Незваные гости - Эльза Триоле

– Вот видишь, – вставил Дэдэ, – она все же была загадочна…

Все засмеялись.

– Тебе так этого хочется! Она не была обязана представлять на наше одобрение своего любовника. Кстати, может, это был ее муж.

– Муж? – повторил Патрис недоверчиво. – Тогда они жили бы вместе… А ты сказал, что она жила с девицами…

– Послушайте, я не следил за каждым ее шагом. Она была достаточно хороша, чтобы делать все что ей заблагорассудится: взять себе мужа или заставить какого-нибудь мужчину продать душу дьяволу. Во всяком случае, несомненно то, что она годами подыхала с голоду и ни к кому не обращалась за помощью.

– Значит, она все-таки загадочна! – повторил Дэдэ, и опять все засмеялись.

– Мне придется вас выпроводить, – Патрис встал, потягиваясь, – меня вызвали к девяти часам в Кэ[7], не знаю, что им от меня нужно… Мой отпуск еще не кончился. Надеюсь, что меня не отправят консулом в какую-нибудь Бельгию… Мне хочется поехать в Японию или в Китай. Не затем я закабалился, чтобы сидеть у ворот Парижа.

– Ну вот, я же говорил вам, что все Граммоны авантюристы, исследователи новых земель! Китай! Тогда прими сначала меры, чтобы у нас там было представительство… Когда-нибудь я тебя убью, чтобы научить, как надо жить, – сказал Серж, поднимаясь,

Они допили остатки черного кофе, залили огонь, который зашипел под холодной водой, и выстроились для церемонии отъезда: в лагере и после того, как их освободили, у них вошло в обыкновение перед расставанием или отправляясь на опасное дело, после тяжелого потрясения или после чьей-нибудь смерти, а также в заключение споров и ссор и непременно перед тем, как разойтись, – читать хором хотя бы одну строфу из стихотворения, которое они сделали своим гимном. Они выучили его в лагере. Это был перевод с русского, сделанный сообща двумя заключенными – русским и французом. Француз был поэтом. Оба погибли в лагере. Серж записал этот перевод на листке жирной клетчатой бумаги, в которую заворачивали колбасу, украденную на кухне. Это удивительное стихотворение было написано в 1926 году, в нем русский поэт рассказывает, как молодой украинский парень умер в степи за то, чтобы в фантастической стране, по имени «Гренада», крестьянам отдали землю… Каждая строфа заканчивается словами: «Гренада, Гренада, Гренада моя…» И, как это делается с «Марсельезой», Патрис, Альберто и Серж обычно брали из своего гимна всего несколько строк.

Новые песниПридумала жизнь…Не надо, ребята,О песне тужить.Не надо, не надо,Не надо, друзья…Гренада, Гренада,Гренада моя!

Раздался шум отодвигаемых стульев, как будто это расходилась публика, покидая зал после исполнения национального гимна.

В ночном воздухе уже не было ничего весеннего. Серж радовался, что надел канадку. Они забрались в машину, и перед домом Патриса остался один Дэдэ. Он стоял, прислушиваясь к замиравшему шуму, щеки его горели. Потом отяжелевшей, нетвердой походкой двинулся в путь… Идти ему было недалеко, ферма его родителей была в сотне метров от дома тетки Марты. Молчаливый и теплый большой дворовый пес натянул свою цепь, чтобы облизать ему руки. Дэдэ поцеловал пса между ушей. Он был полон смутных порывов и желаний…

Новые песниПридумала жизнь…

Он хотел бы скорее услышать их все… И, может быть, еще один Граммон, вместо того чтобы возделывать землю своих предков, готов был бросить родные места ради неизвестной Шаранты.

II

Красавец Карлос, ночной дежурный «Гранд-отеля Терминюс», был не совсем обыкновенным служащим отеля: он не прожил еще и четверти века, знал несколько языков и когда-то учился на факультете точных наук в Филадельфийском университете. Отель предоставлял Карлосу комнату, отопление, освещение и одежду, и Карлос не тужил. Жизнь его текла по точно установленному графику: после ночного дежурства он поднимался в свою маленькую, очень приличную комнату, ложился и спал глубоким сном положенные шесть часов; днем выходил, чтобы поесть и погулять, и, возвратившись домой, брался за учебу. Все, что он зарабатывал – жалованье и чаевые, – уходило на книги, и он жил, погрузившись в теоретические расчеты и потрясающие гипотезы. С университетских времен его больше всего привлекало небо, вселенная и ее светила, астральные миры, путешествия на Луну… Теперь он уже не мог наблюдать ночное небо: у него не было ни гигантских университетских телескопов, ни времени – ведь он работал ночью.

Однако ночи, проводимые в «Терминюсе», не были ему в тягость. Ему нравилась тишина большого здания с бесконечными коридорами песочного цвета, с сотнями дверей, за которыми спали умиротворенные люди, к тому же у Карлоса был составлявший ему компанию товарищ, коридорный Фернан, обслуживавший один из этажей. Другие коридорные приходили только к шести часам утра, а Фернан в дни своего дежурства приходил после каких-то собраний, в полночь, и охотно оставался с Карлосом до утра. Ведь Фернана по-настоящему звали Фернандо, и, как вообще многие испанцы, он был полуночник, ел и спать ложился когда придется. А в Карлосе не было ничего испанского, кроме имени, хотя он, по-видимому, родился в Испании. По крайней мере так ему говорили, хотя жизнь, казалось, нарочно заметала за ним все следы.

Позванивая связкой запасных ключей, Карлос обходил по очереди все этажи отеля. Коридоры были длинные, и к концу ночи Карлос, шагая с этажа на этаж, проходил по ним многие километры. Он начинал сверху… На пятом – все спокойно… Карлос спустился по лестнице и прошел до конца по коридору четвертого, по всем его ответвлениям, загибам и сложным переплетениям. Потом повернул обратно и уже подходил к широкой лестничной площадке, когда услышал шум остановившегося лифта… Дверь хлопнула, и навстречу Карлосу вышла женщина в белом вечернем платье… Широкая белая юбка покачивалась вокруг талии, тускло поблескивая в свете ночника. Женщина шла медленно, опустив руки, как будто все люди остались далеко позади и незачем больше с ними считаться, как будто она уже начала раздеваться, волоча за собой меха… Казалось, что платье соскользнет с ее плеч вслед за соболями и на ней останется одно только бриллиантовое колье, которое ослепительно сверкало на ее едва прикрытой груди… Карлос прижался к стене, чтобы дать дорогу широкой юбке – всему этому атласу и тюлю. «I beg your pardon»[8], – пробормотал он. Женщина не повернула головы, только глаза ее, как вращающиеся фары, боком скользнули по Карлосу. «Спокойной ночи», – ответила она. Карлос не отрывал от нее взгляда, пока она не скрылась за поворотом.

Он спустился на третий этаж. Там Фернандо уже расставлял обувь перед дверями.

– Сыграем в белот[9], Фернандо? – спросил Карлос по привычке.

Фернандо, держа под мышкой башмаки, на подошвах которых были мелом написаны номера, ответил Карлосу, и его испанский акцент звучал настолько карикатурно, будто он говорил так нарочно.

– Сыграем. Хотелось бы знать, где шлялся этот 320-й номер, я потратил четверть часа, чтобы счистить грязь с его мокроступов…

– Ты знаешь женщину, которая только что поднялась на четвертый?

– Да откуда ты свалился? Ты больше года в этом заведении и не знаешь Ольгу Геллер? Она живет здесь с незапамятных времен.

– Я никогда не занимаюсь постояльцами, которые спят спокойно, – ответил Карлос, – а эта дама ни разу не шумела по ночам. По-видимому, никто не покушался на ее бриллианты – настоящие или фальшивые. Когда эти дамы и господа встают, я иду спать. Так кто же эта Ольга?… Я уже забыл, как ее фамилия…

– Ольга Геллер – русская… довольно странная женщина…

Фернандо расставил обувь на своем этаже, и, тихонько разговаривая, они спустились по лестницам и обошли коридоры. Все было спокойно. Дойдя до бельэтажа, Карлос уже знал об Ольге Геллер все, что было известно Фернандо; а Фернандо слышал о ней от Альберто, генерала авиации Альберто, заключенного немцами в концлагерь, героя испанской войны и Сопротивления. Какой человек! Во время войны Ольга прятала у себя Альберто, сброшенного на парашюте во Франции. Мадам Геллер, по-видимому, вела себя героически в годы Сопротивления и после освобождения была награждена орденом Почетного Легиона… Она оказывала немало услуг маки, и, кстати, ей случилось укрыть и английского полковника! Но с тех пор она не совершила ничего такого, чтобы на нее вновь посыпались награды… и это делает ей честь. Но неизвестно, на чьей она стороне… Возможно, она просто ничего не поняла во всей этой истории… или, вернее, вообще в истории… Она уже много лет работает в рекламной конторе и даже стала там директрисой… Она хорошо зарабатывает и спокойно живет в номере 417, том самом, который такой странной формы, что в него не решаются поселять приезжих постояльцев, чтобы их не напугать! Поэтому он и стоит дешевле.

Закончив обход, Карлос и Фернандо спустились на первый этаж, прошли через огромный вестибюль с кожаными креслами и диванами и расположились в закутке, около портье, за доской с ключами. Там уютно мурлыкал газовый камин; весна только началась, и, когда отопление не работало, по ночам в домах бывало холодновато. На столе стоял легкий ужин: колбаса и литр красного вина, которые принес им перед уходом домой Пьер, официант из ресторана. Пьер очень хорошо к ним относился: еда полагалась только Карлосу, Фернандо не имел на нее права, но Пьер знал, когда была очередь Фернандо чистить ботинки, и в эти дни увеличивал порцию, – разрезанная пополам булка, на каждой половинке по куску колбасы – этого вполне хватало на двоих.