Альтернатива вершины Ключ - Юрий Визбор

…Уже дело шло к обеду, когда наверх к Садыкову поднялись двое: лично сам Табачников и с ним неизвестный пожилой мужчина, тоже в галстуке. Оба, непривычные к подъему без лифта, стояли с одышкой. Садыковские парни при начальстве слегка напряглись и стали неестественно громкими голосами подавать команды и кричать на Машу-крановщицу, которая тоже при виде начальства несколько завесила в воздухе очередную панель. Табачников вместо обыкновенного своего фальшиво-приподнятого: «Как дела, братцы? Вижу, что идут!» – вместо этого слабым жестом показал гостю на Садыкова, сказав при этом только одно слово: «Вот».

– Здравствуйте, – сказал Володе человек. – Я Воронков Вячеслав Иванович.

Очевидно, этот человек привык, что его фамилия производила некий эффект. Но Володя не знал никакого Воронкова и просто представился: «Садыков», на всякий случай добавив: «Бригадир».

– Помоги товарищу Воронкову, Володя, если сможешь, – сказал Табачников. – Я тебя отпущу.

– Куда отпущу?! – закричали на Табачникова напарники Володи. – А мы что здесь?

– Сами, сами покомандуете, – сказал Табачников и вежливо отошел.

– Что стряслось? – спросил Володя.

Вместо ответа Воронков отвел Володю в сторону.

– Вы альпинист? – спросил он.

– Альпинист.

– Хороший?

– Чемпион республики. Трижды. А в чем дело? Воронков не без некоторого колебания сказал:

– Я вам заплачу. Надо дверь открыть. Дверь в квартиру.

– Захлопнулась, что ли?

– Возможно, – ответил Воронков.

– Вызовите слесаря.

– Он будет ломать. Очень дверь хорошая, жалко. И очень хорошие замки. Я из Финляндии привез.

– И что вы хотите?

– Нужно, чтобы вы проникли в квартиру через окно. Я живу на последнем этаже. Окно открыто.

Тут Воронков как-то замялся…

– В общем, – продолжал он, – нужно действовать решительно. И быстро. Не обращая, как говорится, ни на что. Я буду в это время стоять уже за дверью. Быстро направляйтесь к двери и открывайте ее!

Воронков тут энергично повел плечом, как-то дернулся, словно желая показать, как следует «быстро направиться к двери». Володю удивила такая инструкция. Впрочем, он предположил, что товарищ Воронков просто опасается, что, проникнув в квартиру и задержавшись в ней на какое-то время, товарищ Садыков может мимоходом что-нибудь стибрить. Или слямзить. Или умыть. А что? Быстро, на ходу. Взял и пошел… Володя печально усмехнулся.

– Я понимаю, насколько это сложно, – сказал Воронков. – Вы будете рисковать жизнью…

– Я не картежник, – ответил Володя. – Я никогда не рискую. Тем более жизнью.

Саша Цыплаков сидел за столом президиума в конференц-зале. На сцене висели большие картонные планшеты с нарисованными на них домами и планами района. Молодой архитектор защищал диплом. В открытые окна влетал еще не сухой, но уже знойный воздух начинающегося лета.

– … мы ставили своей задачей, – говорил молодой архитектор, – органически вписать микрорайон в весьма сложный рельеф нескольких холмов. Ручей, образовавший небольшую долину, стал естественным стержнем, вокруг которого…

В президиум вошла секретарша, пробралась между кресел и что-то прошептала на ухо Саше. Саша, в свою очередь, что-то сказал председателю, тот кивнул, и Саша, стараясь не шуметь, тихонько вышел из зала. В коридоре на стульчике стоял телефон и возле него лежала трубка.

– Привет, – сказал Саша, – привет, Капитан. А что за пожар? Я на защите сижу… А снаряжение где?… Да я ж тебе говорю, сижу на защите при галстуке… Ладно, я подъеду. Какой адрес?

Лида Афанасьева спешила: торопливо просматривала коробки с ампулами, некоторые из них откладывала в большую сумку. В окно медпункта было видно, как механики спешно сдирали чехлы с винтов вертолета Ми-2 с красным крестом на борту. Звонил телефон, но Лида трубку не снимала. В медпункт вошел пилот, «дав своему лицу такое выражение», которое следовало понимать в том смысле, что все задержки в мире происходят из-за баб. Вместе с тем более внимательный наблюдатель мог бы отметить, что был вошедший пилот не так уж молод «из себя», как это могло показаться с первого взгляда. Разве что молодыми были его глаза, как два светлых озера, лежавших среди морщинистых базальтов его лица. По той позиции, которую он занял, прислонясь медвежьим плечом к косяку двери, можно было предположить, что ждать он намеревался долго и терпеливо, а кроме того, можно было увидеть, что ему приятно смотреть на Лиду. Лида, сидя на корточках перед распахнутым шкафом с лекарствами, кого-то яростно шепотом ругала, пытаясь в этой горе ампул, баночек, коробочек, упаковочек извлекать нечто ей необходимое.

– Лид, – наконец не выдержал пилот.

– Да куда-то адреналин пропал! – в сердцах сказала она. Пилот стоял над душой. Телефон все звонил.

– А без адреналина нельзя?

– Нельзя! – сказала Лида.

Телефон все звонил. Пилот взял трубку.

– Нет ее! – сказал он. – Она в санрейсе. Когда вернется? К вечеру.

– Слава богу, вот он! – воскликнула Лида, найдя нужную коробку. – Кто звонил?

– Мужик, – сказал пилот, и в этом слове прозвучала некоторая печаль.

Они выбежали из медпункта. Второй пилот уже запускал двигатель.

Старший лейтенант Руслан Алимжанов сидел в патрульной машине и оформлял протокол нарушения. Нарушитель – блондинка средних лет, печально смотрела, как Руслан заполняет бланк.

– Вот смотрю я на вас, – сказала блондинка, – и думаю: ну неужели в наш век рыцари перевелись? Я все-таки женщина.

– Для меня вы – водитель, – сказал Руслан, не поднимая глаз от протокола. – Очень грубое нарушение, Нина Филимоновна.

– Я артистка. Неужели вы меня не узнаете?

– Я сам, Нина Филимоновна, народный артист у себя на перекрестке, – флегматично отвечал Руслан.

Глядя на Руслана, сидевшего в патрульной машине марки «ВАЗ-2101», можно было сильно усомниться в рекламе этой автомашины, гласившей: «Наша модель просторней изнутри, чем снаружи». Руслан своей могучей фигурой занимал, казалось, весь внутренний объем малолитражки. Когда он брался за руль, половина баранки скрывалась под его лапой. У Руслана был один знакомый кинорежиссер, из задержанных в пьяном виде за рулем, который часто говорил: «Когда я начну снимать «Манас», я тебя приглашу на главную роль. Будешь играть этого богатыря. Из ГАИ придется уйти на время съемок – года на два… И не отказывайся! Слушать не хочу твои отказы!»

Руслан не отказывался, но с «Манасом» дела продвигались, кажется, неважно. А может быть, и с режиссером. Не знал этого Руслан, крайне далек был от сложного мира искусства…

Загудел зуммер радиостанции.

– Восемнадцатый, – сказал Руслан, сняв трубку. – Кто звонит? Садыков? Это наш капитан. Нет, не капитан милиции, а капитан команды. Передай привет, скажи, что не могу, я на дежурстве. Руслан положил трубку и тут увидел, что артистка протягивает ему деньги.

– Интересно, – сказал Руслан, – какие вы роли в театре играете?

– Разные, – зло сказала артистка и убрала деньги.

– Я бы вам давал только отрицательные, – сказал Руслан и продолжал заполнение протокола…

Страховал с крыши Саша Цыплаков. Он был сильно недоволен, посматривал, как веревка оставляет следы на его рубашке, которую украшала, между прочим, бабочка.

Володя, уперевшись в крышу ногами, начал спуск. Веревка скользила сквозь блестящее кольцо карабина, пристегнутого у него на груди. Крыша кончилась. Она нависала над стеной, и Володя, слегка оттолкнувшись ногами, повис в воздухе. Стена и окно были в полуметре от него, в так называемой «мертвой зоне». Чтобы достичь окна, Володя должен был раскачаться в воздухе. Как и говорил Воронков, окно было открыто…

Володя стал раскачиваться на уровне окна. Цыплаков, не видя капитана, тщательно страховал. Наконец Володе удалось схватиться рукой за переплет рамы. Он подтянул ноги к окну и выпрямился на подоконнике. В эту секунду из квартиры, из-за тюлевой занавески, он услышал высокий напряженный голос:

– Назад!

Володя просунул голову в окно, отодвинул занавеску и увидел, что посреди комнаты стоит подросток лет четырнадцати и целится в него из ружья.

– Руки поднять? – сказал Володя.

– Я буду стрелять! – грозно сказал мальчишка.

– В человека стрелять нельзя, – сказал Володя и спрыгнул в комнату. Ему мешала веревка. Он высунулся в окно и крикнул:

– Саш, протрави, я здесь!

Володя стоял к мальчишке спиной. Хотя был уверен, что тот не посмеет выстрелить, все же спина была холодной. Повернулся к мальчику. Тот все еще стоял с ружьем в руке, но решимости у него поубавилось.

– Человек – не заяц, – сказал Володя, снимая с груди упряжь обвязки. – Да и в зайца стрелять тоже…

В квартиру стали звонить.

– Не открывайте! – почти попросил мальчишка.

Мальчишка был самый обыкновенный, джинсовый, голенастый, узкоплечий. Но глядел волчонком, зубы стиснуты, руки дрожат, палец на курке. Володя неожиданно для себя взял да и провел ладонью по его жестким, как щетка, волосам, но интуитивно почувствовал, что повторять этого не стоит: вырвется мальчишка, оскалится, падет в истерику. «Ну ладно, ладно, – пробормотал Володя, – бывает, бывает…» Но гладить больше по волосам не стал. Мальчишка как-то обмяк, но все еще держал в руках ружье.