Морской почерк - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Петя, что ты здесь делаешь, не золото ли приехал копать? – попытался пошутить я, но он только помрачнел.
Я вспомнил, как мы с ним сидели в вестибюле училища, когда были на пятом курсе. Абитуриенты готовились к экзаменам, и чья-то мать подошла к нам посоветоваться, на какой факультет отдавать своё чадо. Я, помнится, был не в духе, поэтому промолчал, а Петя залился соловьём: мол, лучше арктического нет!
– Вы знаете, как манит к себе Арктика? Человек, который хотя бы раз там побывал, уже не уедет оттуда ни в жизнь. А люди какие! А природа! А зарплата!
Услышав про зарплату, мать поблагодарила Петю и пошла разыскивать любимого сына…
– Петя, что с тобой случилось, можешь рассказать?
– Да что рассказывать. После училища решили мы с женой поехать на какую-нибудь отдаленную станцию, чтоб заработать деньжат на квартиру, а заодно и на машину. Стали на всем экономить, дабы уложиться в пять лет. Вначале всё шло как по маслу. Направили нас сюда. Рыба, мясо, дичь здесь, можно сказать, бесплатные. Одежду выходную покупать не нужно – куда здесь ходить! Почти всю зарплату – на книжку. В отпуск не ездили. Так прошло года три, а потом Ленка что-то затосковала. Летом-то здесь ещё ничего, а зимой? Сидим целыми днями в избе, топим по очереди печку да выбегаем по расписанию снять показания приборов. Тоска. «Отпусти, – говорит, – меня, ради Бога! Я лучше тебя в Ленинграде буду ждать. Нет моих сил терпеть такую жизнь». Я ей: ну что ты, Лена, мы же договаривались… «Нет! Больше не могу!» Да как зарыдает! И так несколько дней, не остановить, уже хотел врача по рации вызвать. А потом замолчала, как будто оцепенела. Я к ней и так и сяк – молчит, на мои вопросы не отвечает. От работы и пищи отказалась. Куда деваться? Отправил я её ближайшим самолетом, и стало мне совсем тоскливо. Поверишь, три года спиртного в рот не брал, а тут запил, да так, что не мог остановиться. Пил, но работал. Через силу, через зубовный скрежет, а приборы проверял, радиограммы кодировал и отправлял. Полгода почти Господь терпел, а потом наказал. Просыпаюсь по будильнику, а кругом всё полыхает. Едва успел выскочить из избы. Из Нового Варандея огонь заметили, прислали пожарную машину. Затем приехала милиция, а я лыка не вяжу. Прислали комиссию, посчитали убытки, ну и присудили мне их выплачивать, продолжая работу на восстановленной станции. Теперь, чтобы рассчитаться с государством, мне придется здесь работать еще восемь лет. Жена подала на развод. Вот такая романтика получилась.
Пришла продавщица, и народ шустрой змейкой проскользнул в магазин. Стояли тихо, с почтением взирая, как слоноподобная украинка переодевается и готовит прилавок к торговле. Но вот взлетели в немом вопросе мохнатые брови, и редкий по подобострастию голос невнятно промямлил:
– Водка есть?
– Нет.
– Одеколона есть?
– Нет.
– А что есть?
– Ничего нет.
Местные ушли, я осмотрел прилавок. Несколько видов круп, хлеб, сахар, лавровый лист, соль, мука. Всё.
Петя купил две бутылки водки и ушел, даже не попрощавшись. Нашлась водка и для нас.
– Что же вы местным-то водку не продаете? – задал я вопрос из чистой справедливости.
– Если я им буду продавать водку, то они будут покупать только её. Денег-то у них почти нет, так пусть хоть детям что-нибудь купят, да и поесть себе.
Она рассказала, как на неё писали жалобу. Хоть письмо и было анонимное, но местных в нем опознали по фразе: «Особенно плохо продавщица относится к коренным жителям поселка, редко продает им водку и одеколонные напитки».
Мы вышли из магазина. У входа стоял, сворачивая самокрутку, пожилой ненец:
– Продайте бутылку, сильно выпить охота.
– Да мы тебе так отдадим, только покажи, как ты живёшь! – Олега снедало этнографическое любопытство.
В прихожей небольшого домика стояла невыносимая вонь. Прямо на земляном полу в беспорядке валялись: ободранная тушка нерпы, горка наваги, грязная одежда, сети, скелет оленя и мешок с мукой. В жилом помещении всё было скромненько и, как говорится, со вкусом. На дощатом полу возле печки – матрацы, небольшой самодельный стол и скамейки того же производства. Запах прихожей переместился сюда. Мы отдали бутылку Никитичу (так представился старый ненец) и вышли во двор немного поболтать.
– Медвежьей шкуры у тебя случайно нет? – неизвестно зачем спросил я.
– Сто ты, сто ты, медведя нельзя стрелять, посадят.
– А разве они здесь есть? – удивился Олег.
– Приходят иногда, однако.
– Куда приходят?
– Сюда, – просто ответил Никитич. – Вот сегодня ночью один приходил. Стоит возле двери и говорит: «У, у!». А я ему: «Посол на х… посол на х..!» Еле прогнал.
Мы с Олегом переглянулись. Начинал свежеть северо-западный ветер, а как быстро здесь раздувается метель, мы уже знали. Попрощались с Никитичем и пошли на судно.
На чуть припорошённом льду возле самого берега я заметил свежие следы медведя. Олег подошел, взглянул на них, как-то отрешённо посмотрел по сторонам и довольно резво заскользил в сторону парохода. Я не мог за ним угнаться. А вскоре и судно, до этого прекрасно видное с берега, укрылось в пелене метели. Мне стало страшновато. Я побежал, ориентируясь на следы Олеговых лыж. Но вот позёмка начала укладываться в широкие полосы, толщина которых росла на глазах, и я, потеряв следы, сбился с пути. Попытался ориентироваться по ветру, но вскоре понял, что это бесполезно. Ветер лупил то с одной, то с другой стороны. Метель кружила по бухте. Я испугался. Не было сомнения, что я нахожусь где-то недалеко от судна, но шанс заблудиться и уйти не в ту сторону был очень велик.
И тут я наткнулся на большой торос. Откуда он здесь взялся, было непонятно. Может быть, возник, когда ледокол ставил нас к ледовому причалу? Я сел. Поднявшиеся на дыбы льдины укрывали меня с трех сторон. Незаметно для себя, убаюканный завыванием метели, я задремал.
