Добро пожаловать в Некрополь - Сергей Бортников

— Павел.

— Ты что, сволочь, издеваешься надо мной, да? Фамилия, звание!

— Не знаю. Ей-богу, не знаю…

— Сержант!

— Я!

Сухощавый красноармеец среднего роста с обветренным азиатским лицом мигом вырос из-за порога.

— «Рыбака» — в расход! Всё равно с него толку, как с козла молока…

— Как в расход? А закон, а конвенция?! — отчаянно взмолился пленник.

— А ты каким законом руководствовался, когда шёл на мою Родину, какой конвенцией? Диверсантов ни одна армия в плен не берёт!

— Вспомнил, господин подполковник, вспомнил!.. Павел — радист.

— Радист?

— Ну да… Я случайно услышал его разговор с командиром, как только мы переправились на ваш берег. «Где моя радиостанция?» — спросил Павел. «Много будешь знать — скоро состаришься, — ответил тогда Игорь. — Эфир — следующей ночью. А до неё ещё дожить надо!»

— Так и сказал «дожить надо»?

— Ага.

— Как в воду глядел твой командир.

— Точно… Русская народная мудрость, как всегда, оказалась права.

— Ладно, иди, а я пока с Павлом побеседую.

— Он жив?

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали… Товарищ сержант, уведите пленного!

— Расстрелять его, товарищ подполковник? — улыбнулся в роскошные усы красноармеец.

— Не надо. Я передумал. Пусть поживёт. До утра.

— Слушаюсь!

— Посади под замок и приведи второго!

— Есть!

— Ну как, капитан, удалось дозвониться до командарма Потапова?

— Так точно.

— И что Михайло Иванович?

— Говорит, что ему и так каждый день докладывают о перебежчиках.

— Так то ж не перебежчики — дипломированные диверсанты. Профессионалы!

— Ну и приказал отправить копии допросов. Мол, почитаю, разберусь…

— Когда разберётся-то? Завтра война!

— Товарищ подполковник, давайте доложим обстановку Белоцерковскому[5]. Пускай выделит человечка, так сказать, для очистки совести. Сами знаете, лучше перебдедь, чем недобдеть.

— Ладно. Докладывай. А я пока с германским радистом потолкую. Сержант Причиненко!

Дверь скрипнула.

— Разрешите? — поинтересовался всё тот же усач и, не дожидаясь ответа, кивнул двум своим собратьям, крепко держащим носилки, на которых страдал молодой человек с измождённым жёлтым лицом.

— Заводите.

— Правильнее сказать — заносите!

— Делай, что тебе говорят, умник.

— Есть…

Носилки положили на стол прямо перед носом Сурженко, чтобы ему было сподручнее сверху вниз смотреть на раненого диверсанта.

— Ваша фамилия и звание?

— Рядовой Вилли Штофф.

— А Серёга утверждает, что ты офицер.

— Откуда ему знать?

— Твоя правда…

— Он сам лейтенант — никак не ниже. Как Игорь.

— Кто тебе такое сказал?

— Никто. Глаза и уши имеются.

— Поясни!

— Когда нас готовили к заброске, Штольце только с ними двумя имел дело.

— Штольце… Знакомая фамилия! — не моргнув глазом, соврал Сурженко.

— Это один из руководителей отдела, занимающегося диверсиями на Восточном фронте.

— Даже такой есть?

— Будет. С завтрашнего дня.

— Понял. Среди ваших личных вещей — шифровальный блокнот и сухие анодные батареи. А рация где?

— В тайнике.

— Проведите меня к нему.

— Мне неизвестно его месторасположение.

— А кому известно?

— Игорю.

— Ну да… Есть на кого свалить.

— Почему вы так говорите? Он что, мёртв?

— Мертвее не бывает. А ты смекалист, братец…

— Учили…

— Когда первый сеанс связи?

— В три часа ночи.

— Сегодня?

— Завтра…

— Ясно. Ключом работать сможешь?

— Так точно. Но как вы обнаружите наш тайник?

— А мы не будем даже пытаться его искать. Ты передашь нашему человеку шифры и пароли; он и свяжется с твоим руководством.

— Не выйдет. У них есть образец моего «почерка».

— Тогда сам сядешь за рацию и без фокусов отобьёшь нужный текст. Или ты не хочешь жить?

— Хочу, господин подполковник…

— Это в вашей армии есть господа, а в нашей — товарищи. Хотя какой я тебе, а ты мне, к чёрту, товарищ?.. Враги мы с тобой, братец. Кровные враги!

— Я не враг. У меня отец — рабочий. Токарь.

— Снаряды точит на наши головы?

— Нет-нет. У него мирная специализация. Сантехника. Краны, коленья.

— Бреши, да не заговаривайся! Выйдешь в эфир?

— Так точно… Однако вам придётся учесть ещё одну немаловажную деталь…

— Какую?

— Подчинённые Штольце обязательно замеряют мощность передатчика, с которого идут радиограммы в Центр, и если они не совпадают…

— Не бойся, Вилли, всё будет путём… Мы подберём тебе прибор с соответствующими параметрами! Свободен! То есть… Выносите его, товарищ сержант!

— Разрешите, товарищ подполковник?

Это Ковалёв наконец вернулся в кабинет начальника отряда.

— Входи, Филипп Андреевич. Ну, как там наше руководство?

— Здравствует!

— Бдительность усилить не призывает?

— А как же. Призывает. Но на провокации поддаваться не рекомендует.

— Эх, вынуть бы их из тёплых кабинетов — и к нам, в блиндажи… Чтобы собственными глазами поглядели на эти, так сказать, провокации!

— Согласен. Разрешите выполнять?

Они оба рассмеялись.

— Что радист? Соглашается работать на нас?

— А куда ему деваться? — вопросом на вопрос ответил Сурженко. — Что ты всё спрашиваешь и спрашиваешь? Кто, чёрт возьми, из нас начальник? Так что давай докладывай. Как положено по уставу. Кратко, по существу!

— Есть! — улыбнулся Ковалёв, давно досконально изучивший весёлый нрав своего командира. — Пришлют к нам человека. Сегодня же.

— Кого, если не секрет?

— Капитана Ковальчука[6].

— А… Иван Иваныча. Знаю такого. Мужик, что надо! Кремень!

Любая машина, появляющаяся на единственной дороге, ведущей к хутору Волчий Перевоз, летом была видна издалека. Её выдавал огромный столб пыли, поднимающийся позади движущегося транспорта.

Так было и в этот раз.

Сначала — «песчаная буря», затем — автомобиль.

За его рулём — сержант госбезопасности, справа, рядом с ним — дюжий мужчина средних лет, рано начавший седеть и лысеть. В тёмно-синих петлицах шерстяного френча цвета хаки с накладными карманами — продольный серебряный жгут, на каждом из рукавов — по три шитых серебром звезды.

— Капитан госбезопасности Ковальчук, прошу любить и жаловать!