Дождь будет - Борис Можаев

- Походя спишь, говорю. Чем ночью занимался?

- Звезды считал.

- Ага. Сквозь девичий подол.

Севка хмыкнул и спрыгнул с бревен:

- Куда поедем?

- Подальше от этих чертей. Жми в Пантюхино.

Пантюхино было самым дальним селом колхоза "Счастливый путь". Чтобы попасть в него на машине в летнее время, надо было сделать дугу километров в шестьдесят. А напрямую - лугами да лесами, хоть и половины того расстояния не было, не проедешь даже и посуху. Дорога, накатанная в луговую пору, обрывалась на низком берегу извилистой речушки Пасмурки. Далее езды не было - болотистая пойма, покрытая кочками и ольхой, тянулась до самого Пантюхина. Старые мостки иэопрели, гати затянуло. И остался только длинный дощатый настил для пешеходов, называемый почему-то "лавой".

Николай Иванович ехал в Пантюхино с надеждой - просидеть там до дождя. А дождь хлынет - и Басманов не страшен. Тогда можно и в правление возвращаться.

- В объезд поедем или через луга? - спросил Севка.

- Давай через луга. Кабы дождь не пошел. Засядем на дороге-то. А по траве и дождь не страшен.

Севка хоть и был отчаянный гуляка и пьяница, но машину водил осторожно. По ровному летит сломя голову, но стоит подойти ухабу, как он замирал перед ним, словно лягавая перед куропаткой. Так и потянется весь, готов лбом продавить смотровое стекло, и съедет в любой ухаб машина, по-собачьи на брюхе сползет.

- Ты бы еще сам под колесо лег, - подзадоривал его Николай Иванович. Не то вдруг засядет.

- Ну уж это - отойди проць! Как говорят в Пантюхине, - отвечал обычно Севка.

Николай Иванович хоть и был почти вдвое старше Севки, но относился к нему по-приятельски. Вместе обсуждали и председательские нужды, и Севкины любовные похождения, и водку пили вместе. На немыслимо скверных сельских дорогах проходило у них полжизни. И немудрено, что роль председателя и роль шофера делились у них поровну на двоих. На двоих, кроме "Волги", был у них еще "газик" и полный набор шанцевого инструмента. Они не столько ездили по этим дорогам, сколько копались, вытаскивая свой "газик". Стало быть, и работа была у них одна на двоих.

Оба они представляли тот тип русского человека, которого не удивишь плохими дорогами и в душевное расстройство не приведешь. Скорее наоборот они принимали эту виртуозную езду по колесниками и колдобинам как особый вид охоты или развлечения: "Ну и ну... Выкрутились! По этому поводу и выпить не грех".

Зато какие богатые возможности проявить смекалку, изобретательность! Сели в лесной луже - часа два рубят лес, сооружают нечто вроде крепостного ряжа, потом суют вагу под дифер и, кряхтя, вывешивают машину. "Ах, славно поплотничали!" Или где-нибудь в поле лягут на бугор прочно, "всем животом", и долго ведут подкоп под машину; копают по всем правилам саперного мастерства, копают, лежа на боку, словно под огнем противника. И потом уж, где-нибудь в заезжей чайной вспоминают с удовольствием: "Хорошо покопали!" - "Хорошо! Только земля холодная... зараза!"

Они ехали по лугам, по травянистой, похожей на две параллельных тропы дороге. Петляли мимо дубовых и липовых рощиц, мимо серебристых зарослей канареечника и осоки на болотах, и вдоль затейливых изогнутых озер-стариц с прибрежными желтыми пятнами кувшинок, с темно-синей щетиной камыша. На высоких берегах, почти над каждым озером стояли длинные шеренги покрытых травой шалашей, дымились костры, чернели закопченные котлы на треногах. Это были все станы дальних, погоревских. Свои колхозники шалашей не строили - ночевать ездили домой, а обед варили - котлы вешали прямо на оглобли. Свяжут оглобли чересседельником, поднимут повыше да подопрут дугой, на чересседельник вешают крючки с котлами. По этим высоко поднятым оглоблям Николай Иванович еще издали безошибочно узнавал - свои стоят или погоревские.

И председательскую "Волгу" узнавали еще издали; бабы опускали грабли наземь, и все, словно по команде, приставляли руки козырьком ко лбу; а мужики застывали с вилами в руках - зубья кверху, как с винтовками "на караул"; а те, что стояли на стогах, как на трибунах опускали руки по швам. Все напряженно ждали, заедет сам или мимо пронесет.

От ближних станов бросились наперерез "Волге" двое верховых. Они скакали по высокой, по брюхо лошадям, траве, так что конских ног не видно было, отчего казалось, что они плывут, только локтями отчаянно махали и каждый придерживал рукой кепку на голове.

- Останови! - тронул Севку за плечо Николай Иванович.

Когда верховые вылетели на дорогу, в ногах у лошадей оказались еще две косматых собаки. Они с хриплым лаем завертелись возле машины, подпрыгивая и злобно заглядывая в стекла кабины. Николай Иванович высунулся в дверцу:

- Ну что?

- Николай Иванович, погоревские стадо запустили на наши луга. Сено в валках потравили! - верховые говорили вдвоем сразу, обступив с обеих сторон машину.

Николай Иванович узнал в одном из них объездчика по прозвищу Петя Каченя. Это был громоздкий и сырой малый лет тридцати с припухшими веками, с красным не то от солнца, не то от водки лицом. Он сидел охлябью в мокрых штанах и босой.

- А ты чего без седла ездишь, печенег? - сердито спросил его Николай Иванович.

- Да не успел оседлать.

- Что, бреднем рыбу ловили? А в седле за водкой кто-нибудь уехал?

- Да ее и рыбы-то нету, - Петя Каченя уклончиво косил глаза.

- Лазаешь тут по озерам, а у тебя луга травят! Где потрава?

- На Липовой горе.

- Акт составили?

- Да я еще не видал. Вон, Васька сказал... Подпасок с Пангюхинской мэтэфэ, - Каченя кивнул на своего напарника.

Васька, конопатый подросток, сидел так же в мокрых штанах и босой.

- Хороши сторожа! Мокроштанники! К вечеру чтоб акты на потраву были в правлении. Иначе я вас самих оштрафую. Поехали! - обернулся Николай Иванович к Севке.

Собаки снова залились злобным лаем и частым поскоком долго бежали возле передних колес "Волги".

До Пантюхина председатель так и не добрался. Возле самой "лавы" длинных дощатых мостков, в болоте лежал на боку трактор "Беларусь". Видны были только колеса - переднее маленькое и заднее огромное; они лежали как спасательные круги на мутной воде. Рядом, уткнувшись лицом в кочку, наполовину в воде валялся тракторист. Кто его вынул из затопленной кабины? Сам ли выбрался и дальше отползти не хватило силы? А может, изувечен до смерти при падении трактора?.. Нашлись добрые люди, оттащили в сторонку да и оставили в воде. Не все ли равно, где лежать ему теперь?!

Николай Иванович и Севка вылезли из машины, невольно остановились в скорбном молчании. Вдоль Пасмурки от лугов ехала, стоя на телеге, широкоплечая баба в подоткнутой юбке, с оголенными мощными икрами. Она крутила над головой концом вожжей и настегивала лошадь.

- Вот и за трупом едут, - сказал Николай Иванович. - Куда его черти несли?

Трактор оставил грязный след на старой дорожной эстакаде, обрывавшейся в болоте сгнившим мостиком. След затейливо извивался, как две ползущие из болота черные змеи.

- Эх, дьявол, зигзагом шел! - с восторгом заметил Севка.

- Надо посмотреть, наш, что ли? - сказал Николай Иванович.

Севка зашел по воде к передним колесам, засучил по локоть рукава, поболтал руками в воде - номер хотел нащупать.

- Нет, не могу определить.

- Может, тракториста узнаем? - Николай Иванович взял грязную тяжелую руку тракториста, стал нащупывать пульс.

- Да он курит! - крикнул Севка. - Вот бегемот!

Николай Иванович даже вздрогнул и руку выпустил:

- Брось шутить! Нашел место...

- Да ей-богу курит. Смотри!

В углу рта у тракториста, прижатая к кочке, торчала папироска.

- Отверни ему рожу-то! Дай посмотреть - наш, что ли? - крикнула баба с телеги, остановившись возле болота.

Николай Иванович приподнял обеими руками голову тракториста. Это был совсем еще молодой, перепачканный грязью и мазутом парень.

- Погоревский! - разочарованно махнула рукой женщина и повернула обратно лошадь. - Но!

- Да подождите! - крикнул Николай Иванович. - Может, на станы его свезти надо. Сам-то не дойдет.

- Проспится - придет. Пить поменьше надо, - сказала баба.

- Да что за черти занесли его сюда?

- В Пантюхино за водкой ехал, - ответила женщина.

- Здесь же дороги нет.

- Ему теперь везде дорога... Море по колено...

Николай Иванович взял тракториста за плечи и сильно потряс.

- Мм-э-эм, - коротко промычал тот и открыл розовые глаза.

- Ты как сюда попал? - спрашивал Николай Иванович, стараясь удержать тракториста в сидячем положении.

- Обы-ыкновенно, - ответил тракторист и посмотрел так на Николая Ивановича, словно забодать его решил.

- Оставь его, - сказал Севка.

Николай Иванович выпустил пьяного, и тот снова уткнулся носом в кочку.

- Вот она, молодежь-то нынешняя... С чертями в болоте ночует! - Женщина стегнула лошадь, закрутила концом вожжей над головой. - Н-но, милай! - и с Грохотом покатила прочь.