Тот, кто бродит вокруг - Хулио Кортасар

Все дни рождения они без нетерпения, любезно дожидались ухода последних гостей, а потом любили друг друга в спальне, но на этот раз не было никого, им просто не захотелось никого приглашать, потому что на людях еще скучнее; они дотанцевали до конца пластинки и, обнявшись, полусонно глядя друг в друга, вышли из гостиной, все еще сохраняя ритм смолкшей музыки, и, потерянные, почти счастливые, босиком ступили на ковер спальни, а потом неспешно раздевались на краю постели, помогали, мешали друг другу - поцелуи, пуговицы, поцелуи и... вот еще одна встреча, самые приятные, но давно заученные ласки при зажженной лампе, которая как бы ведет их на поводу, разрешает только эти привычные жесты, а потом медленное, усталое погружение в нерадостное забытье после всех давно изведанных формул любви, которым подневольны их тела, их слова.

Утром - было воскресенье, и шел дождь - они завтракали в постели и все решили всерьез, надо лишь обсудить заранее, чтобы это не стало еще одним тусклым путешествием и, главное, еще одним бесцветным возвращением. Они перечислили все пункты, загибая пальцы. Поедут отдельно - это раз; поселятся порознь в одном и том же отеле и возьмут от лета все блага - два; никаких упреков и осуждающих взглядов, так хорошо знакомых каждому, - три; встречи наедине, но только чтобы поделиться впечатлениями, осмыслить, стоило ли затевать это, - четыре; и наконец, пятый пункт - все опять как прежде, домой одним самолетом, до других людей им уже не будет дела (а там как знать ясность внесет четвертый пункт). То, что произойдет потом, в счет пока не шло, это - зона, обозначенная раз и навсегда, но нечеткая, тут речь может идти о сумме случайных величин, где допустимо все, а о ней пока говорить рано.

Рейсы в Найроби были по четвергам и субботам, Маурисио улетел первый, в четверг после обеда с лососиной, тостами и обмен талисманами, главное - не забудь хинин и не оставь, как всегда, крем для бритья и свои пляжные сандалии.

Забавно приехать в Момбасу, а потом - час езды на такси - подкатить прямо к "Trade Winds"2, к бунгало почти на пляже, где на ветвях кокосовых пальм кувыркаются обезьяны и всюду улыбающиеся африканские лица, забавно увидеть издалека Маурисио, он уже вполне освоился, играет в настольный теннис с какой-то парой и стариком с рыжими бакенбардами.

После коктейля она вышла на открытую веранду над самым морем и увидела Маурисио вблизи, среди туристов, он появился с женщиной и двумя молодыми людьми в тот момент, когда все увлеченно говорили о раковинах и рифах, и спустя какое-то время поинтересовался, откуда прилетела Вера, да, я тоже из Франции, и по профессии - геолог. Хм, неплохо, если бы он был геологом, подумалось Вере, пока она отвечала на расспросы незнакомых людей, да, врач-педиатр, время от времени нужен отдых, чтобы не впасть в депрессию, старик с рыжими бакенбардами оказался дипломатом на пенсии, его супруга одета, словно ей двадцать лет, но пусть, можно простить, в таком месте все смахивало на цветной фильм, включая щеголей официантов и обезьян, и даже название отеля "Trade Winds" тотчас напоминало о Сомерсете Моэме, о Конраде, коктейли подавали в кокосах, рубашки расстегнуты, вечером после ужина прогулка под безжалостно яркой луной по пляжу, испещренному ползущими тенями, к великому изумлению приезжих, уставших от тяжести грязного дымного неба.

Последние будут первыми, вспомнила Вера, когда Маурисио сказал, что его комната в самой комфортабельной части отеля, все шикарно, но в бунгало у самого моря особая прелесть. Вечером играли в карты, а день - долгий-долгий диалог солнца и тени, море, спасительный ветерок под пальмами, теплые накаты волн, которым тело отдает накопившуюся усталость, прогулка в пироге к рифам, где ныряли и плавали в масках, совсем рядом со стайками доверчивых рыбок, и любовались кораллами, красными, голубыми. На второй день только и разговоров что о двух морских звездах - одна в розовую крапину, другая в синих треугольниках, ну а на третий время заскользило, покатилось, как ласковая морская вода по коже, Вера плавала с Сандро, который возник где-то между двумя коктейлями, он без умолку говорил о Вероне, об автомобилях, англичанин с рыжими бакенбардами сильно обгорел, и к нему вызвали врача из Момбасы, лангусты были до невероятия огромные в своих последних жилищах из майонеза и кружочков лимона, словом - летний отпуск. Губы Анны слабо улыбались, будто она где-то далеко, отстраненно, а не в баре, откуда на четвертый день вышла со стаканом в руке, ветераны - три дня это срок! - встретили ее на веранде всевозможными советами и наставлениями, к северу полно морских ежей, очень опасных, боже упаси без шляпы в пироге и непременно что-нибудь на плечи, англичанин, бедняга, дорого поплатился, а негры нет чтобы предупредить туристов, да о чем говорить, и Анна благодарно, но без пафоса кивает головой, медленно потягивая мартини и как бы показывая всем своим видом, что приехала побыть в одиночестве, наверно из Копенгагена или из Стокгольма, который нужно забыть. Чутье подсказало Вере, что Маурисио - с Анной, да, наверняка Маурисио и Анна, меньше чем за сутки, она играла в пинг-понг с Сандро и увидела, как они прошли к морю, как легли на песок, Сандро отпустил шуточку насчет Анны, которая показалась ему необщительной, стылой, как северные туманы, он легко выигрывал партии, но как истинный итальянский рыцарь время от времени поддавался, уступал мячи, и Вера, понимая это, про себя благодарила его, двадцать один: восемнадцать, не так уж плохо, дело тренировки. В какой-то миг, засыпая, Маурисио подумал, что, так или иначе, все складывается хорошо, хотя смешно сказать - Вера спит в ста метрах от его комнаты в бунгало под ласковый шорох пальм, тебе повезло, жена, позавидуешь. Они оказались рядом на экскурсии к ближним островам и веселились от души, когда плавали и придумывали разные игры вместе с другими; Анна сожгла плечи, и Вера дала ей свой крем, понимаете, детский врач с годами узнает про все кремы на свете, англичанин, бедняга, появился сникший, растерянный, на сей раз осмотрительно прикрытый небесно-голубым халатом, вечером по радио без конца говорили о Джомо Кениате и о племенных распрях, кто-то знал уйму всего о воинственных масаи и, опустошая бутылку за бутылкой, занимал общество рассказами об этом народе, страшными историями о львах, баронесса Карен Бликсен, амулеты из слоновьего волоса - ерунда, стопроцентный нейлон, и так что ни возьми в этих странах. Вера не помнила, какой это был день - четверг, среда? - когда Сандро проводил ее до бунгало после прогулки по пляжу, где они целовались так, как надо целоваться на таком пляже, при такой луне, она позволила ему войти, едва он положил руку на ее плечо, и позволила себя любить всю ночь до рассвета, она услышала странные вещи, узнала, как бывает по-другому, и засыпала медленно, наслаждаясь каждой минутой блаженной тишины под москитной сеткой, почти невидимой. У Маурисио это произошло в час сиесты, после обеда, когда его колени коснулись упругого бедра Анны, он довел ее до двери, шепнул: "Пока", заметил, как она слегка задержала пальцы на дверной ручке, вошел следом и пропал, утонул в остром блаженстве, которое отпустило их на волю лишь к ночи, когда многие в гостинице уже забеспокоились - может, заболели? - и Вера нетвердо улыбалась, обжигая язык адской смесью кампари с кенианским ромом, которую Сандро взбивал для нее в баре, к ужасу Мото и Никуку: эти европейцы скоро рехнутся все до одного.

По утвержденным правилам их встреча пришлась на субботу, в семь вечера. Вера, улучив момент, когда на пляже не было никого, кивнула в сторону пальмовой рощи - вполне подходящее место. Они обнялись с прежней нежностью, смеялись, как нашалившие дети, да-да, пункт четвертый, выясним, ну... оба очень милы, нет спору. Мягкая пустынность песка и сухие ветви, сигареты и этот бронзовый загар пятого, шестого дня, когда глаза сияют, как новые, и говорить друг с другом - праздник. Все идет прекрасно, чуть ли не сразу сказал Маурисио, а Вера: еще бы, все превосходно, судя по твоему лицу и твоим волосам; почему по волосам? Потому что они блестят по-особому, это от соли, дуреха, может быть, но от этой соли они обычно склеиваются, хохот мешает им говорить, да и к чему слова, они смеются, смотрясь друг в друга, а закатное солнце быстро уходит за край неба, тропики, гляди внимательнее увидишь легендарный зеленый луч, да я пробовал прямо с балкона и ни черта не увидел, а-а-а, у вас есть балкон, сеньор, да, достойная сеньора, балкон, но вы шикуете в бунгало, лучше не придумать для оргий под звуки океана. И как-то само собой, чуть ли не вскользь, зажигая новую сигарету: да нет, он действительно потрясающий, у него все так... Верю, раз ты говоришь. Ну а твоя, расскажи. Не говори - твоя, это режет ухо. Будто мы члены жюри и распределяем премии. Не будто! Но знаешь, Анна... О! Сколько меда в твоем голосе, когда ты произносишь ее имя, будто облизываешь каждую букву. Каждую - нет, но. Свинья! А ты? Вообще-то вопрос не ко мне, хотя. Могу себе представить, все итальянцы вышли из Декамерона. Маурисио, ты что, мы же не на сеансе групповой терапии. Прости, это не ревность, да и кто вправе. А-а, ну good bye! Значит - да? Значит - да, нескончаемо прекрасно, невыразимо прекрасно. Поздравляю, я бы не хотел, чтобы тебе было не так хорошо, как мне. Ну, по правде, я не очень представляю твою радость, а четвертый параграф предполагает, вспомни. Твоя правда, хотя нелегко найти слова, Анна как волна, как морская звезда... Красная или фиолетовая? Всех цветов сразу, золотистая река, розовые кораллы. Ба-ба, этот сеньор - скандинавский поэт! А вы, сеньора, - венецианская блудница. Он из Вероны, а не Венеции. Какая разница, на памяти все равно Шекспир. Действительно, мне не пришло в голову. Итак, все остается в силе? Да, Маурисио, у нас еще пять дней. Главное - пять ночей, проведи их как следует. Не сомневайся, он обещал посвятить меня в таинство, так он именует это высокое искусство, которое позволит постичь глубинную реальность. Ты мне потом растолкуешь, надеюсь? В подробностях, поверь, а ты расскажешь о твоей золотистой реке и голубых кораллах. Розовых, малыш. Словом, мы, как видишь, не теряем времени даром. Поглядим-посмотрим, во всяком случае, мы не теряем его сейчас, и именно поэтому не следует так долго задерживаться на четвертом пункте. Окунемся перед виски? Виски - фу, пошлость, меня угощают карпано, джином. О! Пардон! Ничего, бывает, хорошие манеры - дело наживное, хотя и требует времени, давай поищем зеленый луч, вдруг повезет?