Мысли из глубины - Томирлан Мизандари

После перевязки, когда уже тронулись в путь, умер Коля Пак.

Вернулись назад. Стали решать как хоронить. Разбирать общую могилу или положить рядом. Дорешались до того, что подрались.

Слава богу, до крови не дошло. Обстановка в отряде напряжJнная.

Каждый знает, что его ждJт, если нас не найдут. Решили так, отходим от могилы километра на два, и становимся лагерем, на сутки. Всем нужен отдых.

Делая себе перевязку, увидел, что края раны почернели и вывернулись наружу. Затягивая повязку, чуть не потерял сознание. Ребятам пока решил не говорить.

22 июня 1995 года.

Утром обнаружили, что нет Кирилла Мартынова. Разошлись в разные стороны на поиски. Нашли через час, на могиле. Покончил с собой. Прислонил штык нож к груди и всем телом упал на него. Рядом, придавленная камнем, лежала записка " ВсJ, больше не могу. Лучше так. " Похоронили рядом и вернулись в лагерь. Скоро подошли ещJ ребята. Не вернулись только двое, Жора Братов и Саша Петровский, которые отправились на север. Ждали до вечера, потом решили ждать ещJ до утра, но и утром они не вернулись. Ждали ещJ сутки. Кончилась вода и кончаются консервы. Через сутки умер последний тяжJлый, Андрей Скворцов. Больше ждать не можем. Оставили тайник, две консервы, четыре пачки галет и записку. Обозначили условным знаком и похоронив Андрея, ушли.

Очень болит рана. ВсJ время из неJ что то сочится, но пока ещJ терплю. Ночью решил завязывать себе рот, что бы не закричать во сне.

25 июня 1995 года.

Нашли колодец, вода не совсем хорошая, но пить можно. Пока живJм.

26 июня 1995 года.

Целую неделю не вJл дневник. Да в прочем писать то было особенно не о чем. Сегодня в два часа дня отдыхая на привале, вдруг услыхал шум вертушек. Думал показалось, но шум услышали и другие. Долго сидели боясь шевельнуться. Ждали что вот-вот найдут. Но те всJ стрекотали где то в стороне, то справа, то слева.

Через час улетели. Нас так и не обнаружили. Долго сидели молча, потом вдруг заплакал Юра Арбаков, за ним заплакали все.

Решили сдвинуться влево, к югу километра на полтора, стать лагерем и ждать, вдруг ещJ прилетят. Хотя все понимают, на сколько ничтожно мала вероятность.

Пройдя с пол километра, чуть не нарвались на караван. Но всJ обошлось. Караван ушJл.

Голодаем. Вода, хоть и протухшая, но пока ещJ есть. В отряде, из за воды, началась дизентерия.

У меня, по моему, началось заражение. Не знаю, сколько ещJ продержусь. Ребята все как порох, достаточно одного слова, и начнJтся бойня.

2 июля 1995 года.

Ночью, вдруг показалось, что меня кто то зовJт, встал и пошел. Пришел в себя только тогда, когда меня догнал часовой. Долго не мог понять где я. Из раны уже откровенно воняет мертвечиной.

5 июля 1995 года.

Утром не проснулись Ян Марантиди и ЛJша Строгов. У нас не хватило даже сил, что бы похоронить их.

Когда уходили оглянулся и увидел, как вокруг них собираются шакалы.

8 июля 1995 года.

Господи как глупо всJ....

Последняя фраза в дневнике, была написана за два с половиной часа, до того, как мы, оставшиеся в живых, я и СерJжа Ариджанов, нарвались на разведгруппу боевиков и приняли короткий, но страшный бой....

Через несколько часов, умер от пыток СерJжа. Я был посажен, вернее даже не посажен, а подвешен в зиндане за руки остроумными чехами так, что бы доставать до земли только если встать на цыпочки. Так я и провисел, простоял, как балерина двое суток, ожидая когда (как мне сообщили) за мной приедет мой кровник, Беслан, очень нервный и неуJмный чех, заросший волосами, как обезьяна, брата которого, я имел "неосторожность" убить. Этот гоблин, поклялся на Коране, что пусть он совершит грех, но он выпьет водки из моего черепа. Очень мне было неуютно, эти двое суток. Перспектива стать фужером, мне не понравилась. Но видимо Аллах, всJ же был на моей стороне, и по пути за моей головой, Беслан решил немного поиграть в войну с федералами, в результате чего, одним кровником на этой грешной земле, у меня стало меньше.

Но их у меня, ещJ много. Очень много...

БОЙ

В рукопашную решили идти под утро, часа в четыре, когда только-только рассветает и сон наиболее крепок. Пятеро суток просидели мы на каменном козырьке, вяло, отстреливаясь от вылезающих время от времени, с гранатометом, духов. Духи не торопи-лись, понимая, что патроны у нас не бесконечны. Патронов оставалось пятнадцать штук.

Пятнадцать штук, на восемь человек...

План был предельно прост, разбиться на две группы, с двух сторон ворваться в лагерь духов и далее прорываться в центр, где по логике должно нахо-дится оружие.

Оставшиеся до начала операции часы, отведJнные для отдыха, вымотали меня окончательно. Это был даже не страх, чувство беды и неотвратимости, какой то навязчивой безысходности не давали уснуть и расслабится. На какое то мгновение, как мне показа-лось, я все таки умудрился задремать и тут же проснулся от того что Андрей зажав мне ладонью рот, тряс за плечо. И вот именно с этого момента память, почему то, сохранила наиболее яркие эпизо-ды, как во сне, кусками...

Вот я, зажав рот часовому и обхватив его ногами пытаюсь повалить на землю. И как Пашка, всJ бьет и бьет его ножом под сердце, уже мJртвого, и прока-лывая его насквозь, не больно, колет меня в бедро. И ошалело, тяжело дыша, останавливается, получив от меня по голове. Вот я бегу к костерку, возле которо-го сидит ко мне в полу оборот спиной , ещJ один дух, и когда до него остаJтся всего каких то метров пять, он вдруг начинает медленно поворачиваться ко мне, и машинально, ещJ ничего не понимая, тянет за ремень автомат, и я вижу, что именно этих то, пяти метров мне и не хватит, и в этот момент, с противо-положной стороны лагеря, вдруг раздаются выстре-лы и истошные крики: "Шурави-и-и-и!!!" "Шурави-и-и-и!!!". Этот крик как толчок кидает меня вперJд, и я валюсь вместе с ним в костJр, уперевшись ему коленом в пах остервенело рву на себя автомат, и понимая, что силы не равны, вгрызаюсь зубами в его бровь, задыхаясь от бешенства, страха и крови...

Помню, как Андрей с залитым кровью лицом что то кричал мне. Но я не слыша его, рвался к центру лагеря. Туда, где уже закипел бой...

Как бежал, почему то прихрамывая и всJ пытаясь, трясущимися руками вставить рожок...

Как гибло и страшно, бился в рукопашке, Мартын, обхватив автомат, словно палицу, за ствол двумя руками. В разорванном тельнике и страшной раной через всю грудь. Пока не упал навзничь с пробитой, навылет, головой.

Вот я лежу, вжимаясь в землю, под градом пуль, который дарит мне бледный, напуганный дух, а пули как жJлуди, громко и смачно стучат в скалу над моей головой, посыпая меня крошками. Я не высовываясь, поднимаю автомат не глядя над головой и наугад, поводя стволом вправо-влево, просто чудом попадаю в него. Яица с горошину, нервы давно уже, как струны, лопнули. Сантиметр, за сантиметром я ползу к центру...