Пришельцы. Выпуск 2 - Николай Бодров

В свою очередь, фобии тех, кто еще не свихнулся, порождают потребности в «безопасном», закаляющем щекотании нервов с помощью триллеров, хоррора в литературе и соответствующих киноужасах.

И тогда выясняется, что это далеко не безобидное созерцание, и у зрителя, происходит сбой психики. И появляется очередной Джек-потрошитель. «Информационный повод» для очередного ужастика. И круг замыкается.

На туже мельницу страха перед завтрашним днем льет воду и экономическая идеология рыночного демократизма.

Американская, да и вся современная западная фантастика в целом, крепко завязаны на невропатологический массовый спрос. Платят только за секс и насилие. В результате, за редчайшим исключением, наглядное, почти биологическое, размножение массового безумия.

Странно, на первый взгляд, что жанр фантастики практически не развит среди народов Востока.

Более половины земного человечества довольствуются народными сказками, эпосом, мифами, религиозной литературой и традиционными прозой и поэзией.

Но достаточно почитать Веды или современных духовных писателей, чтобы понять: то, что для нас запредельная, необузданная фантазия, для них, в относительно недалеком прошлом, повседневная реальность (кстати, и в Библии тоже).

Путешествие во времени? Запросто: человек в медитации просто перебирает в глубинной памяти собственные предыдущие воплощения.

А подробное техническое описание летавшей на ртути и соответствующих заклинаниях вимане?

А «легкие путешествия на другие планеты» с помощью все той же медитации? Уж если и удастся использовать черные дыры в качестве переходов из мира в мир, то, конечно, не в физических телах…

Одна из самых потрясающих «фантастических» книг, прочитанных мной когда-либо, это автобиографический «Путь йогина» Йогананды.

У индийцев, решивших встать на путь духовного развития, принято искать своего учителя (гуру).

И, будучи юношей, Йогананда долго его искал. Обошел и объехал многих духовных учителей. Они демонстрировали ему почти весь набор восточных чудес: ясновидение, материализацию, левитацию, телепортацию, одновременное присутствие в разных местах, управление духами и стихиями и многое другое, чему могли научить прилежного ученика. Но лишь при приближении к Шри Юктешвару Йогананда за сотни метров почувствовал, что сердце готово выпрыгнуть из груди от переполнившей его радости.

То же самое, примерно, произошло и со мной при чтении «Розы мира» Даниила Андреева. Многие из друзей и знакомых ничего из нее не поняли и по известной формуле: «Кто-то из нас двоих бредит, но только не я», — решили, что это бред жертвы сталинских репрессий, свихнувшегося в политическом изоляторе поэта.

Пытаясь спорить и что-то доказывать, я быстро понял бесполезность этих энергозатрат. И еще. Каждый, возможно, как индийские юноши, ищет своего учителя. В нашем случае — свою книгу.

В аннотации к моему изданию «Розы мира» («Московский рабочий», 1992 г.) было написано, что это фантастика из редкого после революции жанра русского космизма.

Что ж, почему бы и нет? Пусть для берегущего свой постматериалистический душевный комфорт читателя вся мистика, вся метафизика, вся апокалиптика да и все богословие в целом будут русским космизмом.

Гораздо интереснее не жанровое определение произведения, а его содержание.

Возьмем, к примеру, свежесозданный «СНУФФ» В. Пелевина. То, что это фантастика, понятно любому с первой страницы. Но только с середины произведения начинаешь все отчетливее осознавать, что это еще и апокалиптика, причем с попыткой заглянуть в «постантихристовы» времена.

Попытка, на мой взгляд, несколько однобокая, нарисованная черным на фоне красного, с обильным (тут, кстати, иногда к месту), но не типичным для Виктора включением ненормативной лексики.

Только слепой не заметит в романе еще и острейшую критику моральных и материальных ценностей современного постиндустриального общества. Настоящее, документально заснятое массовое кровопролитие гораздо острее воздействует на пресыщенного вымыслом зрителя, и дискурсмонгеры с сомелье детально прорабатывают сценарии очередных народно-освободительных войн. Не правда ли, до боли похоже на идущие по нашим головам «цветные революции»?

Собственно, абсолютно уверенный в глобальном превосходстве Запада над остальным миром Даллес не стал особо вуалировать и засекречивать свой пресловутый план. И он, увы, не был писателем-фантастом. Он, наоборот, был одним из наиболее здравомыслящих политиков.

Впрочем, нельзя исключить, что и он читал Откровение. И понял, что Америка идеально воплощает в себе идеологию «всадника на вороном коне» и, метаисторически идя на смену «рыжему», обречена на глобальное доминирование на земном шаре. Правда, только до появления на сцене очередного всадника.

Нарастающий и в самой Америке, и в остальном мире интерес к апокалиптике, раздражающее уже количество несбывшихся «концов света», заставляют и наших законодателей умонастроений обратиться к этой вообще-то богословской тематике. Но богословов у нас читают только религиозные маргиналы. Так как от изучения трудов Брянчанинова, Соловьева, Андреева, Меня, Осипова и других болит изнеженная «чистой» развлекаловкой голова. Вот и приходится засучивать рукава тем, кого хотя бы огромная аудитория ранее прирученных фанов прочитает по инерции. И, может быть, даже осознает, что жвачка Интернета не спасет от глобальных социальных катаклизмов, как не спасает от природных.

Философы пришли к интересному выводу: идет глобальный и непрерывный процесс накопления человечеством знаний о Вселенной. В том числе и метафизических. И деление путей получения этих знаний на религиозные, научные и художественные имеет лишь технологический смысл. Само по себе знание, как и отражаемая им Вселенная, цельное.

Но, думаю, именно фантастика тут может стоять чуть особняком.

Вспомним Толкиена и его Средиземье. Это целая планета, или планетарный слой, созданный воображением писателя.

А если мы, по Библии, созданы Творцом по своему образу и подобию, то не воплотил ли Он в нас и свою потребность творить все новое?

Татьяна Туманова

Фантастика на всю жизнь

Мне было четыре года, когда из горящего Смоленска семья с большими трудностями добралась до Москвы и потом была эвакуирована в далекую Сибирь.

Так началось мое сознательное детство.

Разумеется, никаких игрушек в тот первый военный год не было. У взрослых тоже не оставалось времени заниматься с детьми. Единственный источник информации — газеты. Мне тоже пришлось учиться читать по газетам. В то время там были только тексты, никаких фотографий или рисунков. Буквы я знала еще раньше, и вдруг поняла, как складываются слова. Читать стала сразу быстро и легко. Но скучно. Чтение меня не захватывало, потому что значений многих слов я не понимала. Мне просто нравилось, что я читаю, а взрослые меня слушают и хвалят. К тому времени, когда мне исполнилось пять лет, детские стишки Барто и Чуковского, которые я и раньше знала наизусть, меня не интересовали. Потом появилась первая маленькая «взрослая» книжечка — это были стихи Пушкина в бумажном переплете. Там были «страшные» стихотворения про «вурдалака» и как «сети притащили мертвеца». В бараке, где нас поселили, электричества не было, вечером зажигалась лампа на столе, где братья делали уроки, а я с бабушкой и маленьким трехлетним двоюродным братом сидела у печки, горела лучина, и я шепотом повторяла «страшные» строчки.