Памяти Императорской русской армии - Петр Краснов

«Зри в части — семью, в начальнике — отца, в товарищах — братьев», — говорилось в драгомировской памятке. И так и было.

Одним из красивейших, трогательнейших обрядов жизни Императорской армии был Высочайший объезд лагеря и заря с Церемонией.

Во время объезда Государь знакомился с войсками лагерного сбора и потом молился с ними на общей молитве.

Из двадцати четырех лет, проведенных на службе в Петербургском военном округе, я только два раза отсутствовал из лагеря — один раз для подготовки в Академию, другой — находясь на войне с Японией. Из двадцати двух раз, что я присутствовал при объезде лагеря и заре с церемонией, я только раз помню, что погода была не вполне благоприятная. Налетал крупный и холодный дождь, ударяли градины и по синему небу серыми и белыми обрывками ходили тревожные тучи, заслоняя солнце. Все остальные разы стояла прекрасная солнечная погода, и Император являлся во всем своем блеске, осиянный солнечным светом Божьей благодати.

Объезд и заря с церемонией приурочивались к концу июня или первым числам июля, т. е. к тому времени, когда петербургское лето стояло в полном расцвете, и все гвардейские и армейские части округа были стянуты в лагерь. Он совпадал и со днем переезда Государя на жительство в Красносельский дворец.

Музыканты, трубачи, барабанщики и горнисты частей лагеря задолго готовились к заре с церемонией. После инвалидного концерта в Мариинском театре 19 марта в полки рассылались программы пьес, которые будут исполняться на заре. Капельмейстер войск гвардии — в последнее время капельмейстер Л.-Гв. Финляндского полка Оглоблин, а перед ним старик, почтенный Вурм — объезжал с начала лагеря полки и проверял игру. Делались общие сыгровки по дивизиями, наконец, репетиции всем хором, почти в тысячу музыкантов.

На правом конце главного лагеря, возле шоссе, ведущего из Царского Села в Красное, на левом фланге Л.-Гв. Семеновского полка, на специально оставленном месте впереди линейки, воздвигалась войсками высокая, амфитеатром сходившая вниз, трибуна для музыкантов, красилась в войсковой, зеленый цвет и украшалась российскими флагами и гирляндами зелени. Против нее, в ряду палаток Семеновцев, на зеленой лужайке, в роще молодых березок и тополей, между кустов сирени и калины, устанавливалась тройная интендантская палатка — Ставка Государя Императора. За день до зари занятия прекращались или производились короткие учения, и солдаты разбредались по полям и лесам собирать цветы и резать ветви берез и ельника, чтобы плести гирлянды и украшать свои лагеря.

Государь приезжал или из Царского Села, или из Петергофа на тройке, и по пути его проезда, в первом случае в деревнях Новой Николаевки и у того места, где шоссе пересекает лагерь, во втором — у въезда в Красное Село и Стрельнинском шоссе — войсками воздвигались зеленые арки, украшенные цветами и флагами. Части кавалерии, стоявшие в этих деревнях, щеголяли выставленными у дворов соломенными щитами с кистями и махрами и вставленными в соломенные рамы картинами полковых художников-солдат. Они старались обратить внимание Государя красотою, оригинальностью, величиною украшений. Это было особого рода зодчество из жердей, зелени и материи, сложные кружева, сплетенные из соломы. Не спали петербургские ночи, стучали топорами, строгали, пилили, плели, украшали цветами. По лагерю, на передних линейках, ставили пестрые мачты, обвивали их зеленью и цветами, на них развевались русские и полковые флаги, они были обвиты гирляндами из васильков, маков, ромашками — цветами русского Севера, русскими национальными цветами.

Праздничное настроение с утра царило в лагере. Посыпали переднюю линейку, по которой поедет Государь, разноцветными песками, устилали спереди дерном, отбивая его по шнуру, устраивали из дерна тумбочки и горки по углам, под грибами дневальных.

Красное Село и действительно было «красное»— не в том гнусном смысле, который ему придали «завоевания революции», но в прямом, русском, смысле этого слова. Красивые, старые петровские липы и екатерининские березы, широкий простор военного поля, окаймленного лесами, округлая, радующая глаз, череда холмов Ковелахтского хребта, замыкающая мохнатой шапкой черного Дудергофа, усыпанного пестрыми дачами, с далеко видной белой, радостной церковью Св. Ольги, наконец —

Бел город полотняный,Морем улицы шумят,Позолотою румянойМедны маковки горят… —

главного лагеря, в садах, в березовых и тополевых рощах, глядящийся в светлое стекло большого Дудергофского и Красносельского озер, соединенных друг с другом протоком речки Лиговки, — и ширь и простор — все создавало дивную раму для Русского Государя и его армии.

И, кажется, нигде не было таких закатов солнца, такой красоты кучевых облаков и нежного тона голубого неба, как в Дни Высочайших зорь в Красном Селе.

От Царской Ставки, через музыкантов был широкий, бесконечный вид на малое военное поле, зелеными холмами сбегающее к Красносельской станции. За нею, все в садах, поднималось на холм Красное Село, лепилось домами, амбарами, сараями, банями по крутому обрыву и тянулось по гребню. В низине, за скаковым павильоном, — луга, болота, леса я ярко блестят золотые купола петергофских дворцов и стальная полоса Финского залива. Ширь и простор до самого горизонта, ничем не заслоненные, но и не однообразные, не скучные, как в степи, но радующие взор… Красное Село.

Дальше небо. Громадное, розовое облако прилегло за военным полем, у Русского Капорского, заняло полнеба и так и застыло густое, блестящее, сверкающее прозрачными тонами. Поперек него протянулась темная тучка и каждую минуту меняет свою окраску. Спускается к горизонту красное солнце, громадное, ясное и сверкает последними лучами на лице Государя, на золоте и серебре мундиров его свиты и офицеров гвардии.

И был тогда Господь с Царем, с его армией, с его народом!

Объезд лагеря назначался на 5 12 часа вечера. По пути Высочайшего следования от Красносельского дворца до правого фланга главного лагеря выстраивались по улицам Красного Села, по передним линейкам лагерей, войска. Они были в мундирах или рубашках без оружия. В Красном Селе становились кирасиры и конная артиллерия. Из Красного Государь спускался вниз по улицам между штабных бараков, где стояли полки 2-й кавалерийской дивизии, и выезжал к правому флангу авангардного лагеря.

При его приближении дневальные вопили ликующими голосами:

— Все на линию-ю… Давно все были на линии. На флангах, до приезда Государя, пели песенники, гремели бубны и тарелки, и веселы были сытые, румяные лица солдат.

По углам стоит народ,В окна смотрят лица,Воин русский — не урод,Гляньте, молодицы! —

пели на флангах.

Приближался Государь, и все смолкало. Он ехал мимо солдат, во всей славе своей и во всей красоте. А за ним медленно, на белых лошадях, в колясках ехали императрицы и дальше несколько десятков человек свиты. Нарядные лошади, блеск мундиров, темно-синие, шитые серебром, в серебряных гозырях, черкески казаков Государева конвоя — все это создавало сказочную раму, в которой Государь являлся перед своими верными солдатами.

Двадцать два года я следил за своим Государем. Я видел Императора Александра III, потом Императора Николая II. Юнкером Государевой роты я смотрел в ясные, добрые глаза Царя Миротворца, который твердо знал, что надо делать, и глубоко понимал, что такое Россия. Я следил за Императором Николаем II с фланга Л.-Гв. Атаманского полка, я провожал его, идя за его лошадью вдоль фронта своей сотни в полку, вдоль фронта своего отдела в Офицерской кавалерийской школе. Я видел восторг на лицах казаков и солдат, я видел слезы на щеках, я видел страстное обожание в глазах…

С Красносельской площади эти люди уносили в станицы Тихого Дона, в сады Кубани, в горы Терека, к белым водам задумчивого Урала, в зеленые просторы Оренбургских степей, на волжские берега у Астрахани, в суровую Сибирь и знойное Семиречье, к далеким отрогам Забайкальских гор, на берега Амура — воспоминание о сказочном Царе, олицетворении Великой Матери — России.

И сейчас, спрашивая мысленно всех их, разбросанных по всей Руси и на чужбине: «Помните вы эти минуты?», слышу бодрый ответ: «Помним и не забыли! Научите же нас, как вернуть их!»

Два часа длился объезд. Два часа гудела земля криками могучего «ура», которое сливалось со звуками гимна и, слышное на много верст, говорило о том, чем живет Россия.

Доехав до правого фланга лагеря, до Л.-Гв. Преображенского полка, Государь со свитой возвращались к Ставке.

К этому времени трибуна была полна музыкантами, а под ними стройным рядом, блестя инструментами, стояли барабанщики и горнисты.