Ответ Империи - Олег Измеров

На глаза ему постоянно попадались киоски для разных мелочей – одинаковые оранжево-белые, с непременным козырьком, чтобы на покупателя не капало в дождь, и похожие своими полуобтекаемыми очертаниями на поставленные набок продуктовые контейнеры для холодильника. Торчало их здесь не меньше, чем в нашей реальности, и Виктор сперва по привычке не обращал на них внимания, пока не просек, что это – автоматы. На небольшом черно-белом дисплее выбирали товар, который с жужжанием появлялся в окне выдачи. Платили той самой магнитной картой, о которой говорила бабушка из «Союзпечати»; та же карта шла и в телефонных ракушках, хотя там допускалось и мелочью.

К Полтиннику можно было делать некоторые выводы и о местном автопроме. Часть машин была советской шестидесятых-восьмидесятых. Из новых же в глаза Виктору бросилось прежде всего необычное обилие мини-вэнов-«буханок» с вагонной компоновкой и вазовской ладьей на кузове, что-то типа «Тойота Таун Эйс», только колеса побольше и подвеска повыше – видимо, чтобы можно было возить с дачи мешки с картошкой по проселочной дороге. Действительно, в большинстве таких мини-вэнов было четыре места и небольшое грузовое отделение. Некоторое однообразие моделей тачек с лихвой скрадывалось тюнингом, который здесь, похоже, расцвел пышным букетом и позволял передать в каждой машине характер владельца. И еще – на трети малолитражек красовалась надпись «Прокат».

Личных машин и маршруток было в разы меньше, чем в нашей реальности, зато один за одним сновали троллейбусы и однотипные с ними автобусы. Не было и характерного для наших родных девяностых западного подержанного автохлама, перепроданного в Россию по дешевке и вскоре украсившего ржавыми кузовами придорожные овраги, пока эти же кузова потихоньку не перетаскали в расплодившиеся пункты приема черных и цветных металлов, сплошь и рядом ворованных.

За Полтинником Красноармейская бурно реконструировалась в проспект: таксопарк и автохозяйства были снесены, частных избушек в краю не осталось, а вместо них до рынка и площади Партизан размахнулись заборы, за которыми высились подъемные краны и к небу тянулись остовы монолитного бетона. Но в этом гигантском преобразовании плоского мира в объемный не было того разнобоя, когда с особнячком псевдорусского стиля вырастает давящий куб торгового центра с площадями в аренду. Здесь, свободно откинувшись от проезжей части и тротуаров, закрывшись от них зелеными зонами и скверами с изящными фонтанчиками и детскими площадками, горделиво, словно львы среди африканской саванны, собирались возлечь многоэтажные жилые комплексы. Некоторые из них были закончены или уже приобрели окончательные формы; в них строго выдерживалось единство стиля, не вызывавшего, впрочем, однообразия и непохожего на то, что было принято в брежневское время. Казалось, архитекторы хотели выразить протест против надоевших им по предыдущим эпохам прямых линий и углов: везде, где не требовалось сочетать свободу замысла с диктатом рядом стоявших зданий другого времени и где фантазию архитектора не сдерживала жесткая необходимость следовать рациональным конструктивным формам, появлялась плавная кривая, придававшая зданию скульптурные черты.

То, что получилось, больше всего напоминало возврат к модерну, правда, без украшательства, без столь любимых в начале прошлого столетия изящных лепных рюшечек, которые на доме в двенадцать-шестнадцать этажей выглядели бы странно. С другой стороны, освобождение от оков типового проектирования не вылилось и в модернистские эксперименты, которыми любят пошалить в Западной Европе. Округления в основном касались углов стен, балконов, эркеров и лоджий; для разнообразия на фасадах встречались участки, выгнутые дугой наружу или внутрь, хотя до того, чтобы несколько изящных кривых полностью определяли облик здания, как в работах Оскара Нимейера, здесь не доходило. Наверное, потому что не каждый архитектор – Нимейер.

Три нижних этажа каждого гиганта являли собой стилобат с пешеходными дорожками и площадками для отдыха с клумбами и маленькими деревцами. Внутри этих стилобатов поселились административно-конторские учреждения, разные обслуживающие комплексы – от прачечных и столовых до детских яслей и садов, и в самом низу – магазины. В пристройках прятались заглубленные ниже уровня земли зимние бассейны и тренажерные залы. Узкими змеями под дома уходили тоннели подземных гаражей.

Послевоенные силикатные двухэтажки сиротливо жались островками, ожидая второй очереди сноса.

«Ну вот и дошли», – подумал Виктор.

Площадь Партизан между памятником и музеем тоже была перерыта и огорожена рабицей; сквозь нее было видно, что на этой части площади разбивают сквер, строят фонтаны и какие-то постаменты. «Реконструкцию площади под музей боевой техники под открытым небом ведет фирма «Звезда», – было написано на прикрученном к рабице чуть полинялом щите.

«Ага, значит, танки и пушки будут здесь, а не на Круглом озере. А кстати, плакатов-то здесь не так много. Ну, с рекламой ясно, а вот с этим – сталинским курсом, ум честь и совесть – как-то здесь негусто. Да и над «Электроникой» буквы неновые. Может, они тут уже того… отказались?»

Виктор прикрыл рукой глаза от налетевшего со стороны раскопанной площади пыльного вихря, и это почему-то его успокоило. Обычная брянская осень, подумалось ему. Скоро тут будут золотые деревья и запах сжигаемой листвы, от которого почему-то всегда тянет вновь пойти в институт и сесть за студенческую парту.

«Ладно, приступим к реализации безумного плана. Как там у Леонова в «Бегстве мистера Мак-Кинли»? С топором под мышкой проще сойти за сумасшедшего? Если не выгорит, под дурачка и закосим».

Глава 3

Привет из Туареда

Штаб-квартира бонистов действительно оказалась на чьей-то квартире, на четвертом этаже. Внизу на подъезде уже стояла дверь с домофоном, а возле нее непривычной новинкой – список жильцов. Такие вешали в подъездах хрущевок в конце шестидесятых, но потом – то ли влом народу было исправлять переехавших, то ли с целью вводить в заблуждение всякое жулье – но только к девяностым они исчезли. Воскресший из небытия список был уже не простой жестянкой, а щитком с окошками, за которыми ставилась распечатка на лазерном принтере. Кстати, в отдельном окошке была дата обновления данных.

Значит, Финозов Г. А. есть Григорий Аркадьевич. Виктор поднял руку, чтобы надавить холодную сталь нужной кнопки на щитке, покрытом серой молотковой эмалью, но на полпути замялся и вместо звонка почесал себя за ухом, как кота.

«Блин, как на конспиративную явку иду. Вдруг засада или провал… то есть наоборот, сначала провал, потом засада. К тому же свидетели… Наверняка запомнят, что я входил».

Он еще раз прокрутил в мозгу задуманную комбинацию. Из его реальности помнилось, что коллекционеры тусовались при одном из отделов Дома книги на Фокина, магазина на Станке Димитрова, и… дальше Виктор не помнил, ибо марки и значки собирал еще в пионерском возрасте, и это увлечение в серьезное не переросло. Тем более Виктор никогда не интересовался бонистами. Указанный в объявлении Финозов, возможно, был среди коллекционеров вообще не авторитетом, а каким-нибудь «общественником», взявшимся тянуть бумажную сторону дела, без которой нет коллекционерам каких-то льгот, а может быть, и самого объединения тут без бумажек не допустят. Чтобы видно было, что не какие-то подозрительные личности кучкуются, а имеют хобби, отвлекающее от алкоголизма и иных антиобщественных занятий…

Да без разницы, авторитет Финозов или бюрократ. Главное, не загреметь. Во второй и третьей реальности повезло – нарвался на умных и просекающих ситуацию и, самое главное, оказался нужен. И то в третьей до изобретения лазера все гадали – не дезинформатор ли засланный, а уж чтобы как в книжках, где попаданцем все восхищаются, удивляются, смотрят в рот и ловят каждое слово, – ну не бывает так. Все решают служебные интересы, а главное, личные, которые со служебными могут и не совпадать.

В нерешительности Виктор оглянулся. За толстой стеной дома было затишье, и лишь неподалеку, из-под арки, как из аэродинамической трубы, столбом сифонила пыль. Дворик, протянувшийся неширокой полосой между пятиэтажкой и каменным забором какого-то заведения, был какой-то не нашенский: ни тебе совковой полуразрухи и полузапустения, что царили в стороне от дорог, по которым начальство проезжает, ни наших родимых бытовых отходов – пакетов, пластиковых бутылок со стаканами и всякой прочей гадости, которую бухающим у подъезда обычно влом донести до мусорки. Все те же аккуратные скамеечки из планок на гнутой железной полосе, в палисаднике альпийская горка из булыжников – видать, при ремонте старой мостовой вывернули… Очень даже стильненько. И четыре бабушки у подъезда, из-за которых просто взять и уйти будет подозрительным. Точнее, не совсем у подъезда – из-за соседства с забором тротуар здесь шел прямо под окнами первого этажа, отведенного под магазины, а скамеечка стояла чуть в стороне, в тени деревьев между забором и тротуаром, но дверь оттуда просматривалась как сцена из зрительного зала.