Город Ильеус - Жоржи Амаду

Грузовики въезжали в склад, грузчики взваливали мешки на плечи, сгибаясь под их тяжестью. Мешки падали, глухо ударяясь о доски, шофер заводил мотор, грузовик выезжал на улицу, останавливался у гавани. За ним другой, третий, — без конца. Снова шли грузчики, согнувшись под тяжестью мешков, бежали по мосту — странные черные существа с большими уродливыми горбами. Огромный пепельно-серый шведский пароход проглатывал мешки с какао. Пьяные матросы ходили вверх и вниз по сходням и разговаривали на непонятном языке.

Жозе прислонился к стене, глядя, как женщины зашивают мешки. Роза шила с серьезным лицом, сжав губы, не подымая глаз. Шофер глядел на неё пристально, с улыбочкой, но Роза не замечала его, потому что очень торопилась. Жозе постоял ещё с минуту, надеясь, что мулатка всё же увидит его и улыбнется, но потом махнул рукой и покорно пошёл к своей машине.

— Этот кобель, наверно, сейчас вернётся, ему ведь не терпится жену увидеть…

Жозе пробормотал эти слова сквозь зубы, но грузчик номер семьдесят два, проходивший мимо с мешком какао на плече, услышал и засмеялся. Жозе и сам засмеялся.

Карлосу Зуде действительно не терпелось увидеть жену. Он поднялся на лифте, быстро прошел через залы, где служащие почтительно привстали, увидев его, открыл дверь с металлической дощечкой:

Сел за письменный стол. Служащий, сопровождавший его, положил на стол портфель и стоял, ожидая, пока Карлос заговорит.

— Вы можете идти, Рейнальдо. Пришлите ко мне Мартинса.

Служащий поклонился и быстро вышел.

Карлос повернулся в вертящемся кресле, посмотрел сквозь большое окно на оживленную улицу, по которой ехали грузовики. Автобус отходил в Итабуну, вокруг толпились люди.

Управляющий, задыхаясь, почти вбежал в кабинет:

— Я следил за погрузкой…

Пожав руку хозяину и задав несколько вопросов о его поездке, он остановился в ожидании. Карлос открыл портфель, разложил на столе бумаги, предложил управляющему сесть:

— Дело сделано… Продаем сто тысяч арроб[1] по двадцать тысяч рейс. Я послал телеграмму и уже вчера получил ответ: договорились окончательно.

Управляющий удивился.

— По двадцать тысяч рейс? И только сто тысяч продали? — сказал он нерешительно, с некоторым упреком. — У нас ещё на складе сто восемьдесят тысяч осталось…

Карлос Зуде улыбнулся. Старый Максимилиано Кампос улыбнулся ему в ответ с портрета, висящего на стене напротив. Собственно говоря, это именно он, Максимилиано, организовал экспортную фирму «Зуде, брат и K°». Он умер десять лет назад и перед смертью советовал Ромуло, старшему из братьев Зуде, посвятить всю свою деятельность исключительно торговле какао. Этому совету последовал Карлос, и состояние фирмы Зуде с тех пор утроилось. Максимилиано улыбался с портрета своей гонкой и хитрой улыбкой, отвечая на улыбку Карлоса. Карлос был в хорошем настроении. Да, старый Максимилиано знал толк в делах, связанных с какао, он и появился в Ильеусе тогда же, когда какао… Карлос повернулся к управляющему и сказал почти с гордостью:

— Да, я продал только сто тысяч, Мартинс, да и то думаю: не много ли? Когда-то цены назначали покупатели: платили, что хотели. Ильеусское какао составляло такой ничтожный процент на рынке! Так, какой-то ненужный привесок. Не знаю, рассказывал ли вам кто-нибудь об этих временах: тогда наша фирма была маленькая, вместо теперешнего здания был жалкий такой домишко, да и тот не наш, мы его снимали. С тех пор двадцать пять лет прошло, Мартинс…

Управляющий кивал головой. К чему клонит хозяин? Карлос Зуде растянулся в кресле и продолжал:

— Продал я только сто тысяч, Мартинс, а может, лучше было бы продать всего-навсего пятьдесят. Вот что я вам скажу: цены на какао повысятся так, как ещё никогда не повышались. Уже в этом году будем продавать по тридцать тысяч рейс, не удивляйтесь…

— Тридцать тысяч? Возможно ли…

Лицо управляющего выразило недоверие. Карлос широко улыбнулся. Он улыбался Максимилиано Кампосу.

— Я продал сто тысяч арроб, но не в этом успех моей поездки, Мартинс. Дело в том, что в Баии я долго беседовал с Карбанксом, и оказалось, что он во всём со мной согласен. Он высказал целый ряд интересных соображений. Цена на какао повысится так, как ещё и не снилось никому, Ильеус будет утопать в золоте… Вы знаете, какое место в мире занимает Ильеус по производству какао?

Управляющий знал и назвал цифры. Он с восхищением смотрел на главу фирмы. Мартинс считал себя хорошим работником, аккуратным, старательным, прилежным, но сознавал, что ему не хватает той коммерческой жилки, какая есть у хозяина. Карлос встал, заложив пальцы за жилет. Такая была у него привычка.

— Настал момент, Мартинс, когда американцы начнут платить столько, сколько мы запросим. Цены будем устанавливать мы, здесь у себя, в Ильеусе, а не американцы в Нью-Йорке… (Максимилиано улыбался на портрете.)

Управляющий ждал, что ещё скажет хозяин. Карлос посмотрел в окно, на улицу, на прохожих. Запах какао наполнял комнату. Хороший запах!

— Какая цена в сводке?

— Высший сорт — восемнадцать тысяч триста рейс. Good[2] — семнадцать тысяч девятьсот. Средний — семнадцать четыреста.

— Без доставки?

— Без доставки. С доставкой высший сорт стоит восемнадцать тысяч девятьсот. Хорошая цена…

— Плохая цена, Мартинс. Нью-йоркская цена. Ильеусская будет выше. Пойдите на биржу и предложите полковникам: кто хочет продать какао со своих плантаций? Платим без доставки по… — Он задумался на мгновенье, плотно сжав губы: — По девятнадцать тысяч…

— Девятнадцать за арробу? — спросил Мартинс испуганным голосом.

Карлос Зуде разгладил рукой морщинку на брюках.

— Да, Мартинс, по девятнадцать. А может быть, даже по девятнадцать с половиной. Скоро будем платить по двадцать или двадцать пять тысяч, вот увидите…

Управляющий в растерянности не знал, что и сказать. Карлос продолжал, понизив голос:

— К концу года владельцы шоколадных фабрик будут нам платить по тридцать тысяч, а то и больше, за арробу. — И добавил твёрдым голосом: — Заплатят столько, сколько мы потребуем…

— Поразительно… — сказал управляющий.

Карлос Зуде распорядился:

— Позвоните по телефону всем экспортерам и пригласите их от моего имени и от имени Карбанкса сегодня вечером в Коммерческую ассоциацию на собрание. К девяти часам. Проследите, чтобы явились все до единого. Скажите им, что это важно, что я на этом настаиваю, и не забудьте упомянуть имя Карбанкса…

— Будет исполнено.

Карлос собрал бумаги, некоторые из них отдал управляющему, пожал ему руку, снова прошел через залы, где служащие, обливающиеся потом, вставали при его появлении, и на лифте спустился в нижний этаж. На мгновенье он задержался в дверях. Множество людей проходило мимо, и все спешили куда-то; из соседнего бара слышались чьи-то голоса; в витрине кинотеатра были выставлены фотографии кадров нового фильма. Жозе ждал, открыв дверцу автомобиля. По улице проходили грузчики с мешками какао на плечах. Двери «Гранд-отеля» каждую секунду открывались и закрывались, впуская и выпуская людей. В порту загудел пароход. Карлос Зуде снова улыбнулся: он был доволен собой, восхищеньем окружающих, доволен тем, что служащий конторы встретил его на аэродроме, а управляющий слушал разинув рот и что при виде его люди снимали шляпы. Как было бы хорошо, если бы Жульета была здесь, рядом, и смотрела вместе с ним на оживленные улицы просыпающегося города! Может быть, увидев, как жизнь бурлит в порту, она поняла бы, почему им необходимо прожить здесь еще несколько лет и отказаться на время от пляжей Рио-де-Жанейро. Он вспомнил, как во время поездок в Баию Максимилиано рассказывал ему о прошлом этой земли, о том, что происходило в Ильеусе тридцать лет назад. Максимилиано рассказывал много историй, но особенно запомнилась Карлосу одна: о бородатом полковнике с револьвером за поясом, с хлыстом в руке, с жестким взглядом и спокойным голосом. Когда этот полковник проходил по улицам, купцы указывали на него пальцем и говорили:

— Это — хозяин земли!

Хозяин земли… Когда-нибудь и на него, на Карлоса, будут так же указывать пальцем. И на Жульету… Они станут хозяевами этой земли.

Он сел в автомобиль:

— Домой, Жозе!

Жозе дал гудок, проходивший мимо грузчик шарахнулся в сторону, и машина понеслась. Карлос Зуде засунул руку в карман и достал жемчужное ожерелье. «Хочу видеть её голой, совсем голой, только с этим ожерельем на смуглой груди». Он закрыл глаза, чтобы удержать виденье.

2

Карлос разделся, надел купальный костюм, выпил бокал вермута в столовой и вышел на горячий асфальт набережной, насвистывая модную самбу. Он шел быстро, мелкими шажками, подпрыгивая на раскаленном от солнца асфальте. Мальчишка, который сидел на скамейке и со спортивным азартом плевал в сторону пляжа, стараясь плюнуть как можно дальше, при виде Карлоса бросил столь увлекательное занятие. И, не удержавшись, нахально расхохотался: очень уж ему понравилось смотреть, как человек с тонкими ножками и большим животом, явно не помещавшимся в купальных трусах, идет мелкими шажками по горячему асфальту и подпрыгивает. Дерзкий хохот мальчишки огорчил Карлоса Зуде и нарушил гармонию этого радостного утра. Карлос притворился, что не слышит, но подпрыгивать перестал и шел по раскаленной земле, обжигая ноги. Невольно он посмотрел на свой живот: да, конечно, он уже не тот красивый мальчик, по которому женщины сходили с ума двадцать с лишним, лет тому назад. Ему уже сорок четыре, и все возрастающая полнота (он любил сочные баийские кушанья с приправами) портит его. «Расширение желудка», — говорит врач. Одетый он выглядел много лучше, моложе на десять лет. Костюмы из дорогого кашемира, сшитые в Баии знаменитым портным, красивые галстуки, сделанные на заказ ботинки и пояс (главным образом пояс, который скрадывал живот) совершенно меняли его. Волосы вот только немного поседели, но это как раз придаёт его наружности что-то романтическое, как говорит Жульета. Вид у него всё же немного потрепанный, в этом нет сомнения. Даже не немного. Это результат тех лет, когда он кутил днями и ночами, а Ромуло занимался фирмой и заботился о её будущем. Старший брат предоставлял ему полную свободу, и Карлос вёл беспутную жизнь почти до тридцати лет. В конце концов он бросил медицинский институт, где собирался ввести новую систему образования: вечерние занятия заменить кутежами в кабаре, утро проводить в постели с женщинами, а после обеда ходить в кино и ухаживать за девчонками на прогулках. Карлосу было двадцать девять лет, когда он начал работать в фирме и, не переставая кутить и развратничать, неожиданно развил бурную деятельность. Он первый понял и горячо поддержал Максимилиано Кампоса, советовавшего бросить табак и хлопок и перейти исключительно на торговлю какао. Когда Максимилиано умер, Карлос стал главой ильеусского филиала фирмы, долгие месяцы проводил на юге штата, покупал какао, расширял дело и в конце концов превратил фирму в одну из крупнейших. Он очень полюбил эти края, приятели называли его «грапиуна» — местным жителем. Когда Ромуло умер, завещав ему фирму и оставив на его попечение вдову с двумя детьми, Карлос решил бросить всё остальное и посвятить свою деятельность исключительно торговле какао. Он окончательно перевёл главное отделение фирмы в Ильеус, выстроил новое здание и стал подумывать, не пора ли ему жениться. Эту мысль внушила ему невестка. Сам он интересовался только баийскими женщинами, тамошние француженки и польки обучили его разным тонкостям, и примитивные женщины Ильеуса не удовлетворяли его. Невестка жаловалась, что он «становится неисправимым, скучным холостяком». За отсутствием женщин, которыми стоило бы заняться, Карлос окончательно пристрастился к вину, чему немало способствовали его друзья — помещики, или «полковники», как их здесь называли. Эти вчерашние завоеватели девственных земель могли пить день и ночь напролёт, — вино не оказывало на них никакого действия. Невестка втайне боялась, что пьянство погубит Карлоса, что он не сможет заниматься делами и фирма придет в упадок. Карлос был опекуном её детей, и его поведение ставило под угрозу их будущее. Она развила бурную деятельность: искала для Карлоса невест, знакомила его с новыми людьми. Но он, вероятно, так никогда бы и не женился, если бы в один прекрасный день не познакомился на вечеринке в Баии с Жульетой Санчес Роша, дочерью виноторговца Роша из нижней части города. Мать Жульеты в молодости славилась своей красотой, люди оборачивались, когда она проходила по улице. Красотой и легкомыслием: по слухам, она изменяла мужу и даже однажды вскружила голову самому губернатору штата… Дочь унаследовала красоту матери: все юноши столицы штата были влюблены в Жульету. У неё было смуглое лицо испанки, черные волосы, а глаза смотрели задумчиво, с какой-то печальной и мягкой истомой, словно вот-вот она упадет в обморок. Эти романтические, таинственные глаза, будто умоляющие о чем-то, как-то не подходили к ее гибкому и крепкому телу спортсменки, к уверенным, ловким движениям. В этих глазах было что-то чувственное, и во всём её облике было что-то чувственное, — это остро ощущалось с первого взгляда.