Рыцари Серебряного Щита - Януш Пшимановский

Понемногу небо окрашивается в багряный цвет, дневное светило прячется за лес, а ребячьи забавы постепенно утихают и прекращаются вовсе. Наконец все рассаживаются во дворе, там, где нет травы, но зато есть песок и в нём можно копаться сколько угодно.

— Они уже далеко отплыли, — напоминает Данка.

— Нвернадргойберг, — добавляет Кристя.

— Не на другой берег, а наверняка дальше. Нас — так они берут с собой редко, да и то только тогда, когда ветер слабый и плавают у самого берега.

— Давайте сделаем себе озеро.

— Из воды?

— Нет. Из песка.

Четыре головы склоняются одновременно, и четыре пары рук приступают к делу.

Вот берег, отделённый от «воды» валом. На песчаной воде вырастают песчаные волны. На берегу — лес из папоротников, пещера из консервной банки, а из неё выглядывает негритёнок. Он видит, как плывёт по «озеру» парусник из куска коры, как разрезает «волны» щепка-пароход. Резиновый крокодил своими размерами напоминает скорее кита. Кристя выкладывает из камешков великолепное шоссе, а Андрей выпускает из спичечного коробка жучка, чтобы он погулял немного в папоротниковой роще…

Старая Сорока перелетает с забора на вишню, туда, где листва погуще, садится поудобнее у самого ствола и дремлет.

Солнечный багрянец на горизонте бледнеет, на землю опускаются сумерки, однако это даже и лучше, потому что всё теперь кажется настоящим — и песчаное море, и пароход, и шоссе из камешков.

Кто-то пищит.

— Это негритёнок? — спрашивает Кристя.

— Нет, это моя сестрёнка, — поясняет Андрей.

Данка идёт успокоить малышку. В комнате совсем уже темно. Она склоняется над коляской, чтобы рассмотреть лицо ребёнка, и говорит:

— Не плачь. Все ушли. Мы одни тут только и остались.

Сестрёнке Андрея нет ещё и года, однако, кажется, она всё понимает, потому что сразу же умолкает, начинает играть ленточкой и сосать пальцы собственных ног.

Данка, осторожно ступая, выходит из комнаты, но по пути прихватывает с собой какой-то предмет, который лежит на столе и тускло поблёскивает в последних лучах света, ещё проникающих в комнату. Она старательно прикрывает за собой дверь и двумя огромными прыжками выскакивает на двор.

— А забыли, а забыли! — в восторге кричит она.

— Что? О чём?

— Забыли взять бинокль. Он лежал на столе. Вот уж теперь-то мы в него поглядим — так поглядим! Вдоволь!

— Это моего папы, — поясняет Андрей. — Если узнает, он оттаскает тебя за уши.

— А ты наябедничаешь?

— Нет, не наябедничаю. Если дадите мне посмотреть, то не наябедничаю.

— Ну, погоди. Я первая.

Данка знает, какую сторону бинокля взрослые обычно прикладывают к глазам, но она подносит бинокль к глазам другой стороной. По крайней мере не надо наводить на резкость, и когда смотришь в него, так всё представляется таким маленьким, словно специально уменьшилось для детей, приняло их масштабы. Смотришь в бинокль, и кажется, стоит тебе сделать лишь один шаг, и ты уже перемахнул через озеро, сел на крышу сарая, а дом… дом выглядит таким маленьким, будто он кукольный.

— Ну, давай же! А то наябедничаю.

— Погоди. Сейчас Здись, потом Кристя, а ты — под конец. Как самый младший.

— Ладно. Только не разглядывайте всё. Оставьте и мне что-нибудь.

Бинокль переходил из рук в руки. Смотрели на дом, на деревья, на Азора, который превращался вдруг в маленького щенка. И каждому становилось как-то не по себе. Ребята в задумчивости умолкали.

— Пошли на скамейку. Оттуда лучше видно.

Перешли на скамейку, сели рядышком, тесно прижавшись друг к другу.

Ветер совсем утих, поджидая прихода ночи. Даже Азор положил голову на вытянутые лапы, и только хвост его слегка пошевеливался.

Кристя опустила руку с биноклем и сказала, на сей раз медленно и отчётливо:

— Знаете, когда глядишь на наше песчаное озеро и на папоротники, то они кажутся совсем настоящими, только далёкими-далёкими. А если бы они и в самом деле были настоящими, то мы поплыли бы на пароходе к негритёнку…

— Так это же кукла, да и пароход из щепки, — недовольно протянул Андрейка. — Я бы тоже хотел, конечно, поплавать, но вот как?

— Надо, чтобы какой-нибудь волшебник всё это оживил, — пояснила Данка. — Как бывает в сказке.

— Не хочу, чтобы чародей… — Андрей беспокойно огляделся по сторонам. — Если папа вернётся…

— Не бойся. Теперь уже нет чародеев. Только в сказках остались…

— А чудо может быть, — вставила Кристя. — Ксёндз говорил…

— Чудо?! — прервала её Данка. — Исключено. Ерунда на постном масле.

Азор приподнял голову, втянул носом воздух и вдруг заскулил. Дети встрепенулись. За углом сарая, над пущей, как-то странно посветлело небо. Сквозь тёмные ветви деревьев пробивался золотисто-серебряный свет. Он становился всё ярче и ярче.

— Поздно уже, — сказала Кристя. — Можелчшедемдмой…

— Погоди, сейчас погляжу, что там такое в лесу. — Данка взяла бинокль.

— Месяц всходит, — пояснил Здишек, однако в это самое мгновение Азор завыл так странно, что все вздрогнули.

— Погляди и пойдём спать, — подтолкнула подругу Кристя.

Данка поднесла бинокль к глазам. Сквозь оптические стёкла было видно синее небо, освещенное снизу. Стоит немного опустить бинокль, и этот странный отсвет бледнеет, отдаляется… Перед глазами появляются толстые стволы очень близких сосен.

Прежде чем Данка сообразила, что смотрит в бинокль с противоположной, чем раньше, стороны, из-за деревьев появился широкий медный щит. Он начал взбираться вверх, разбухать. И вот над пущей повисла огромная и странная, совсем не такая, как обычно, Луна. Словно паутинки, от неё бежали к земле серебряные нити. Что-то шевельнулось, сверкнуло пёстрыми красками, заскользило вниз со стеклянным звоном и… треснуло.

— О-о! — вздохнула Данка, опустила бинокль и замерла от удивления.

В трёх шагах от скамейки стоял высокий, странно одетый человек. В одной руке он ещё держал пучок лунных лучей-паутинок, а другой снял с головы красную четырёхугольную шапку, обшитую барашком, и низко поклонился. Ребята увидели красные сапоги с высокими голенищами и шпорами, голубые шаровары и зелёный кафтан с длинными рукавами. Звякнула кривая сабля, подвязанная на длинной портупее к золотому поясу. Когда незнакомец выпрямился, то дети заметили, что у него загорелое, суровое лицо и пышные, закрученные кверху усы.

— Батюшки! — прошептал Здись. — Да это же Тот, Который упал с Луны!..

ГЛАВА III,

в которой произносятся удивительные заклинания, Андрейка уплывает с негритёнком за жуками, а остальные идут на Великолепный Пир в Замок

— Честь имею приветствовать вас, вельможные паны и пани, — сказал Тот, Который упал с Луны. — Я вижу, вас удивляет моё появление. Позвольте, однако, выразить вам моё глубочайшее почтение и разрешите представиться. — Подкручивая усы, он щёлкнул каблуками так, что громко зазвенели шпоры. — Я — Твардовский, мастер всяческих магий и чернокнижник.

Наступила мрачная тишина, припорошённая лунным блеском. Только эхо отскочило от чёрной стены леса, удивлённо прошептало: «…овский …агий …ернокнижник» — и тут же умолкло. Ребята, продолжая сидеть на скамейке, теснее прижались друг к другу, а Здись сунул руку в карман и, лихорадочно работая пальцами, незаметно раскрыл складной перочинный ножик.

Твардовский стоял неподвижно, ожидая ответа на свое приветствие. Слегка раздражённый долгим молчанием, он снова подкрутил усы и положил руку на эфес сабли. Холодно блеснули драгоценные камни, украшающие рукоять, — алый рубин, фиолетовый аметист и молочно-белый опал. Азор негромко заскулил, словно хотел этим напомнить, что собаки не умеют говорить и потому он ничем не может помочь детям. А дети забыли, что у каждого из них есть во рту язык. Кто же всё-таки первым наберётся отваги и ответит на приветствие чернокнижника?

— Добрый день, пан! — сказал Андрейка. Он опустил ноги на землю и вежливо поклонился. — Только не трогайте, пожалуйста, это бинокль моего папы. Если папа узнает, то он даст вам прикурить… — Тут он запнулся и начал размышлять над тем, могут ли взрослые давать друг другу прикурить или нет.

Твардовский важно кивнул головой.

— Добрый день, ваша милость! Стёкол оных чародейских, биноклем зовущихся, я не трону. Есть у меня своё зеркало, глядя в которое я вижу будущее, увеличительные стёкла, с помощью которых я добываю огонь. Я не причиню вам никакой обиды. Можете положиться на меня. Считайте меня другом и слугой своим. Благодаря вам после четырёхсот лет непрерывного сидения на Луне я смог вновь вернуться на Землю. О радость, как приятно чувствовать её опять под своими ногами, как приятно выпрямиться и расправить затёкшие руки и ноги!