Шепот дневного сна - Роман Назаров

Объявилась Саида поздно вечером, уставшая, злая, легла на кровать, закрылась с головой покрывалом – и нет ее. Целыми днями находится она в таком положении, не шелохнется, не двинется, не произнесет ни звука, и только спустя долгое скучное время встанет, обязательно ночью, и пойдет искать свою мать, хоть та и будет лежать по соседству на другой кровати.

Я никогда не видел Саиду без платка. С белым куском материи, которым она скрывала часть головы, ее можно принять за церковную послушницу, только несколько располневшую и не в меру разговорчивую. Я спросил Фариду о платке. Она долго объясняла, но так и не раскрыла сути, потому что она, вообще, предпочитает говорить лишь на три темы. Во-первых, автобиография. Пока мать рассказывает о бредовых похождениях, дочь не вслушивается, но словно бы и не отстраняется, одновременно записывая свои «стихи»:

– ПОЙДЕМ ОТСЮДА. КОЛЯСКИ ТАКИЕ ХОРОШИЕ БЫЛИ. ТАНГО. ТАНГО. ТАНГО. РОДИШЬСЯ. РОДИШЬСЯ. С УЛА. ПРИШЛА. ПРИШЛА. ПРИШЛА. РИШ. АРИШ. /и еще какие-то каракули, словно писала на арабском – мать заверила, что Саида такого языка не знает/. ПРИШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ЛЮБИТ. ЛЮБИТ. ЛЮБИТ. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ВЫШЛА. ЛЮБИТ. ВЫШЛА. ЛЮБИТ. ЛЮБИТ.

Во-вторых, истинная цель появления здесь: я уже проболтался насчет «пророка». Фарида-святоша предполагала встретить Антихриста и сразиться с ним. Вопрос: именно здесь, в общежитии? Однако, безоговорочно приняв игру в Пророков и Спасителей, впоследствии увековеченных в Гиперновом Евангелии, я задался еще одним вопросом, что уместно ли, благоразумно ли в столь ответственный момент перед человечеством брать с собой дочь с нечистым прошлым? На это Фарида еще раз повторила, что у них никого нет, что не с кем Саиду оставить вот уже который год, с тех пор, как… У Саиды был мальчик, хороший такой, не то вместе учились, не то вместе гуляли, и вот мальчик сделал ей предложение. Все бы путем, если бы до заявления в Загс не произошел неприятный случай, в котором Саида так избила своего жениха, что тот еле ноги унес. Из-за чего произошла ссора – никто не ведает, только стали обходить Саиду стороной-сторонкой: ни вам печали, ни нам обиды.

– ЖЖЕНЩИНЫ – говорила Саида. – ЖЕНЩИНЫ. ВОДКА. ВОДКА. ВОДКА /женский портрет, очень жирно накрашены губы/. ХОРОШО. ХОРОШО. НЕ Я А КТО /лицо в профиль – не то мужчина, не то женщина/. МАРИАННА /кажется, успела где-то посмотреть телевизор/. ЭЛЬ. ИЛЗ /еще несколько неразборчивых имен/. УБИВАТЬ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. ЧУЖИХ. /лицо в профиль с острым подбородком/. 2. 2. УДОВЛЕТВОРЕНЬ /зачеркнуто/. 2. СОБОЙ. 2. СОБОЙ. КУРОЧКА. КУРОЧКА РЯБА. КУРОЧКА. УПАЛА РАННЯЯ. УПАЛА В ПОЛЯХ. 2. 2. 2. 2. КОГДА ЭТО БЫЛО. КОГДА ЭТО БЫЛО. ЯЗЫК. ЯЗЫК. ЯЗЫК. ЯЗЫК. ЯЗЫК /опять рисунки – звездочки, зайчики/. КАКИЕ-ТО ЯЗЫКИ. НАХАЛКА. Я ВООБЩЕ. НАХАЛКА. НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЮ. НАХАЛКА. НАХАЛКА /неразборчивая фамилия/.

Их выгнали с третьего этажа, забрав чужие картины, продукты, предметы быта – со скандалом, с милицией, с шизоидными воплями, которые издавала Фарида и тем самым напомнила мне тех психов, тех политических душевнобольных, разогревающих толпу на демонстрациях и митингах. Саида с матерью сначала обитали в коридоре, затем пустились в длительный путь из комнаты в комнату, ни разу при этом не заглянув ко мне, да я и не звал их. Иногда, правда, Фарида заскакивала что-то предлагая: суп, хлеб, чай, а то и тушенку, яблоки, полуфабрикат – то, что сама где-то раздобыла: в общежитии да в церквях. Она предлагала взамен – это была беседа или тема номер три.

С Саидой я встречался в коридорах, захаживал в те комнаты, где она лежала, целыми ночами разговаривал с ней, когда находил ее где-нибудь на ступеньках между этажами. В один прекрасный момент, после нескольких проявленных ею случаев безумия, ирреальности, я испытал к ней чувство нежности. Странность, непонятность – такие детали в поведении женщин разогревают желание и возбуждают аппетит. Саида имела ту маску агрессивного абсурда, которая привлекла мое внимание:

– ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ /свое имя-фамилие-отчество/. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. ФАШИЗМ. МАШИНА. МАШИНА. РАНИМАЯ. РАНИМАЯ. МАШИНА. НА ВАШЕМ МЕСТЕ. НА ВАШЕМ МЕСТЕ. ЧТО ВАМ ЕЩЕ НУЖНО. ЧТО ВАМ ЕЩЕ НУЖНО.

Дикая мысль переспать с ней не давала мне покоя, но ничего не случилось. Тогда шел уже третий месяц выдачи ваучеров, этот чек выписывался на каждого члена семьи, и поскольку нежелательно было упустить шанс иметь нелишние деньги, то, со слов Фариды, отец ее прислал телеграмму, в которой раскаивается за содеянное перед дочкой и внучкой, берет свои проклятия обратно и просит вернуться. Фарида и Саида прожили здесь еще некоторое время и уехали домой, в Казань.

И сейчас мне смешно вспоминать события той зимы, смешно и странно, что я не сразу разгадал прóклятый отцом Фариды ребус, в котором Саида играла не последнюю роль. И я понял еще, что у меня была возможность войти в подземный мир бестий и дьявольских кричащих чудовищ, ведь проводником туда и являлась Саида.

Три дня в Москве

День первый.

Мы собрались у меня в комнате, чтобы провести сеанс. Нас было семеро, я рискну назвать имена.

В единственном кресле под окном сидел невозмутимый Господь Бог Фáиг. Кровь – Бюль-бюль Оглы, взгляд – Джон Леннон. Он знал толк в английском языке и частенько проявлял свои педагогические способности, когда я перед экзаменами пытался разобраться с этими проклятыми глаголами.

Напротив – через стол – беглый солдат Господь Бог Рустам набивал «беломорову» гильзу травкой. Покинув родную часть, он благоразумно захватил для нас немного плана. Где-то далеко на Востоке его ждала добрая жена и послушный ребенок. Рустама во время сеанса мы звали Командором.

Травка, конопля индийская – седьмой участник сеанса.

По правую руку Командора сидели, загипнотизированные колдовским действом, Господь Бог Димка и Господь Бог Гарей.

Димка был театралом-неудачником. Несколько раз подряд он пытался поступить во МХАТ, в Щуку и еще куда-то, постоянно проваливаясь на этих бесчисленных конкурсах, кругах и актерских водоворотах. Теперь он навострил лыжи в Питер, ни с того ни с сего решив, что именно там-то он уж сумеет, наконец, поймать удачу. Девушки любили ему рассказывать свои личные медицинские истории. Особенно про аппендицит. Не знаю, почему.

Гарей же готовился стать маститым писателем. В одно время он прорвался на вгиковские экзамены, неплохо их сдал, но судьба не спешила раскрыть перед ним свои лавровые объятия. Он попытал счастья на том же поприще, но в другом институте. И, скажу вам, сегодня он нашел верное место среди таких порядочных Богов как я, Фаиг и другие.

Опять через стол, или по другую руку Командора, рядом со мной сидел на шатком стуле Господь Бог господин Петкевич. Он, как и обаятельный Димка, тоже мечтал стать актером. С любовью читал Баратынского и Зощенко, ценил заработанные законным путем деньги и не очень плохо играл на баяне. Баян, кстати сказать, был незаменимым участником многих попоек, совершавшихся в нашей общаге.

Зачем нам Инь? Зачем нам Ян?

У нас есть чумовой баян!

Итак, мы готовились сдвинуть точки сборки.

С утра до полудня в голове у меня вертелась одна строчка из ранней цоевской песенки: «Уходи, но оставь мне свой номер…». Театрал Димка сбивчиво описал новую свою подружку, у которой, разумеется, тоже вырезали аппендикс. Мудрый Фаиг вдруг говорил: «Как в том фильме» или: «Как в том романе». А Петкевич между тем рассказал историю про гареевского земляка, приезжавшего в Москву из Лениногорска.

Этот путешественник по прибытии имел при себе все мужские достоинства. Однако, познакомившись с господином Петкевичем, Господь Бог Альберт, так звали молодого человека, оставил одно из своих достоинств в общаге, то есть спустя неделю уехал домой в буквальном смысле лысым. А дело было так. Альберт, изрядно накачавшись пивом, неожиданно обнаружил азартные качества, чем и воспользовался наш баянист. Сначала он выиграл у Альберта в карты, а затем предложил ему пари, что сможет пролезть сквозь бумажку размерами двадцать на пятнадцать сантиметров. Окосевший Альберт с размаху поставил на это дело свою роскошную шевелюру, сказав, что готов стать лысым, если ему продемонстрируют сие чудо. Тогда господин Петкевич схватил ножницы, и через минуту клочок бумаги превратился в приличную непрерывающуюся окружность, в которую мог поместиться не только он, но и его любимый баян, иногда издававший популярную мелодию известной еврейской песенки «В семь сорок он приедет».

Пока Альберт недоуменно зевал и хлопал лениногорскими ресницами, Петкевич, недолго думая, обкорнал теми самими ножницами незадачливую голову путешественника. А закончил он это безжалостное дело бритвой в туалете.