Я шел с Ганнибалом. Историко-приключенческая повесть - Ганс Бауман

1

Мне было двенадцать лет, когда карфагеняне начали осаду Сагунта. Я был еще слишком мал, чтобы ясно понимать происходящее. До тех пор Сагунт считался городом, в котором неплохо жилось даже тем, которые, как говорится, перебивались с хлеба на воду. Рядом находился морской порт. От южных ворот города до него было полчаса ходу. Дорога к побережью вела через сады и поля, приносившие хороший урожай, ибо цепь холмов не допускала сюда северный ветер. Но богатство, переполнявшее дома знати, пришло не с полей и садов, а с моря. Море приводило в Сагунт множество кораблей. Так было всегда, с глубокой древности. Но теперь город все больше превращался в остров, штурмуемый волнами безжалостных завоевателей, пока этот остров не утонул в море огня. Как мог все это понять двенадцатилетний мальчик?

И раньше происходило многое, чего я не понимал. Из Карфагена тоже приходили корабли. Они привозили посуду, пурпурную материю, редкостные стеклянные маски, а увозили серебро и хлеб. Но вдруг на всех улицах города плохо заговорили о пунийцах[2]: о пунической чуме, заразившей все побережье. Двух членов городского совета[3], выступавших за карфагенян, втащили на городскую стену и сбросили оттуда в ров. Говорили, что в Рим отправлены послы, чтобы обеспечить защиту от карфагенян с тыла.

И вдруг поползли слухи — как пламя, от одних ворот к другим: «На город идет Ганнибал!» Я видел осунувшиеся, искаженные страхом лица.

Кто такой Ганнибал, я уже знал: это был один из сыновей того самого карфагенского полководца, который завоевал Иберию[4] до самой реки Ибер[5], сделав ее пунической провинцией. Нашего города отец Ганнибала — Га-милькар Барка[6] — не трогал. Мне сказали, что Барка означает Молния. Нас молния пощадила. Но теперь против Сагунта выступил его сын Ганнибал, в армии которого было больше воинов, чем всех городских жителей вместе с женщинами и детьми. Его прозвали Юная молния. И эта молния устремилась теперь на нас. Армия, с которой он вышел в поход, ползла с западных гор, как огромный червяк, у которого было начало, но не было конца: он продвинулся между побережьем и городом и окружил кольцом городские стены. Со дня на день все вокруг становилось другим. Где были раньше поля и сады, там простерлась пустыня. Этот червяк пополз в поля и сады, и вскоре там не осталось ни одного дерева. Зато вокруг города задымились костры, и ночью казалось, что в бесчисленных местах из земли поднимаются тени загробного мира.

Я не мог поверить, что причинившие столько зла назывались людьми. Или всем этим существам — там, снаружи, — не ясно было, что дерево приносит плоды? Или они никогда не голодали и не питались тем, что растет? Или не ведали, сколько усилий требуется, чтобы возделать поле? Расположившись вокруг, карфагеняне стали приближаться к стенам города. Передние из них прятались под навесами, которые подкатывали к стенам на колесах.

— Они движутся на нас с таранами и скорпионами[7], - сказал отец.

Мы стояли с ним на вершине стены. Я видел, что стенам угрожали чудовища из железа и дерева.

— Теперь уходи! — приказал отец и поднял оружие, лежавшее у его ног.

Уходя, я бросил на него взгляд и испугался. Он уже не был похож на моего отца. У него было чужое лицо. Ненависть к осаждающим исказила его черты. Мне стало страшно.

Там, где стоял мой отец, стена немного вдавалась в ложбину, уходившую в сторону моря. Именно здесь хотел Ганнибал ворваться в город. Сюда он велел собрать все орудия штурма. На нападавших со стен посыпался град копий и стрел. Летели камни, проламывая многоэтажные осадные башни карфагенян. В руках у обороняющихся были также еловые шесты, усаженные железными иглами длиной в локоть[8]. На иглы была намотана пакля, которую зажигали, прежде чем швырнуть шесты вниз со стен; зажженная пакля разгоралась на лету, и пылающие шесты разили людей внизу под стенами.

Но пустели не только ряды карфагенян, и на стенах уже оставалось мало защитников. Мы — мальчишки — подтаскивали им все необходимое: еду и оружие, камни, копья и стрелы. Часто мы делали это в самый разгар битвы. Тут стрелы настигали и детей.

Несколько раз я видел, как защитники в ужасе указывали на кого-то внизу, слышал их крики:

— Вон он, этот новый Барка!

Я увидал человека в красном плаще, который расхаживал так спокойно, словно с ним ничего не могло случиться. Один раз он приблизился к стене шагов на тридцать; его плащ был таким красным, каким бывает огонь в полной темноте. Он подбадривал своих солдат, не обращая внимания на копья и стрелы. Вдруг он схватился за бедро; огонь плаща заколебался и потух, словно сдутый ветром, трое или четверо карфагенян подбежали и унесли его. На стенах раздался вопль:

— Ему конец! С сыном Молоха[9] покончено!

Толпа наших воинов, охваченная всеобщим восторгом, вырвалась из южных ворот, неистовствуя в расстроенных рядах врага, пока подоспевшие африканские всадники не уничтожили их всех до одного. Через неделю человек в красном плаще снова появился внизу, под стенами. С ним вовсе не было покончено! Он велел подкатить к стене деревянную башню — ее подкатили на колесах, и она была выше каменных городских башен. Деревянная башня была покрыта далеко выдающимся вперед навесом или крышей. Под этой крышей висели на крепких цепях четыре бревна. Окованными железом наконечниками ударили они в стену, в четырех местах одновременно. Стена застонала, потом она взревела и рухнула. Защитники города с испугом смотрели на то, как образуется брешь. И тогда башня из дерева направилась к каменной башне и опрокинула ее. Карфагеняне начали штурм. Но они натолкнулись на ощетинившие-

ся горящими копьями стены, которые не отступили, а бросились на атакующих. Карфагенянам пришлось покинуть поле битвы. Многие остались тут лежать. Но бреши в стене не могли зарасти сами собой. Город был смертельно ранен. Он попал в клещи, сжимавшиеся все плотнее.

Тогда из Сагунта к карфагенянам перебежал человек; он сказал завоевателям, что готов возвратиться в город в качестве парламентера с условиями, выставленными Ганнибалом. Условия полководца были жестокими: мужчины, женщины и дети должны были покинуть город, взяв с собой только одну вещь из одежды. Все остальное оставалось победителю. Сагунтянам велено было построить себе новый город — в трех часах пути от моря.

Парламентер возвратился в город. Огромная толпа окружила его и выслушала. Но как только он произнес последнее слово, людей охватила долго нараставшая злоба. И парламентера, так же как и тех членов совета, которые выступали за карфагенян, сбросили со стены. Богачи, вне себя от наглых требований врага, собрали все свое золото и серебро и сбросили в шахту, чтобы эти сокровища не достались карфагенянам. Сундуки, шкафы и столы были сожжены. Некоторые из знатных горожан бросались в огонь. Остальные побежали к стенам, чтобы быть там прежде, чем карфагеняне приступят к новому штурму. Смерть казалась желанней, нежели жизнь в нужде и бесчестии. И мы, подростки, тоже взяли в руки оружие и держались за него, видя в нем единственную надежду на спасение. Но все было самообманом. Издалека к стенам приближались серые колоссы, похожие на дьявольские скалы, на которых беснуются огоньки. Они приближались, как привидения. Наконец мы узнали в них боевых слонов с красными перьями на головах. За пышными пучками перьев прятались погонщики. Вид этих слонов, покрытых попонами и закованных в латы, заставил нас оцепенеть.