Охота на лис - Ирина и Сергей Крускоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ма, закрой окно, холодно.
— С удовольствием бы закрыла, деточка, — притворно ласково сказала я, — только вот тут с окнами туго. Как только найдем хоть одно, я его сразу закрою, не сумлевайся. И даже запру на оба шпингалета.
Нашка высунула из клубка голову и нехорошо уставилась на меня сонно сощуренными глазами:
— Грр… Рене… с каких пор ты по утрам так болезненно болтлива? Обычно ты в такое время суток издаешь фразы не больше чем из трех слов Включая междометия…
— Обычно я вообще не просыпаюсь в такое безбожное время, тем более посреди леса в компании с депрессивной рептилией.
— С депрессивной от голода рептилией, — удрученно отметила Нашка, похлопав себя по блестящему брюшку. — Впрочем, я себя просто накручиваю. Не было в моей жизни диетических подвигов, что ли?..
— Вот поскольку нам обеим сие переживание не в новинку, предлагаю направить наши стопы в произвольном направлении. Еду поищем, посмотрим местные достопримечательности.
— Ну конечно, — фыркнула Нашка. — Слабо надеюсь, что земля и здесь круглая, в крайнем случае вернемся на то же самое место. Впрочем, если тебе все равно, пошли под горку. Что-то неохота на пустой желудок альпинизмом заниматься.
Редкий лесок сменился некошеным лугом, потом березовой рощицей и снова лугом. К счастью, никаких видимых аномалий с окружающей природой, помимо второго солнышка, не наблюдалось. Полянка — лесок, лесок — полянка. Вполне благополучная с точки зрения экологии местность: ни малейших признаков человека. Хотя для нас это скорее был минус. Вдруг это вообще необитаемый континент. Или, еще хуже, тут обитают какие-нибудь злобные туземцы. А колдун-молдун, который нас сюда приволок, сидит себе спокойно дома в другом полушарии, пьет коньяк и в ус не дует.
Пока я размышляла над нашей незавидной долей, мы снова оказались в лесу, на сей раз состоящем из гигантских ясеней. Основательные пожилые деревья были столь педантично расположены в шахматном порядке, что возникало подозрение о воле какого-либо сапиенса.
— Эльфийское королевство, — пробормотала Нашка, все еще находящаяся под впечатлением от недавно прочитанного Толкиена.
— Что-то мне пока неохота встречаться с теми эльфами, — пробормотала я, с неудовольствием вспоминая, что этот волшебный народ ловко стреляет из луков и, кажется, страдает обостренной ксенофобией.
Впрочем, никаких иных признаков присутствия разумных организмов не наблюдалось. Дороги не было — мы прокладывали свою собственную. Упрямые плети колючего вьюнка норовили ухватиться за ботинки. Откормленные разноцветные пичуги, которых я не могла опознать, спускались почти к самому носу, чтобы изучить странных посетителей. Если бы не наше странное положение, я могла бы только радоваться такому отпуску. Впрочем, чем дальше мы шли, тем больше растворялись мои «бы», потому что вместо озабоченной состоянием собственного маникюра и Интернет-счета Рене тихой сапой образовалась какая-то новая личность. И у нее были совсем иные ценности, никак не связанные с пятном от машинного масла на джинсах. Кажется, даже слуховое и зрительное восприятие мира изменилось. Нет, не просто изменилось: как будто сравниваешь здорового человека и слепо глухого с нарушенным обонянием. Кто бы мог подумать, что человеческая природа настолько ущербна.
Я замерла. Нашка впереди неспешно двигалась, шурша палой листвой, кажется, даже навывая себе что-то такое лирическое. Значит, не показалось, действительно изменилась я. Сотни незнакомых запахов и звуков накинулись на меня как рой диких ос. Слабые и сильные, приятные и не очень, они, не считаясь с моими желаниями, заталкивали в меня информацию о ДНК чужого мира, которую я пока не взялась бы расшифровывать. Все предметы, ближние и дальние, приобрели небывалую четкость: можно было увидеть блестящую росой паутинку на папоротнике метрах в пятидесяти или затаившуюся под листом крошечную землеройку, почти неразличимую в тени, но вполне различимую для меня. «Похоже, именно это называется соколиным зрением», — отстраненно подумала я. Разумом я понимала, что это довольно странно, но удивиться по-настоящему так и не смогла и, как ни старалась, воспринимала все происходящее как должное. Я «должна» именно так чувствовать, а то, что было до того, — не более чем досадное недоразумение, в результате которого какой-то раздолбай-демиург не обеспечил мне нужной чувствительности. Но теперь-то эта ошибка исправлена.
Кроме обновленных трех чувств добавилось еще что-то, что, за неимением лучшего слова, можно было бы назвать усовершенствованной интуицией. Вот, например, Нашка, моя любимая одноклассница, полтора десятка лет знакомая, вызывала у меня чувство опасности. Причем не умозрительное, а вполне конкретное, сопровождаемое графично-неаппетитными подробностями того, что она может со мной сделать, буде я ее основательно разозлю. И если бы где-то на дне сознания не копошилась та Рене, которой я была меньше суток тому назад, я бы, не задумываясь, шмыгнула в кусты и только меня и видели.
Потом новая я вроде бы смирилась с наличием столь близкой опасности и обратила внимание на другое — на свой пустой желудок и… доступно скачущую по полянке метрах в двадцати ЕДУ! И вот это кошмарное несоответствие моя новая личность категорически не собиралась мне спускать.
Сумка почти бесшумно упала на землю, спина ссутулилась, в беззвучном рычании вздернулась верхняя губа, обнажая зубы. Словно судорогой свело пальцы на руках. Но все эти изменения происходили малозначительным фоном. Важно было только то, что я чувствовала. Голодный хищник + еда = довольный жизнью сытый хищник. Еда. Теплое живое мясо. Еще секунда, и я ее уже видела. Мышцы сжались пружинами. Прыжка я даже не почувствовала, услышала только, как легко хрустнуло что-то под моими пальцами. Мягкая тушка упала в траву. «Мало одного», — сообщил внутренний голос. Еда была очень глупой: отдельные ее представители только слегка переместились к лесу и продолжали щипать траву. Хорошо… Просто отлично… Лицо снова исказилось беззвучным рычаньем, и все слилось перед глазами. Впрочем, глаза вообще сейчас были не важны. Движение на уровне инстинктов: прыжок, острые когти входят в покрытую мехом плоть, и снова прыжок за новой жертвой. Комья дерна вылетают из-под моих ног при резком повороте. И снова мягкая шкурка и хрупкие кости под моими когтями. Чужие жизни, оборвавшиеся, чтобы продолжить мою.
В охотничьем угаре тело не чувствовало усталости и наверняка не стало бы останавливаться, если бы добыча вдруг не догадалась, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Словно повинуясь пистолетному выстрелу на старте, животина брызнула в лес. Вслед ей понесся жуткий и торжествующий то ли вой, то ли лай. Такой пронзительный, что у меня заложило уши. И все же были большие подозрения, что родился этот кошмарный звук в моем горле.
Не знаю, сколько прошло времени. Я сидела, упираясь руками в землю и тупо глядя в пространство. Я все еще была голодна, но хищник отступил, видимо удовлетворившись самим фактом охоты. Руки были в чем-то липком, и мне не надо было опускать глаза, чтобы точно знать, в чем именно. Маленькие беззащитные зайчики. Или это кролики? Нет, я не «зеленая» и не вегетарианка, но как-то это уж слишком брутально. Способность добывать пищу таким образом — это не то, что я хотела о себе знать. Впрочем, моей новой личности виднее. «Приехали, — уныло отметила я, — здравствуйте, мисс Хайд! Очень приятно с вами познакомиться».
Нашка покрутилась рядом, потом, видимо, поняла, что как адекватный собеседник я пока не существую, вздохнула и принесла мою сумку. Потом прошлась по полянке, собирая тушки, которые я по-прежнему не хотела считать своей добычей.
— Шесть штучек, як одна копийка, — удовлетворенно сказала она с такой гордостью, будто сама родила меня, такую замечательную, — а если ты соблаговолишь вынырнуть из своей мировой скорби и развести костер, то мы даже сможем отлично позавтракать. Лучше поздно, чем очень поздно.
— Нашка, я никогда…
— Я тоже никогда не жрала сырого мяса, но если ты еще немного подождешь, то я устрою тебе этот цирковой номер и начну поглощать твою добычу вместе со шкурой, костями и субпродуктами. Так что сделай милость, озаботься жалкими остатками моей человеческой сущности.
Голод — двигатель прогресса. Сия немудреная мысль поселилась в моем мозгу, когда стало ясно, что кроме костра нужно еще, на минуточку, этих зайцекролей выпотрошить и ошкурить. Чего я, городская девочка и мамина дочка, никогда не делала даже с селедкой. Впрочем, выбора особого не было: Нашка с ее когтями была скорее моральным подкреплением. Моральное подкрепление наворачивало вокруг круги и давало ценные указания, пока не получило по носу рукоятью кукри, после чего занялось полезным делом создания углей, нехорошо на меня поглядывая.
Первый зай пошел со скрипом, физиономию свело под совершенно нечеловеческим углом, но дальше было легче. Я старалась не замечать, как кровь стекает по лезвию на руки, пачкая куртку.