Белая ворона. Повесть моей матери - Владимир Фомин

– На печке, – ответила я. Все развеселились ещё больше.

– А что они там делали?

Всей моей детской фантазии не хватило бы, чтобы остроумно ответить, что же могут делать пьяный мужчина и молодая одинокая женщина, лёжа на печке. Я и не пыталась фантазировать и быстро, не раздумывая, уверенно ответила:

– Я не видела. Печка же высокая, а я маленькая. Я видела только, что с печки свисали их пяточки.

Мне поверили, и, когда пришла мама, со смехом обличили её. Мама удивилась, затем рассердилась, так как ей говорили, что ребёнок не соврёт, и я с удовольствием повторила ей свою выдумку, ожидая, что она тоже будет смеяться вместе со всеми. Но мама, будучи привлекательной и красивой женщиной, была неприступной для мужчин и гордилась репутацией честной женщины, и такой компромат её очень обижал. Она уговаривала меня, чтобы я сказала, кто же научил меня этому. Но я упорствовала и говорила, что всё видела сама. Тогда она меня в первый и в последний раз выпорола, но и тогда я не созналась во лжи, чтобы не потерять уважение коллектива, который вниманием ко мне и весёлым смехом как бы одобрял моё поведение. И тогда мама поставила меня в угол, предупредив, что я буду стоять в нём, пока не сознаюсь, что врала. Я стояла и плакала, а мама говорила, что я буду стоять в углу до смерти, если не покаюсь публично. От длительного стояния заболели ноги, а из глаз потекли не слёзы, а кровь. Это прорвались гнойники на веках, которыми я постоянно страдала в детстве, а так как я кулачками натёрла веки, то потёк не только гной, но и кровь. Я поняла, что я умираю, и испугалась. Мама подтвердила мои опасения:

– Вот ты и умираешь уже, – сказала она, извлекая меня из угла, чтобы обработать кровоточащие веки, не надеясь уже на моё раскаяние даже до смерти.

Мама остановила кровотечение из век, и таким образом спасла меня от мнимой смерти. Больше я никогда не врала. Ложь соединилась в моём сознании со смертью и стала мне ненавистна. Мой сын с рождения был правдивым. Папа рассказывал мне, что его тоже в детстве выпорол отец за то, что он подобрал с полу в школе резинку, но не отдал учительнице, а принёс домой чужую вещь. Я, его дочь, с рождения не брала чужих вещей. Воровство было противно и неприемлемо для меня. Примеров недостаточно, чтобы делать какие-то выводы. Но можно думать о том, что и нравственные качества, приобретённые в самом раннем детстве, закладываются на генетическом уровне, закрепляются и передаются по наследству.

К шести годам я стала совсем другим человеком, убедившись на опыте, и осознав, что мир лучше войны, что выгоднее слушаться взрослых, чем стоять в углу, что улыбка мамы гораздо приятнее, чем её нахмуренный лоб. Мне стало легко и радостно жить. Меня хвалили воспитатели в детском саду, говорили, что мне не делают никаких замечаний, потому что я понимаю взгляд воспитателя. А в дальнейшем в школе учителя говорили маме: "Если бы все дети были такими, как ваша дочка, как бы легко было работать".

К этому времени маму перевели на работу в посёлок Заречный. Тогда я убедилась, какой замечательный человек моя мама, как много в ней энергии, трудолюбия, организаторских способностей. В Заречном детский сад находился в плачевном состоянии: на участке росли только крапива и лопухи, протекала крыша, предыдущая заведующая пропивала с любовником всё, что можно, воспитатели и нянечки не выполняли свои функции. Мама организовала родителей, выхлопотала стройматериалы, краску. Через год детский сад преобразился: на участке разбиты цветники, вокруг посажены деревья, на участке всевозможные постройки для игр, сказочные домики, навес для прогулок в любую погоду. Зимой на участке были не только ледяные горки, но гуляли снежные медведи, слоны, зайцы. Родители вместе с воспитателями шили костюмы детям, строили забор, красили постройки, для улучшения питания детей сами заготавливали щи, солили капусту. Остатки пищи уносить домой было запрещено – ими откармливали поросят для питания детей. На каждого ребёнка была заведена индивидуальная карта развития – ежемесячно измерялся вес и рост каждого. Если вдруг, крайне редко, по какой-то причине не было прибавления веса ребёнка, то начинали учитываться вкусовые пристрастия ребёнка. С воспитателей мама требовала индивидуального подхода к каждому ребёнку в пределах возможного. Если ребёнок плохо говорил, то на него больше обращали внимания на занятиях по развитию речи, если плохо рисовал – учили рисовать, то есть выравнивали развитие, приводя к среднему уровню.

Такой крутой поворот в работе воспитателей не радовал, были конфликты. На маму писали анонимки. Но комиссия разбиралась и поддерживала новую заведующую. Мама была очень настойчивой, могла просить и требовать для детей всего необходимого, не выходила из кабинета начальника, пока не добивалась своего. "Меня в одну дверь выгонят, а я в другую войду", – говорила она. Её сад стал образцовым, к ней приезжали за опытом. В детском саду была идеальная чистота, и за годы её работы не было ни одного инфекционного кишечного заболевания.

Кроме этого, она была коммунистом, депутатом, народным заседателем в суде, помогала отстоять свои права тем, кого обижали. Её рабочий день никогда не кончался в 17 часов, как у других служащих. Она была увлечена своей работой, вложив в неё душу, и говорила, что ходит на работу как на праздник. Следовательно, у ней было шесть праздничных дней в неделю и один ненужный выходной.

Мама гордилась своей прямотой и принципиальностью, тем, что не подлаживалась под начальство, говорила правду-матку в глаза. Когда директор фабрики попросил для больной жены сливочного масла (в послевоенные годы было трудно с продуктами), она отказала. На притязания другого директора, любящего женщин, ответила пощёчиной. Она была неудобна начальству, слишком настырна и несговорчива, и поэтому к ней придирались, хотя придраться было не к чему. Тогда за помощью она обращалась в райком партии, где в то время там работали честные принципиальные люди, которые всегда помогали ей, так как она была права.

Сейчас у неё полный чемодан почётных грамот, в трудовой книжке в разделе "благодарности" 54 записи. Но начальство отомстило ей тем, что многие годы не предоставляло квартиру. Мы жили на 12 квадратных метрах в коммунальной квартире вчетвером. Я часто болела, а мама дома почти не бывала, и поэтому из деревни к нам переселилась мамина тётя – Смирнова Мария Васильевна, младшая дочь моей прабабушки, а затем и прабабушка. Фото. 4 человека – наша семья ‹http:atheist4.narod.rusvf02.htm›

В деревне после коллективизации жить стало невозможно, и все дочери бабушки перебрались в город. Каждую яблоню обложили налогом, а яблони плодоносили не каждый год, пришлось их срубить. Те, кто имел корову, отдавали в колхоз такую большую долю молока, что стало невыгодно держать корову. Корову продали, купили на эти деньги швейную машинку. Мария Васильевна была калека, в возрасте четырёх лет на неё упала телега, раздробив кости таза и правое бедро. Ножка высохла и была значительно короче здоровой ноги. Она сильно хромала. Бабушка уже по возрасту не могла работать в колхозе, а Мария Васильевна хорошо зарабатывала шитьём, и тогда решили её обложить налогом. Жители деревни помогли ей написать жалобу Калинину. Приехала комиссия по жалобе. Мария Васильевна спряталась на печку, спрятала все сшитые платья и материалы, затем с трудом слезла с печки, изображая, что даже и ходить не может, и сказала, что шьёт очень редко, и заработать может только на хлеб. Помогло. В войну она шила сутками, получала плату продуктами, и не только прокормила себя и мать, но и четверых детей своих старших сестёр.

3. Школа и институт.

Посёлок Заречный был ещё одним райским уголком на земле, не хуже, чем деревня Валы, несмотря на то, что там было электричество, и была трикотажная фабрика. С трёх сторон посёлок был окружён водой: Волга, река Мера и приток Меры – залив. С четвёртой стороны – сказочный лес. Школы не было, она находилась за лесом в селе Чеганово.

Школу я полюбила сразу, так как там не нужно было спать, и никто не заставлял есть, а особенно за то, что там была самая лучшая в мире учительница – Екатерина Константиновна Антонова. Она была давно уже пенсионеркой, и мы были её последним выпуском. В 1952 году, когда я пошла в школу, ей было уже за 60 лет. Следовательно, она была 188… какого-то года рождения. Она – дочь священника, коммунистка и атеистка. Воспитанная в христианском духе, она легко приняла коммунистические идеи, так как большинство христианских заповедей совпадают с идеалами коммунистического общества.

Она преподала нам не столько азы науки, сколько основные принципы жизни. Уроки были интересны и не утомительны, перемены были очень длинными. Мы резвились на улице или играли вместе с учительницей в подвижные игры ("Третий лишний", "Кошки мышки" и др.). Уроки кончались, а домой нам идти не хотелось. Вместе с учительницей мы помогали престарелым жителям села убрать дрова, принести воды, разгрести снег. Сажали деревья, работали на пришкольном участке, кормили кроликов, делая всё с радостью, так как хорошо усвоили, что стыдно быть лентяем и белоручкой.