Холера (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

— Вам нужна я? — осведомилась Холера, закатывая обильно подведенные угольной сажей глаза, — Что это значит? Ох, черт! Во имя адского губернатора Марбаса и тридцати шести легионов демонов, это что, флирт? Если так, то выглядит он по-собачьи неуклюже. Если вам, блохастые мадемуазели, так уж не терпелось со мной познакомиться, могли бы, по крайней мере, найти способ поизящнее. И пооригинальнее. Что ж, возможно нам стоит уединиться и обсудить это с глазу на глаз? Или вы из тех, кого постороннее внимание лишь заводит?

Внимательно глядя в тусклые глаза Ланцетты, Холера облизнула губы. Движение это могло показаться вполне естественным, даже непроизвольным, однако Холера потратила достаточно много времени, овладевая им, чтобы понимать его силу. Черт возьми, многие из тех приемов, которыми она овладела тут, не имели отношения к магическим искусствам, но требовали чертовски много времени и сил на доскональное изучение. А она была не самой бесталанной ученицей. Как в этом, так и в изготовлении губной помады, которую она сама готовила из киновари и сурика, и которая придавала ее губам темно-багровый цвет артериальной крови. Цвет, обладающий свойством тревожить душу при нужном освещении.

Она не надеялась всерьез соблазнить эту троицу. Возможно, лишь смутить, сбить с толку, выиграв себе пару секунд для бегства. Кажется, у нее это отчасти даже вышло. По крайней мере, Кутра скривилась от отвращения и сплюнула на мостовую, а юная безымянная ведьма, стоявшая поодаль, отчетливо побледнела. Щенок, хоть и пытающийся строить из себя матерого зверя.

А вот Ланцетта не смутилась и не впала в ярость. Напротив, внезапно улыбнулась. Только не той улыбкой, которой обычно улыбались Холере в ответ на подобное предложение. А какой-то нехорошей, бледной и холодной, как расколотая зубами хищника кость. Осколки этой кости неприятно кольнули Холеру изнутри. Ну и мерзкая же улыбочка… Улыбочка человека, который читает твои мысли легко, как написанный без всяких иносказаний и шифров гримуар.

Может, она в самом деле может проникать в содержимое черепа? Если ей доступны некоторые трюки из Махткрафта, которому обучают лишь на четвертом круге, вполне возможно, что ей ведомо кое-что и из Гейсткрафта, магии разума. Неприятный сюрприз, будто бы мало ей в последнее время было неприятных сюрпризов…

— Нам нужна ты, — Ланцетта медленно кивнула, не сводя с нее внимательного тусклого взгляда, — Но, полагаю, не вся целиком. Думаю, нам с подругами хватит и кусочка тебя. Совсем небольшого кусочка. Скажем, твоего уха.

— Моего у…

Пальцы сами собой потянулись к разорванному уху, которое, сбросив с себя спасительное онемение, вдруг налилось тяжелым болезненным жаром.

— Не это, — Ланцетта кратко качнула головой, — Я хочу левое. Видишь ли, я стараюсь не брать порченный товар, а оно похоже на рваную тряпку. Если ты не против, я хотела бы взять себе другое. Ты очень меня обяжешь, если расстанешься с ним добровольно, не причиняя всем нам лишних хлопот. Видишь ли, с некоторых пор я начала собирать коллекцию, и, кажется, оно впишется в нее как нельзя лучше.

Холере показалось, что ее уши в эту секунду похолодели сами собой. Будто организм заранее перекрывал все снабжающие их кровью каналы, чтоб безболезненно расстаться с ними. Отбросить, как ящерица отбрасывает свой хвост. Только она, Холера, не была ящерицей, несмотря на то, что многие в Брокке утверждали, что кровь у нее столь же холодна, как у чешуйчатого гада.

В этот раз улыбнуться оказалось куда труднее.

— Знаешь, я не думаю, что…

— Не расценивай это как взятку, — с неожиданной мягкостью произнесла Ланцетта, беззвучно и мягко опуская руку в карман брюк, — Расценивай это как добровольный подарок. Малую часть тебя, которая останется на память со мной о твоей чертовски соблазнительной улыбке. И знаешь, что? Лучше бы тебе быть хорошей девочкой и расстаться с ним по-хорошему. Потому что если нет… Черт, если ты будешь дергаться, я могу быть не так аккуратна, как поначалу собиралась. И случайно прихватить что-то лишнее. Скажем, губу или веко. Или кусочек твоего языка. В нем определенно есть пара лишних сантиметров…

Сталь в ее руке была не полированной, а тусклой, однако Холера несколько раз беспомощно моргнула, точно ослепленная блеском лезвия. Не кинжал, как она ожидала, и не дага. Просто небольшой хищно загнутый нож вроде скорняжеского, из тех, которыми удобно орудовать накоротке, подсекая вражеские сухожилия и беззвучно вспарывая кожу. Судя по тому, как уютно он устроился в ладони Ланцетты, эти двое провели достаточно много времени вместе, чтобы привыкнуть друг к другу. Как и она со своими ушами.

Паскудное дело, подумала Холера. Она ощущала недобрую напряженную тишину вокруг себя. Так отчетливо, будто в придачу к одному здоровому и одному искалеченному уху у нее по всему телу выросло три дюжины новых, как у либлинга. И все эти уши сейчас невыносимо болели.

Холера с трудом заставила себя остаться на месте, не попятиться рефлекторно назад. Пятиться было некуда. Несмотря на обманчивую зону пустоты, образовавшуюся вокруг нее, сквозь эту зловещую тишину она хорошо ощущала рокот со всех сторон, бесплотный, злой и чертовски опасный. И знала, о чем он говорит.

Брокк прощает многие пороки и склонности. Но только не слабость.

Сбежать ей не дадут. Никто из окружающих ее ведьм не пытался заступить ей дорогу или сцапать за рукав, они даже не осмеливались смотреть ей в глаза. Однако Холера уже ощущала их бесплотные руки на своей шкуре. Жадные, злые руки, остервенело шарящие по ее телу, впивающиеся в волосы, царапающие лицо. Когда волчицы уйдут, унося свою кровоточащую добычу, эти руки тоже возьмут свое. То, что причитается трусливым хищникам, которые довольствуются объедками по издавна заведенному порядку. Они вырвут уцелевшие кольца из ее губ и носа. Вытащат из переломанных пальцев кошель с монетами. Может, сорвут одежду и сбросят избитое переломанное тело в ближайшую сточную канаву и помочатся сверху.

Даже сохранив на лице обычную свою насмешливую улыбку, Холера ощутила гадостное шевеление липких щупалец в животе. Скольких ведьм она успела обидеть за последние три года, постигая адские искусства? Скольких изувечить, отравить, предать? В скольких душах вызревает на благодатной почве из гнева и обиды чувство мести? Ах, стерва-мать, как ни считай, должно выйти прилично…

Она вдруг вспомнила Экзему из «Сестер Агонии», смешливую рыжеволосую ведьму со второго круга. Талантливая и хитрая интриганка, как и многие из ведьм ее ковена, Экзема если в чем-то и была виновата, то лишь в том, что не считала нужным щадить чувства тех, кого выбирала мишенями для своего остроумия. А шутки ее были зубастее многих демонов ада и зачастую заканчивались совсем не невинным образом.

Экзема пропала, возвращаясь после какой-то пирушки в Грейстэйле, бесследно, как реагент в сложной алхимической реакции. Зная ее привычки и беспутный образ жизни, «Сестры» забеспокоились только спустя два дня. А нашли лишь на третий, в какой-то помойной яме, переломанную настолько, будто по ней прокатился тяжелый колесный аутоваген. Ее сбросили туда еще живой, но попавшие в раны миазмы вызвали гангрену.

Говорят, когда Экзему наконец нашли, стянувшиеся со всей округи на запах мертвой плоти фунги медленно объедали ее тело, еще живое, но тронутое разложением. Опознали ее по чудом уцелевшему ведьмовскому клейму на груди.

Говорили, с ней расправились местные жители — обыватели Грейстэйльских трущоб никогда не питали пиетета к университетским воспитанницам. Говорили, Экзема разгневала своего демона-сюзерена, которому принесла клятву, и тот сурово наказал ее. Говорили, все это было частью какой-то сложной интриги, цветущей стараниями бартианок из ковена «Орден Анжель де ля Барт». Говорили… До черта всего говорили, когда изувеченное и все еще шевелящееся тело Экземы отправили на телеге домой, ослепшее, лишившееся конечностей, но все еще судорожно шевелящееся. Говорили многое, но Холера в глубине души подозревала, что с Экземой расправились свои же. Такие же трусливые шлюхи из Шабаша, звереющие от осознания чужой слабости. Прячущие взгляд, когда ты ищешь защиты, но втайне готовые впиться тебе в глотку.