что «начало его премудрости», т. е. политики, «страх господень, и всегда перед богом себя чисто блюсти» и «никоим образом не отлучаться от преданного правила божественного». Ничего иного он не делает, а только «печется, как утвердить закон и веру пресветлую и благочестивую христианскую во всех порученных ему государствах… только закон Христов и ратные дела». В своем служении народу он руководствуется наиглавнейшей заповедью любви: «Любовь же его ко всем… равна: по достоянию всех любит, всех жалует и удовлетворяет уроки вправду» и никого обиженным видеть не хочет. Таким сотворил его Бог, по примеру которого он стремится «подручных своих пред богом в законе христианском и непорочных поставить, обращая их от всех недобрых дел; как сказано в святом евангелии». В связи с этим государь велит старостам и другим должностным лицам: «под угрозой страшного и грозного запрещения заповедь положить, чтоб им судить промеж себя разбои и татьбы и всякие дела, чтобы никакая вражда не пропускалась – ни мзда неправедная, ни лживое послушество». Государственное строение и служба царская должна быть «безо лжи и без греха вправду»[53].