Конкистадор - Геннадий Демарев

Произошло это в конце 1524 года, когда зима разразилась небывалыми для наших краёв дождями и бурями. В один из дней, завершив повседневную работу, я собрался уходить, но дон Мигель, взглянув в окно, покачал головой:

– Оставался бы ты у нас, сынок. На дворе такое творится, что хороший хозяин даже собаку не прогонит.

Я и остался, втайне радуясь очередной возможности полюбоваться Хуанитой. После ужина мы разошлись по комнатам, готовясь ко сну. Ничто не предвещало беды. Я улёгся, завернулся в тёплое одеяло, но даже согревшись, долго не мог уснуть. Повертевшись с боку на бок часа три, я услышал за дверью какой-то необычный звук, напоминающий мужской говор. Хозяин не имел привычки бродить по ночам по коридору и, тем более, разговаривать сам с собой, поэтому звуки меня насторожили. Частенько я носил шпагу, как это полагается лицам дворянского сословия, но в этот день я оставил её дома, ограничившись только добрым кинжалом работы сарагосских мастеров. Бесшумно облачившись, я сжал клинок в правой руке и, приоткрыв дверь, осторожно выглянул в коридор. Перед дверью спальни дона Хуареса разыгрывалась ужасная сцена: один из незваных гостей держал хозяина за горло, а другой, приставив к его груди нож, о чём-то спрашивал угрожающим тоном. Против двух крепких молодых мужчин ослабленный болезнями старик ничего не мог предпринять. Как впоследствии оказалось, это были воры, которые, воспользовавшись погодными условиями, решили поживиться за счёт богатого купца. Кто знает, чем это могло завершиться, не появись вовремя я. Заметив меня, злоумышленники совершенно растерялись. Один из них опустил нож, а другой ослабил хватку на горле моего покровителя. Воспользовавшись этим, дон Мигель ударил вора локтём в живот и, развернувшись, вступил с ним в неравную схватку. Что касается второго, тот, различив во мне юнца, надеялся на то, что со мной будет легко расправиться. Да не тут-то было! Увернувшись от ножа, я нанёс ему удар в грудь. Это был первый убитый мною человек. Но в тот миг я был далёк от таких мыслей. Ещё не дождавшись, когда поверженный противник упадёт, я счёл необходимым прийти на помощь отцу Хуаниты. Поскольку кинжал остался в груди вора, мне пришлось пустить в ход кулаки. Лишь после того, как пришелец был связан, я заметил Хуаниту, которую разбудил шум драки. Именно она заметила, что я ранен. И когда только противник успел продырявить мою драгоценную шкуру – ума не приложу. Не доверяя своим личным познаниям, дон Хуарес вызвал врача, который, осмотрев мою рану, признал её не опасной. К моему счастью, он оказался довольно посредственным специалистом и, на всякий случай, запретил куда-либо меня переносить, прописал строжайший постельный режим и кучу лекарств. До того я и представить себе не мог, как это приятно – чувствовать себя в роли спасителя отца любимой девушки. Меня превратили в самое ценное домашнее приобретение, вокруг меня вертелись слуги, Хуанита да и сам дон Хуарес, готовые удовлетворить любой мой каприз. Правда, смею вас уверить, что мне и в голову не пришло воспользоваться своим положением в корыстных целях. Однако, начиная с этого момента, хозяин взирал на меня не просто как на возможного зятя, а так, словно моя свадьба с его дочерью – факт сам собою разумеющийся.

Что касается угрызений совести по поводу человекоубийства, смею вас уверить, что ничего подобного я не испытывал. Видите ли, в наши времена людей воспитывали не так, как воспитывают сейчас. Да, нынче тоже происходят дуэли и убийства, но вас воспитывают уже на тех принципах, которые выгодны церкви и королю: убивать нельзя, потому что церковь и король теряют очередного налогоплательщика, крестьянина или ремесленника. А в наши времена на это взирали просто: виноват – получи ответ, только и всего.

Теперь мы с Хуанитой проводили вместе много времени либо дома, либо прогуливаясь по городу. Признаться, кое-кто мне завидовал, но тогда я был слишком наивен для того, чтобы подозревать людей в недобрых мыслях. В глаза они доброжелательно улыбались, некоторые выражали восхищение мужеством и выдержкой, проявленными мною, кое-кто даже желал всего наилучшего нам с невестой. Жизнь казалась сказкой, и мне грезилось, что так оно и будет продолжаться до бесконечности. Мы часто проводили время на берегу озера, держась за руки, целомудренно целуясь и мечтая. Это было так неповторимо… Не знаю, как и выразить ту полноту чувств, которую можно назвать одним-единственным словом – счастье.

Иногда ко мне заходил Гонсало. После того, как его вышвырнули из школы, он нашёл для себя единственное занятие, к которому оказался пригоден – пас свиней у родного отца. Его нельзя было назвать тупицей, ибо для этого он был слишком хитрым и находчивым. Наверное, наши учителя не сумели найти к нему подход. В житейских ситуациях он проявлял себя великолепно, умел со всеми договориться, всё предвидеть, чутьём лисицы улавливал, что и как можно говорить тому или иному человеку. Это был, можно сказать, врождённый дипломат. Но начала арифметики и грамматика оказались ему не по силам. Странно… А может, вся проблема заключалось в его лени?

При знакомстве с Хуанитой он пришёл в восхищение и заявил, что отныне будет для неё первым другом.

Он ей сразу не пришёлся по сердцу.

– Чем? – в недоумении спрашивал я.

– Не знаю, милый, – ответила она. – Есть в нём нечто неуловимое, скрытное, скользкое…

– Гм… Может быть… – растерялся я. – Но почему я этого не замечаю?

Конец ознакомительного фрагмента.